— Ксения у нас специалист по логистике нового поколения. Визионер, я бы сказал. Мы сейчас такой проект запускаем, — Владислав широким жестом обвёл стол, словно этот проект уже лежал на нём в виде золотых слитков.
Он сидел во главе стола, хозяин жизни, дома и, как он считал, всех присутствующих. Его голос, громкий и уверенный, заполнял собой пространство, не оставляя места для других звуков. Слева от него сидела Инна, его жена. Её улыбка была безупречной, как и сервировка стола: тяжёлое столовое серебро, хрустальные бокалы, отражающие мягкий свет дизайнерской люстры, белоснежные салфетки, сложенные в виде замысловатых лилий. Она была неотъемлемой частью этого интерьера — дорогой, ухоженной и абсолютно спокойной.
Справа от Владислава сидела та самая Ксения. Молодая, с хищной пластикой и слишком яркой помадой для дружеского ужина. Её дорогое платье было чересчур облегающим, а смех — чуть громче, чем того требовали приличия. Она была не гостем. Она была экспонатом, который Влад с гордостью демонстрировал. Их общие друзья, семейная пара Антон и Мария, сидевшие напротив, старательно изучали узор на своих тарелках.
— Очень интересно, — произнесла Инна ровным, мелодичным голосом, обращаясь к Ксении. — Владислав много о вас рассказывал. Выпьете ещё вина?
Она подняла бутылку коллекционного «Совиньон Блан», её движения были плавными и выверенными. В этом жесте не было ни капли враждебности. Это был жест идеальной хозяйки, заботящейся о комфорте своих гостей. Ксения на мгновение растерялась от такого приёма, она ожидала чего угодно — холодной ярости, скрытой истерики, но не этого царственного спокойствия.
— Да, пожалуй, — она протянула свой бокал, и её взгляд встретился со взглядом Инны. В глазах Ксении плескался вызов. Во взгляде Инны не было ничего. Пустота. Идеально отполированная поверхность, в которой любовница мужа видела лишь собственное наглое отражение.
Весь вечер Владислав продолжал эту игру. Он то клал руку на плечо Ксении, объясняя Антону какую-то «сложную бизнес-схему», то с откровенным обожанием смотрел, как она смеётся его шуткам. Он не пытался скрываться. Напротив, он выставлял всё напоказ. Это была демонстрация власти. Он показывал всем, и в первую очередь Инне, что может делать всё, что захочет. Что его деньги и статус — это индульгенция на любые поступки. Он покупал её молчание и был уверен, что цена назначена верная.
Друзьям было откровенно не по себе. Мария изо всех сил пыталась перевести разговор на нейтральные темы — на погоду, на новый фильм, на успехи детей Инны и Влада в школе. Но Влад раз за разом возвращал беседу к Ксении и их «грандиозным планам».
— Ты не представляешь, Инна, какая у Ксюши хватка! — воскликнул он, когда подали десерт, приготовленный Инной. — Она мыслит категориями будущего!
Ксения кокетливо улыбнулась и попробовала ложечку мусса.
— Инна, у вас потрясающий десерт. Поделитесь рецептом, если не секрет?
Это была последняя, самая тонкая шпилька. Просьба поделиться рецептом в этом доме, от любовницы мужа, звучала как предложение поделиться и всем остальным. И в этот момент Владислав, довольный произведённым эффектом, нанёс завершающий удар. Он ответил за жену.
— О, у моей жены много талантов. Она у нас специалист по уюту.
Он сказал это с покровительственной улыбкой. И в этой фразе Инна услышала всё. Он не просто обесценил её. Он классифицировал её. Отвёл ей место. Место дорогой и полезной вещи, которая создаёт комфортные условия для жизни хозяина. Она не человек, не партнёр. Она — функция. «Специалист по уюту».
Что-то в ней в этот момент окончательно умерло. Не сломалось с треском, а именно умерло. Словно внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, с тихим щелчком опустился тяжёлый стальной занавес, отгородивший её от всего этого спектакля. Она продолжала улыбаться. Она даже ответила Ксении, что рецепт — это её маленький секрет. Она проводила гостей, пожелав им доброй ночи. Но она уже не была здесь. Она смотрела на мужа, на его самодовольное лицо, на эту девицу, которая уже чувствовала себя хозяйкой, и видела перед собой не свою семью, а чужих, неприятных ей людей. И холодная, кристально чистая мысль оформилась в её голове. Игра окончена. Но по её правилам.
Утро пахло дорогим кофе и полным, абсолютным самодовольством Владислава. Он спустился к завтраку в идеально отглаженной рубашке, свежий, выспавшийся, будто вчерашний ужин был его очередным триумфом. Инна уже сидела за столом. Перед ней стояла чашка остывшего чая, к которой она не притронулась. Она была одета в простой кашемировый костюм, её лицо было спокойным, почти непроницаемым.
— Доброе утро, — бросил он, наливая себе кофе. Он не спросил, как ей спалось. Он не считал нужным. — Так, у меня вылет через два часа. Вернусь в четверг. Тебе нужно что-нибудь?
Он задал этот вопрос тем же тоном, каким спрашивал, не нужно ли долить масла в двигатель его автомобиля. Это была констатация факта: он уезжает, она остаётся. Она — часть домашней инфраструктуры, которую нужно обеспечить всем необходимым для бесперебойной работы в его отсутствие.
— Нет, ничего не нужно. У нас всё есть, — ответила Инна. Её голос был ровным, без тени обиды или упрёка.
Он удовлетворённо кивнул, отпивая кофе. Её покорность была привычным и приятным фоном его жизни. Он достал из портмоне пачку крупных купюр, небрежно отсчитал несколько и положил на стол рядом с её чашкой. — Это на хозяйство. Если что-то понадобится сверх этого — позвонишь. И проследи, чтобы у детей все задания были сделаны, в прошлый раз у младшего были проблемы с математикой.
Он допил кофе, встал и подошёл к ней. Наклонился и формально коснулся губами её щеки. Поцелуй был холодным, как прикосновение мрамора. Он не почувствовал, как она даже на миллиметр не подалась ему навстречу. Он вообще ничего не чувствовал, кроме собственной важности.
— Будь умницей, — бросил он уже из прихожей, надевая часы.
Инна молча проводила его до двери. Она помогла ему надеть пальто, поправила воротник. Её пальцы на мгновение замерли на дорогой ткани. В этот момент она смотрела не на мужа, а на объект. На совокупность дорогих вещей и непомерного эго. Он уходил в свою другую, настоящую жизнь, оставляя её здесь, в этой золотой клетке, охранять его тылы и создавать «уют».
— Удачной поездки, Влад.
Дверь закрылась, провернулся замок. Инна ещё несколько секунд стояла неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам мужа в холле и звуку вызванного лифта. Когда всё стихло, она медленно повернулась. Улыбка, которую она держала на лице всё утро, исчезла. Не сползла, не угасла, а просто испарилась, словно её никогда и не было. Её лицо превратилось в холодную, сосредоточенную маску.
Она не пошла в спальню, чтобы уткнуться в подушку. Она не стала звонить подруге. Она вернулась на кухню, взяла со стола оставленные им деньги, аккуратно сложила их и убрала в ящик. Затем прошла через гостиную, где ещё витал едва уловимый аромат духов Ксении, и поднялась на второй этаж. Она вошла не в свою комнату, а в его кабинет. Его святая святых. Место, куда даже уборщица заходила только в его присутствии.
Воздух здесь был пропитан запахом кожи, дорогого парфюма и власти. Она обвела взглядом массивный дубовый стол, ряды книг в одинаковых переплётах, которые он никогда не читал. Её взгляд остановился на стене за его креслом. На первый взгляд — просто декоративная панель из тёмного дерева. Инна подошла к ней, нажала на едва заметный выступ. Панель бесшумно отъехала в сторону, открыв стальную дверцу сейфа.
Она без колебаний набрала шестизначный код. Это была дата смерти её отца. Ирония, которую Владислав, выбравший эту комбинацию, вряд ли когда-либо осознавал. Сейф открылся. Внутри аккуратными стопками лежали документы, пачки валюты, несколько коробочек с часами. Рука Инны проскользнула мимо всего этого блеска. В самом дальнем углу, под договорами на недвижимость, лежала тонкая папка из синего картона. Она достала её.
Внутри были не акции и не облигации. Там лежал брачный договор, который она подписала за неделю до свадьбы, и несколько документов, связанных с первоначальным капиталом его первого бизнеса. Те самые деньги, которые её отец, умирая, дал ему «в долг на развитие». Владислав всегда говорил, что вернул этот долг сторице. Но в этих бумагах было прописано иное. Инна медленно, страница за страницей, перечитала всё, что и так знала наизусть.
Затем она достала телефон. Нашла в контактах номер, которым не пользовалась много лет.
— Пётр Андреевич, здравствуйте. Это Инна. Дочь Михаила Волкова… Да, у меня всё хорошо. Я звоню по делу. Помните наш разговор десятилетней давности? Время пришло. Да, я абсолютно уверена.
Владислав вернулся в четверг вечером, как и обещал. Он вошёл в дом с чувством хозяина, возвращающегося в своё безупречно отлаженное королевство. В руке — дорогой портфель, на лице — лёгкая усталость от перелёта, смешанная с удовлетворением от удачной сделки. Он бросил ключи на консоль в прихожей и прислушался. Его встретила не привычная вечерняя тишина, а ватная, безжизненная пустота. Не пахло ужином. Не слышалось звуков телевизора из детской.
— Я дома! — его голос прозвучал в пустом холле неестественно громко, и эхо, отразившееся от мраморного пола, неприятно резануло слух.
Ответа не последовало. Он нахмурился, ослабляя узел галстука. Прошёл в гостиную. И увидел её. Инна сидела в кресле, выпрямив спину. Она не читала, не смотрела в телефон. Она просто сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на вход в комнату. Ждала. На ней было простое тёмно-синее платье, которое он раньше не видел. Никаких домашних халатов, никакой суеты. От неё веяло таким ледяным спокойствием, что Владиславу на мгновение стало не по себе.
— А где все? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как обычно, по-хозяйски. — И почему так темно?
— Дети у моей мамы. Я их отвезла вчера, — ответила Инна. Её голос был абсолютно ровным.
— У мамы? Зачем? — он бросил портфель на диван. — А ужин? Я голоден.
Она медленно поднялась с кресла. Её движения были лишены привычной суетливой плавности. Теперь в них была стальная выверенность.
— Ужина не будет, Влад.
Он замер на полпути к бару. Она назвала его полным именем. Она делала так только в двух случаях: на официальных приёмах или когда была чем-то крайне недовольна. Он усмехнулся, решив, что причина ему известна.
— Так, понятно. Это всё из-за Ксении? Инна, давай не будем устраивать сцен. Ты же взрослая женщина и всё прекрасно понимаешь. Это бизнес.
Он подошёл к бару и плеснул себе в стакан виски. Он был уверен, что сейчас она начнёт упрекать его, возможно, говорить что-то об уважении. Он уже приготовил стандартный набор снисходительных ответов. Но она молчала, просто глядя на него.
— Я не собираюсь ничего устраивать, — произнесла она наконец. — Я просто ставлю тебя в известность. Наша совместная жизнь окончена.
Владислав поперхнулся виски. Он резко развернулся, глядя на неё с недоумением, которое быстро сменялось раздражением.
— Что? Ты в своём уме? Какой ещё конец? Ты что, пересмотрела сериалов, пока меня не было?
Он сделал шаг к ней. Его лицо, ещё пять минут назад расслабленное и благодушное, превратилось в жёсткую маску.
— Хватит этих игр. Я устал и хочу есть. Что бы ты там себе ни придумала, утро вечера мудренее. Завтра поговорим.
Он попытался пройти мимо неё, по направлению к кухне, чтобы самому найти что-нибудь в холодильнике. Но она преградила ему путь, встав прямо перед ним.
— Мы поговорим сейчас. Я не «придумала». Я приняла решение. Я больше не буду жить с тобой.
Его лицо исказилось. Это уже не было похоже на женский каприз. Это был бунт. Бунт вещи, которая внезапно возомнила себя человеком.
— Жить? — он рассмеялся, но смех получился коротким и злым. — Ты не живёшь, Инна. Ты существуешь. На мои деньги. В моём доме. Вся твоя жизнь, от маникюра до продуктов в холодильнике, оплачена мной. Ты это понимаешь?
Он намеренно понизил голос, делая его твёрдым и полным угрозы.
— Куда ты собралась? Что ты будешь делать? Пойдёшь работать? Кем? «Специалистом по уюту»? Не смеши меня. Ты ничего не умеешь, кроме как тратить мои деньги. Твоё место здесь. И ты будешь делать то, что я скажу.
Он ожидал, что его слова ударят по ней, заставят её отступить, осознать своё ничтожное положение. Он был уверен в силе своих аргументов, ведь они были чистой правдой, как он считал. Но Инна даже не моргнула. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было страха. Там было что-то другое. Что-то, что он не мог понять и что начало вызывать у него глухую, подступающую к горлу ярость.
Его лицо побагровело. Уверенность, с которой она говорила, выводила его из себя сильнее, чем любые крики или обвинения. Он видел перед собой не свою жену, а чужого, холодного человека, который посмел оспорить его право на неё.
— Моё место? — Инна усмехнулась. Усмешка была тихой, но острой, как осколок стекла. — Ты действительно так думаешь?
— Да! Именно так!
— Ты считаешь, что я должна терпеть твои измены, потому что ты меня обеспечиваешь? Я лучше буду жить в нищете, чем с предателем!
Эта фраза, произнесённая без надрыва, без дрожи в голосе, ударила по нему с неожиданной силой. Он ожидал чего угодно, но не этого. Не такой формулировки. Нищета для неё была абстракцией, сказкой для бедных.
— В нищете? — он расхохотался, на этот раз громко, злобно, заполняя смехом всю комнату. — Ты даже не представляешь, что это такое! Ты знаешь, сколько стоит одно твоё платье? А поездка к морю с детьми? А та машина, на которой ты возишь свою задницу по бутикам? Это всё я! Всё! Ты — ноль без меня. Пустое место. Красивая оболочка, которую я наполнил содержанием. И ты сейчас говоришь мне про нищету? Да ты сбежишь обратно через неделю, как только у тебя закончатся деньги на твоего косметолога!
Он наступал, вбивая каждое слово, как гвоздь. Он хотел увидеть на её лице страх, сомнение, осознание своей полной и безоговорочной зависимости. Он хотел, чтобы она сломалась. Но она стояла неподвижно, и её спокойствие сводило его с ума.
— Ты ошибаешься, Влад. Ты всегда был слишком самоуверен и плох в деталях, — сказала она так же ровно, словно они обсуждали прогноз погоды. — Ты считаешь этот дом своим. Эту жизнь — своей. Меня — своей вещью. Но право собственности — вещь сложная. Иногда оно оказывается совсем не там, где ты привык его видеть.
Она развернулась и подошла к комоду из тёмного дерева. Открыла верхний ящик и достала ту самую синюю папку. Она не швырнула её ему, не размахивала ею. Она просто положила папку на полированную поверхность журнального столика.
— Что это? Очередной твой сюрприз? — процедил он сквозь зубы.
— Это твоя история успеха, — ответила Инна, не глядя на него. — Та самая, которую ты так любишь рассказывать на ужинах. Про то, как ты, никому не известный парень, построил империю с нуля.
Он с недоумением уставился на папку, потом на неё. В его голове не складывалась картина. Он не понимал, к чему она ведёт.
— Я её и построил. Своим умом и своим трудом.
— Не совсем, — Инна подняла на него взгляд, и теперь в её глазах горел холодный, хищный огонь. — Ты забыл одну маленькую деталь. Стартовый капитал. Деньги моего отца. Ты всегда называл это «долгом», который давно вернул. Но это не был долг, Владислав. Это была доля.
Он застыл. Смех застрял у него в горле.
— Что за бред ты несёшь? Твой отец одолжил мне денег, я всё вернул!
— Он не одолжил, — отчеканила она. — Он стал твоим молчаливым партнёром. Он отдал тебе всё, что у него было, потому что верил, что ты обеспечишь будущее его единственной дочери. Будущее — не значит просто оплачивать счета. Он передал тебе не деньги, он передал тебе ответственность за меня. И оформил это как 40% доли в твоей первой компании. Той самой, которая потом выросла во всё это.
Она легонько постучала пальцем по синей папке.
— Оригиналы у надёжного человека. Здесь копии. Мой отец был умнее, чем ты думал. Он знал тебя. Он знал, что однажды твоё эго поглотит твою порядочность. И он оставил мне это. Не как наследство. А как оружие.
Владислав смотрел на папку, и мир вокруг него начал медленно рассыпаться. Вся его жизнь, вся его биография, которую он сам себе написал, оказалась ложью. Он был не титаном, построившим себя сам. Он был проектом, удачной инвестицией своего тестя. А женщина, которую он считал своей самой дорогой и покорной собственностью, всё это время была контрольным пакетом акций.
— Так что, как видишь, — продолжила Инна, и в её голосе впервые появились нотки металла, — вопрос «на что я буду жить» не стоит. Вопрос в другом: на что будешь жить ты, когда я заберу то, что принадлежит мне по праву? Не как жене при разводе. А как основному акционеру.
Она замолчала. В огромной гостиной воцарилась абсолютная тишина. Он стоял посреди комнаты, посреди своего великолепия, которое в один миг перестало быть его. Его лицо стало пепельно-серым. Он смотрел на неё, но видел не женщину, которую унижал, а призрак её отца, который из могилы нанёс ему сокрушительный удар. Вся его сила, вся его напускная мощь схлынули, оставив после себя лишь звенящую пустоту. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни звука.
А Инна просто развернулась и пошла к выходу. Она не обернулась. Она не сказала ни слова на прощание. Она просто ушла, оставив его одного в огромном, холодном доме, который больше не был его крепостью, а стал памятником его собственному ничтожеству…
