В то утро Ирина стояла у окна и медленно перемешивала ложечкой кофе. Двадцать лет назад в этой самой кухне Виктор, встав на одно колено, протянул ей простое колечко с маленьким камушком. «Мы всё построим вместе», — говорил он тогда. А теперь эти стены, впитавшие столько разговоров, видели, как рушится то, что казалось нерушимым.
— Ира, будь реалисткой! — раздражённо говорил муж, стоя в дверном проёме. — Времена изменились. У меня проблемы с мастерской, ты же видишь. Мне нужно сосредоточиться на своих расходах.
Виктор поправил воротник рубашки — привычка, появившаяся, когда он нервничал. В последнее время он часто это делал.
— Раздельный бюджет — это просто разумно, — продолжал он тоном, не терпящим возражений. — Ты покупаешь свои женские штучки, я — свои инструменты. Вместе оплачиваем жильё и еду, всё честно. Каждый отвечает за себя.
Ирина молчала. Ложечка тихо постукивала о края чашки. «Женские штучки», — мысленно повторила она. Тридцать лет работы бухгалтером, двадцать лет семейной жизни, воспитание сына, бесконечные домашние хлопоты — всё это теперь каким-то образом превратилось в «женские штучки».
— Виктор, мы всегда все решения принимали вместе, — наконец произнесла она.
— Это не решение, это констатация факта! — он махнул рукой и опустился на стул. — Дела в автосервисе идут всё хуже. Конкуренты демпингуют, клиенты уходят. А ты со своим почасовым бухгалтерским учётом… это так, карманные деньги.
Ирина знала, что спорить бесполезно. За двадцать лет она изучила мужа, как раскрытую книгу. Когда он принимал такой тон, никакие аргументы не действовали. Она только кивнула.
— Хорошо. Раздельный бюджет так раздельный бюджет.
Первый месяц нового финансового режима Ирина просто наблюдала. Виктор завёл отдельную карточку, демонстративно записывал все расходы, всё время говорил о том, сколько она потратила на продукты. Ей казалось, что он играет в какую-то игру, смысл которой только ему и был понятен.
Потом она начала действовать. Составила список клиентов — мелких предпринимателей, которым могла бы вести отчёты. Разместила объявление о консультациях по налогам. Вспомнила, как в молодости хорошо пекла торты, и предложила услуги знакомым. К удивлению, заказы пошли сразу.
Виктор, погружённый в свои проблемы с автосервисом, ничего не замечал. Вечера он всё чаще проводил у телевизора, молча потягивая пиво и отвечая на её вопросы односложно, будто делая одолжение.
А Ирина тем временем открыла отдельный счёт. Перечисляла туда всё, что зарабатывала сверх основной работы. Это была её тайна, её маленькая крепость. Впервые за много лет она почувствовала что-то похожее на азарт — сколько сможет накопить, прежде чем он заметит?
Но Виктор не замечал. Не видел, как она задерживается допоздна с очередным отчётом. Не интересовался, почему их сын Костя, приезжая из университета в другом городе, теперь чаще разговаривает с мамой, чем с ним. Он не спрашивал, откуда у неё новое платье, хотя раньше комментировал каждую покупку.
Виктор жил в своём мире цифр и проблем, не понимая, что рядом с ним другой человек строил план побега.
— Тридцать восемь тысяч! — сказал Виктор, влетая в кухню с бумагой в руках. — Ты представляешь, сколько это?!
Ирина подняла взгляд от ноутбука. Последний год научил её многому — например, сохранять спокойствие даже когда внутри всё кипит.
— Добрый вечер, Витя. Что случилось?
— Коробка передач полетела на моей машине. Тридцать восемь тысяч за ремонт! — он бросил смету на стол. — Нам придётся скинуться. Половину ты, половину я.
Ирина медленно закрыла ноутбук. Год назад она бы просто согласилась. Год назад она бы искала способы сэкономить на себе, чтобы помочь мужу. Но сейчас…
— А почему я должна платить за твою машину? — спросила она тихо.
Виктор посмотрел на неё так, будто она сказала что-то непристойное:
— Потому что ты тоже на ней ездишь!
— Три раза в месяц до супермаркета, когда ты соглашаешься меня отвезти. В остальное время я на автобусе.
— Ира, не начинай! — он провёл рукой по волосам. — Ты прекрасно знаешь, что у меня сейчас туго с деньгами.
Она смотрела на него и не узнавала. Куда делся человек, с которым она прожила столько лет? Тот Виктор никогда не стал бы выставлять счёт за машину…
— Ты сам настаивал на раздельном бюджете, так что не удивляйся, что я забираю своё, — с холодной решимостью сказала она.
— Что значит «забираю своё»?
Ирина выпрямила спину. Странно, но она совсем не боялась:
— Я ухожу с твоей банковской карты. Больше не буду оплачивать общую еду и коммунальные услуги. Я нашла квартиру недалеко от центра и съезжаю через две недели.
Виктор моргнул. Потом ещё раз. Потом рассмеялся, но как-то нервно:
— Что за глупости? Какая квартира? Какие две недели?
— Я всё решила, Витя. Твой раздельный бюджет показал мне, что наш союз — это не партнёрство. Это бухгалтерия. Так вот, я подвела итог. И он не в нашу пользу.
Вместо ответа он с грохотом опустился на стул. Его лицо стало каким-то серым.
— Ты что, с кем-то познакомилась? — прохрипел он.
Она почти рассмеялась от нелепости предположения:
— Нет. Я познакомилась с собой. С женщиной, которая двадцать лет работала, вела дом, растила сына и не слышала даже «спасибо». А потом эту женщину попросили «скинуться» на машину мужа. Знаешь, это отрезвляет.
— Но как же… мы же семья! — его голос звучал растерянно.
— Семья — это когда вместе. А мы давно уже порознь, просто живём под одной крышей. И знаешь, это ты первым решил, что каждый сам за себя.
Следующие дни превратились в непрерывный скандал. Виктор кричал, что она предательница. Что двадцать лет коту под хвост. Что она, видимо, давно всё планировала. Что она «свихнулась на старости лет». А потом, когда крик не подействовал, начал просить прощения, говорить, что погорячился, что отменит раздельный бюджет…
Но Ирина уже не слушала. Впервые за долгие годы она чувствовала удивительную ясность. Словно туман рассеялся, и она наконец увидела, куда идти.
Съёмная квартира была маленькой, но светлой. Всего одна комната с кухонным уголком, но после просторного дома, где каждый сантиметр напоминал о прожитых годах, эта пустота казалась благословением. Чистый лист.
Ирина расставляла немногочисленные вещи, которые забрала с собой, и улыбалась. Любимые книги, фотографии сына, старая чашка, которую Костя подарил ей на восьмое марта в третьем классе… Не так уж много оказалось действительно важного.
Звонок мобильного прервал её размышления.
— Мам, ты правда ушла от отца? — голос Кости звучал встревоженно.
— Правда, сынок.
— И из-за чего? Из-за денег?
— Нет, — она присела на новый диван. — Из-за неуважения. Понимаешь, когда человек перестаёт видеть в тебе партнёра и начинает считать каждую копейку… это значит, что любовь умерла.
В трубке помолчали.
— Пап говорит, что ты его предала. Что вы могли бы всё обсудить.
Ирина вздохнула. Как объяснить взрослому сыну то, что двадцать лет копилось внутри?
— А знаешь, сколько раз я пыталась «всё обсудить»? Знаешь, что я слышала в ответ? «Не сейчас, Ира, я устал». «У меня проблемы в мастерской». «Давай потом». И это «потом» никогда не наступало.
— И что теперь? — в голосе сына звучала растерянность.
— Теперь я буду жить для себя. Может быть, впервые в жизни.
После звонка она долго сидела, глядя в окно. Город жил своей вечерней жизнью — горели окна, спешили люди, сигналили машины. Ей казалось, что она смотрит на всё это впервые. Будто проснулась от долгого сна.
Телефон зазвонил снова. На этот раз номер был незнакомым.
— Ирина Сергеевна? — спросил женский голос. — Это Марина, помните, Вы мне помогали с налоговой декларацией в прошлом месяце? У меня к Вам деловое предложение…
Клиентка предлагала ей постоянную работу в своей небольшой, но растущей компании. Должность финансового директора. Зарплата — вдвое больше, чем Ирина получала на своей нынешней работе.
— Я подумаю, — сказала она, хотя внутренний голос уже кричал «да».
Вечером она ещё долго не могла уснуть. Мысли крутились вокруг одного: неужели нужно было дойти до края, чтобы наконец начать жить?
Виктор звонил каждый день первую неделю. Потом — через день. Потом перестал. Ирина не знала, радоваться этому или грустить. Двадцать лет не проходят бесследно — иногда она ловила себя на том, что прислушивается: не хлопнет ли входная дверь, не войдёт ли муж, требуя ужин?
Но никто не входил. Только она сама — уставшая после работы, но странным образом довольная. В новой компании её ценили. Коллеги приглашали на корпоративные мероприятия. Одна из сотрудниц, женщина её возраста, предложила вместе ходить в бассейн. Жизнь потихоньку наполнялась новыми красками.
Однажды вечером позвонил Костя:
— Мам, ты сидишь?
— Что случилось? — сердце ёкнуло.
— У отца инфаркт. Он в больнице. Просил тебе не говорить, но… я думаю, тебе нужно знать.
Ирина закрыла глаза. Внутри всё сжалось.
— Насколько всё серьёзно?
— Врачи говорят, жить будет. Но нужен покой и правильное лечение.
Она записала название больницы и палату. Потом долго сидела, сжимая телефон в руке. Не знала, что чувствует — страх, жалость, злость, что её втягивают обратно… Всё вместе.
На следующий день она взяла отгул и поехала в больницу. В палате пахло лекарствами и едва уловимо — болезнью. Виктор лежал бледный, осунувшийся, с капельницей в руке. Казалось, он постарел лет на десять. Увидев её, он попытался улыбнуться, но вышло жалко.
— Пришла проверить, не помер ли я? — спросил он, и в голосе прозвучала застарелая обида.
Ирина молча поставила сумку, достала домашний бульон в термосе, фрукты, сок:
— Как ты?
— Жить буду, — он отвернулся к стене. — Хотя кому какая разница.
Она присела на край кровати. Странно — когда-то этот человек был центром её вселенной. А теперь она смотрела на него и видела просто больного пожилого мужчину. Виктор перехватил её взгляд и вдруг заплакал — тихо, по-стариковски.
— Я всё испортил, да? — прошептал он. — Думал, деньги — это контроль. А потерял всё.
Ирина протянула руку и осторожно вытерла слезу с его щеки:
— Контроль — не уважение. А я хотела уважения.
— Я могу всё исправить, — он схватил её ладонь. — Клянусь, всё будет по-другому. Вернёшься?
Она осторожно высвободила руку:
— Витя, я не знаю. Правда не знаю.
— А я теперь знаю, — он смотрел на неё воспалёнными глазами. — Я понял, что был дураком. Что никогда не ценил того, что имел. Что самое страшное — остаться одному, когда тебе плохо.
Ирина молчала. Странно, но она не чувствовала торжества или злорадства. Только тихую грусть.
— Знаешь, я всегда верила, что ты меня любишь, — тихо сказала она. — Даже когда ты не замечал моих усилий. Даже когда относился как к прислуге. Я думала: он просто не умеет показывать чувства. А потом поняла — дело не в умении. Дело в желании.
— Я изменюсь, — он снова схватил её руку.
— Людей меняют либо любовь, либо боль, — покачала головой Ирина. — Тебя не изменила любовь — может, изменит боль? Не знаю. Но я устала быть той, кто постоянно склеивает разбитую чашку.
Она встала:
— Мне пора. Завтра рано на работу.
— Ты придёшь ещё? — в его голосе звучала паника.
— Наверное, — она взяла сумку. — Бульон выпей, пока тёплый. Я звонила врачу, тебе можно.
У двери она обернулась. Виктор смотрел на неё, как будто видел впервые:
— А ты изменилась, — прошептал он. — Стала… сильнее.
— Я всегда была сильной, — улыбнулась Ирина. — Просто ты этого не замечал.
Она вышла из больницы и глубоко вдохнула. Апрель робко вступал в свои права — на деревьях набухали почки, воздух пах оттаявшей землёй и обещанием чего-то нового. «У каждой весны свой аромат», — подумала она.
И впервые за долгое время сердце её было спокойно, что бы ни случилось дальше. Она сделала выбор. Она выбрала себя.
