— Мам, его нигде нет! Я точно помню, что он стоял здесь, на зарядке! Я же только отошел чаю попить! — Артём метался по своей комнате, как зверь в тесной клетке. Его лицо пошло красными пятнами, волосы взъерошены, а руки хаотично перекладывали стопки учебников, сбрасывали одежду со стула на пол и заглядывали под кровать.
Ольга стояла в дверном проеме, чувствуя, как внутри нарастает липкое, неприятное беспокойство. Это была не обычная потеря носков или ключей. На столе, где еще час назад мигал индикаторами мощный черный ноутбук, теперь сиротливо лежал лишь блок питания. Провод змеился по полу, заканчиваясь ничем.
— Тёма, успокойся. Техника не может испариться. Может, ты его на кухню унес? Или в зале оставил? — Ольга старалась говорить ровно, гася панику сына, но сама уже сканировала взглядом комнату. Пусто. Место на столешнице даже не успело запылиться — чистый прямоугольник среди творческого беспорядка.
— Да не выносил я его! — почти кричал подросток, снова и снова перетряхивая рюкзак, словно ноутбук мог уменьшиться и спрятаться в карман для ручек. — У меня там проект! Полгода работы, мам! Завтра защита в два часа дня. Если я не принесу код и презентацию, меня отчислят с курса. Это же финал!
Из коридора донеслось тяжелое шарканье и звон стекла. Ольга обернулась. Виктор, её муж, был занят делом особой важности. Он сидел на пуфике в прихожей, окруженный своим рыбацким скарбом, и методично укладывал бутылки водки в прочный пластиковый ящик, перекладывая их газетами, чтобы не побились в дороге. Вид у него был сосредоточенный и торжественный, как у сапера перед разминированием.
— Вить, ты не видел ноут Артёма? — громко спросила Ольга, переступая через валяющийся на полу чехол от палатки. — Парень места себе не находит.
Виктор даже не повернул головы. Он любовно протер очередную бутылку тряпочкой и аккуратно опустил её в гнездо.
— А чего мне на него смотреть? — буркнул он, не вынимая изо рта незажженную сигарету. — У него в комнате сам черт ногу сломит. Пусть в горе своих грязных трусов ищет. Я к его железкам не касаюсь, мне своих забот хватает. Михалыч звонил, они уже буханку заправили, в четыре утра старт. А я еще мотыля не перебрал.
Ольга вернулась в комнату сына. Артём сидел на полу посреди разбросанных вещей, обхватив голову руками. Он не плакал, но его плечи мелко подрагивали. Для него это было не просто «железо». Этот ноутбук они покупали два года назад, откладывая деньги с премий, специально под его увлечение программированием. Тяжелый, производительный, дорогой.
— Может, кто-то заходил? — Артём поднял на мать глаза, полные ужаса. — Дверь была открыта? Мам, нас обокрали?
— Не говори ерунды, — отрезала Ольга, хотя холодок пробежал по спине. — Замок закрыт, я проверяла, когда с работы пришла. Отец дома был весь день. Витя! — она снова крикнула в коридор. — Ты выходил куда-нибудь? Дверь запирал?
— Выходил, — неохотно отозвался муж, гремя ящиком. — В магазин ходил. За хлебом. И мусор выносил. Закрывал я все, нечего панику разводить. Найдется его игрушка. Поди, засунул куда-то и забыл, поколение склерозников. В телефон пялятся сутками, мозги совсем расплавились.
Ольга подошла к столу сына. Блок питания был воткнут в розетку. Штекер лежал на столе. Значит, ноутбук отключили аккуратно, не дергали. Если бы это был вор, он бы схватил всё вместе с зарядкой, зачем ему садящийся аккумулятор? Или просто вырвал бы «с мясом». Здесь же кто-то спокойно отсоединил кабель.
Она вышла в прихожую. Виктор уже закончил с провизией и теперь, кряхтя, натягивал на свои широкие плечи старую камуфляжную куртку, чтобы проверить карманы. Рядом, прислоненный к стене, стоял новенький, блестящий тубус. Черный, матовый, с яркими наклейками какого-то известного бренда. Раньше Ольга его не видела.
— Это что? — она кивнула на тубус.
— Спиннинг, — в голосе Виктора прорезалась гордость, которую он безуспешно пытался скрыть за безразличием. — «Шимано». Карбон, чувствительность бешеная. На сома пойдем, там палка крепкая нужна. Старую-то мою помнишь? Дрова дровами. А это вещь.
— Откуда деньги? — Ольга прищурилась. — Ты же говорил, зарплату задержали. Мы за квартиру еще не платили в этом месяце.
Виктор засуетился. Он быстро снял куртку и повесил её на крючок, стараясь не смотреть жене в глаза.
— Да это… Михалыч подогнал. По дешевке. У него скидки там, бонусы. Отдал почти даром, считай. Потом отдам, с шабашки. Ты мне мозг не сверли, Оль. Мужик раз в год на нормальную рыбалку едет, а ты начинаешь допрос. Где мои теплые носки?
Он демонстративно отвернулся и начал рыться в комоде, разбрасывая перчатки и шапки.
Ольга смотрела на его широкую спину. Что-то не сходилось. «Почти даром» для Виктора обычно означало сумму, которую он мог незаметно вытянуть из семейного бюджета. Но спиннинг в таком тубусе стоил как половина их месячного дохода, если не больше. И этот ящик водки. И закуска. И бензин, на который они всегда скидывались с мужиками.
Взгляд Ольги упал на куртку мужа, висящую на крючке. Карман оттопыривался. Из него торчал уголок желтоватой бумаги — неровно оторванный, с какими-то цифрами. Виктор всегда рассовывал чеки по карманам, а потом забывал их выбрасывать.
Рука сама потянулась к куртке.
— Не трогай! — рявкнул Виктор, резко оборачиваясь, но было поздно. Ольга уже вытащила бумажку.
Это был не чек из продуктового. Это был залоговый билет. Ломбард «Золотой Телец». Дата сегодняшняя. Время — 14:30. В графе «Наименование имущества» четким каллиграфическим почерком приемщика было выведено: «Ноутбук игровой, серый, серийный номер…»
Ольга застыла. Буквы плясали перед глазами. Сумма залога была внушительной, но явно в два раза меньше реальной стоимости техники.
— Артём! — позвала она, не сводя глаз с бумажки. Голос её стал странным, плоским, лишенным интонаций.
Сын выбежал из комнаты, надеясь на чудо.
— Нашла? Мам, нашла?
— Нет, — Ольга медленно подняла голову и посмотрела на мужа. Виктор стоял красный, набычившийся, сжимая в руке шерстяной носок. Он уже не пытался что-то искать, а просто ждал, выставив вперед подбородок, готовый к обороне. — Я нашла, куда он делся.
Она протянула сыну желтый листок.
— Что это? — Артём непонимающе уставился на квитанцию. — Ломбард? Пап?
В коридоре стало тесно. Воздух словно сгустился, пропитавшись запахом перегара, дешевого табака и надвигающейся грозы. Виктор швырнул носок обратно в комод и с грохотом захлопнул ящик.
— Ну что уставились? — гаркнул он, переходя в наступление, как делал всегда, когда его ловили на горячем. — Да, сдал! И что? Конец света настал?
— Папа… — Артём попятился, упираясь спиной в дверной косяк. — Там же проект… Там же всё… Ты зачем?
— Зачем, зачем! — передразнил Виктор, хватая с полки пачку сигарет. — Затем, что отцу отдохнуть надо! Я пашу как проклятый, имею право раз в пятилетку себе удовольствие позволить? Или я только горбатиться на вас должен? Подумаешь, цаца какая, ноутбук его! Выкупим! С получки выкупим, никуда он не денется, там месяц сроку.
Ольга смотрела на него и видела не мужа, с которым прожила пятнадцать лет. Она видела чужого, жадного, примитивного человека, который ради блестящей палки и пьянки с друзьями только что перечеркнул полгода жизни собственного сына.
— Завтра защита, Витя, — сказала она очень тихо. — Завтра. Не через месяц.
— Ой, да не смеши меня! — отмахнулся он, хватаясь за свой драгоценный тубус. — Защита у него. От кого защищаться-то? От инопланетян? Посидит денек без компьютера, здоровее будет. Книжку почитает. А то совсем уже овощем стал, спина колесом. Я, может, воспитательный момент провожу!
Артём сполз по косяку на пол. Он не кричал, не бился в истерике. Он просто смотрел на отца пустым, остекленевшим взглядом, в котором что-то умирало. Детская вера в защиту, в надежность, в то, что папа — это стена. Стена рухнула, придавив его обломками.
Ольга сжала желтую бумажку так, что побелели костяшки пальцев. В висках стучала кровь, заглушая гудение старого холодильника с кухни. Она смотрела на мужа, который как ни в чем не бывало застегивал пуговицы на фланелевой рубашке, готовясь к своему «великому походу». В этот момент пятнадцать лет брака, казалось, сжались в одну грязную, липкую точку.
— Витя, ты меня вообще слышишь? — она сделала шаг к нему, переступая через ногу сына, который так и сидел на полу, обхватив колени руками. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
— Ой! Да что я там натворил? Всего-то…
— Ты сдал в ломбард ноутбук сына, который нужен ему для учебы и программирования, чтобы купить себе новый спиннинг и ящик водки для рыбалки! Витя, у ребенка завтра защита проекта! Ты сломал ему будущее ради своей прихоти?
Виктор замер. Фраза, брошенная ему в лицо, прозвучала не как вопрос, а как приговор. Он медленно повернулся, и на его лице проступила та самая упрямая гримаса, которую Ольга ненавидела больше всего — смесь обиды непонятого гения и агрессии дворового хулигана.
— Ты мне тут истерики не закатывай, — процедил он сквозь зубы, не вынимая сигарету изо рта. — «Для учебы», «для программирования»… Слов-то умных нахваталась! Это не учеба, Оля, это дурь! Пацану шестнадцать лет, а он тяжелее мышки ничего в руках не держал. Я в его годы уже на стройке подрабатывал, кирпичи таскал! А он что? Глаза портит да задницу отращивает.
Виктор шагнул к своему тубусу, бережно расстегнул молнию и извлек оттуда верхнюю часть удилища. Глянцевый карбон хищно блеснул в свете тусклой лампочки прихожей.
— Вот это — вещь, — он поднял хлыст спиннинга, словно скипетр. — Это инструмент, Оля. Японский карбон, строй быстрый. Ты посмотри, как играет! Этим спиннингом я семью кормить буду, рыбу возить мешками. А его ноутбук твой — это пылесборник. Игрушка дорогая, и пользы от нее ноль.
— Пап… — голос Артёма был тихим, сдавленным, похожим на скрип старой двери. — Это не игрушка. Я там код пишу. Я полгода этот проект делал, чтобы стажировку получить. Если я завтра не сдам, меня выкинут с курса. Ты понимаешь? Это мое будущее.
Виктор лишь пренебрежительно фыркнул, прилаживая катушку к новому спиннингу. Он был так увлечен своей обновкой, что горе сына казалось ему назойливым комариным писком.
— Будущее… — передразнил он, проверяя ход лески. — Будущее, сынок, оно руками делается. На заводе, в цеху, на стройке. Пусть пацан лучше на завод идет, а не в кнопки тычет. Там стабильность, там соцпакет, там мужики нормальные. А эти твои программисты — тьфу, прыщи на теле общества. Сегодня есть интернет — они нужны, завтра свет отключили — и кто они? Никто. А слесарь всегда при куске хлеба будет. Я тебе, считай, услугу оказал. Жизни учу.
Ольга смотрела, как её муж с любовью поглаживает рукоять спиннинга, покрытую пробковым деревом. Он смотрел на эту палку с такой нежностью, с какой никогда не смотрел ни на нее, ни на сына. В его системе координат всё было просто: его хотелка — это святое, это заслуженная награда «кормильца». А труд сына, его бессонные ночи, его горящие глаза — это блажь, которой можно пожертвовать ради пары килограммов щуки и пьянки с друзьями.
— Ты обменял его шанс выбиться в люди на палку, Витя, — сказала Ольга ледяным тоном, чувствуя, как внутри что-то каменеет. — Ты украл у собственного ребенка вещь, которую даже не ты покупал. Мы копили на этот ноут год. Год, Витя! А ты спустил его за пять минут, потому что тебе захотелось покрасоваться перед Михалычем?
— Не украл, а взял взаймы! — рявкнул Виктор, и его лицо налилось багровым цветом. — Я глава семьи! Всё, что в этом доме есть — моё! Захочу — продам, захочу — подарю. И вообще, я сказал: с получки выкуплю. Ну, полежит он там месяц, ничего с ним не случится. Проценты набегут — сам оплачу, не обеднеем. А проект твой… ну, скажешь училке, что вирус всё сожрал. Или что свет моргнул. Придумай что-нибудь, ты ж у нас умный, «программист».
Артём вдруг всхлипнул — громко, по-детски, не в силах больше сдерживаться. Он уткнулся лицом в колени, и его худая спина затряслась. Для него это было крушение мира. Не из-за «железки», а из-за того, с какой легкостью отец растоптал то, что было для него важно.
— Ну вот, разнылся, как девка, — с отвращением бросил Виктор, закидывая рюкзак на плечо. — Тьфу, смотреть противно. Точно надо было тебя в армию сдавать, а не на курсы эти. Всё, Оль, хватит базар разводить. Мужики ждут, рыба не ждет. Вернусь в воскресенье, ухи наварю. А вы тут пока подумайте над своим поведением. Отца уважать надо, а не упреки кидать.
Он потянулся к дверной ручке, держа в другой руке свой драгоценный спиннинг, сияющий новизной. Он был абсолютно уверен в своей правоте. В его мире мужчина имел право на всё, просто по факту рождения, а все остальные должны были подстраиваться, терпеть и ждать, когда барин соизволит вернуть «одолженное».
Ольга перевела взгляд с трясущегося сына на довольную физиономию мужа. В её голове пронеслись сотни вечеров, когда Артём с горящими глазами показывал ей свои первые программы, объяснял, как это работает, мечтал, как напишет что-то великое. И вот теперь всё это перечеркнуто ради ящика водки и куска углепластика.
— Стой, — сказала она. Голос прозвучал глухо, но в нем была такая тяжесть, что Виктор невольно остановился.
— Чего еще? — он недовольно обернулся, уже предвкушая дорогу и свободу.
Ольга медленно подошла к нему. В её глазах не было слез, не было мольбы. Там была пустота, страшная и темная, как дно колодца.
— Дай сюда, — она протянула руку к спиннингу.
— Зачем? — насторожился Виктор, прижимая снасть к себе. — Смотреть будешь? Руки-то помой сначала, заляпаешь пробку.
— Дай посмотреть, говорю. Интересно же, на что ты сына променял.
Виктор поколебался секунду, но тщеславие взяло верх. Ему хотелось, чтобы жена оценила, какую классную вещь он урвал.
— Ну, гляди, — он протянул ей удилище, не выпуская, впрочем, комля из своих рук. — Только аккуратно, кончик чувствительный, не сломай.
Ольга перехватила тонкий, изящный бланк двумя руками. Он действительно был легким, почти невесомым. Совершенное творение инженеров для удовольствия. Она посмотрела на Артёма, который даже не поднял головы, раздавленный предательством самого близкого человека.
— Японский, говоришь? — спросила она тихо.
— Ага, чистая Япония! — гордо подтвердил Виктор.
И тогда Ольга сделала то, чего от нее никто не ожидал.
В прихожей повисла густая, ватная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Виктора. Он все еще стоял в позе победителя, великодушно позволившего прикоснуться к святыне, и на его лице блуждала самодовольная полуулыбка. Ольга сжимала в руках холодный, гладкий бланк удилища. Пальцы чувствовали каждую неровность лака, каждое кольцо в титановой оправе. Легкая, невесомая вещь. Игрушка для взрослого мужчины, который так и не вырос.
Она перевела взгляд на сына. Артём сидел на полу, уткнувшись лбом в колени, и даже не смотрел в их сторону. Он уже смирился. Смирился с тем, что его предали, продали и обесценили. Для Виктора этот кусок углепластика был символом статуса, пропуском в мир «настоящих мужиков». А для Ольги он сейчас был чем-то омерзительным, словно она держала в руках ядовитую змею.
— Ну, насмотрелась? — нетерпеливо бросил Виктор, протягивая руку. — Давай сюда, время поджимает. Мне еще катушку настроить надо, плетенку проверить.
Ольга медленно подняла глаза. В них не было ни страха, ни сомнения. Она перехватила спиннинг поудобнее, развела руки чуть шире, упираясь коленом в середину тонкого, изящного удилища.
— Ты сказал, что он японский? — переспросила она пугающе ровным голосом. — Говоришь, крепкий? На сома?
— Оля, ты чего удумала? — улыбка сползла с лица Виктора, сменившись выражением тупого непонимания. — Оля, не дури! Отдай палку!
Она не ответила. Резким, коротким движением, вложив в него всю накопившуюся за эти минуты злость и отчаяние, Ольга свела руки и дернула колено вверх.
Раздался сухой, отвратительный треск. Звук был громким, похожим на выстрел из пистолета с глушителем. Дорогой японский карбон, рассчитанный на борьбу с речными монстрами, не выдержал точечного удара женской ярости. Удилище переломилось пополам, выбросив в воздух облачко черной пыли и острых щепок. Верхняя часть жалко повисла на пропускном кольце, болтаясь, как перебитая конечность.
Виктор застыл. Его рот открылся, но ни звука оттуда не вылетело. Он смотрел на обломки своей мечты, на торчащие во все стороны волокна углепластика, и его глаза наливались кровью. Это было святотатство. Это было хуже, чем пощечина.
— Ты… — выдохнул он наконец, и голос его сорвался на визг. — Ты что наделала?! Ты что наделала, тварь?! Это же двадцать тысяч! Это же «Шимано»!
Ольга разжала руки, и обломки спиннинга со стуком упали на кафельный пол, прямо к массивным ботинкам мужа.
— А это, — она кивнула на валяющиеся куски, — твой обменный курс, Витя. Ты сломал сыну жизнь, я сломала твою удочку. Мы квиты. Теперь у тебя тоже ничего нет. Ни рыбалки, ни статуса перед твоим Михалычем.
— Ты больная! — заорал Виктор, бросаясь к обломкам. Он упал на колени, пытаясь соединить две части, словно надеялся, что они срастутся силой мысли. Его трясло. — Ты психическая! Я на этот спиннинг полгода облизывался! Я договорился! Я…
Он вскочил на ноги, и Ольга впервые увидела в его глазах не просто раздражение, а настоящую, звериную ненависть. Он сжал кулаки, на шее вздулись вены.
— Ты мне за это ответишь! — рычал он, брызгая слюной. — Ты мне каждую копейку отработаешь! Я этот ноутбук принципиально не выкуплю теперь! Сгниет он там в ломбарде! А ты… ты сейчас пойдешь и займешь денег, чтобы мне новую купить! Сейчас же!
— Я ничего тебе не куплю, — холодно отрезала Ольга, не отступая ни на шаг, хотя муж нависал над ней глыбой. — И ноутбук я выкуплю сама. Без тебя. А ты сейчас заберешь свои тряпки, свою водку и пойдешь вон.
Артём поднял голову. Шум и крики вырвали его из оцепенения. Он увидел отца, красного, страшного, с перекошенным лицом, и мать, которая стояла перед ним прямой несгибаемой линией. И сломанный спиннинг на полу. До него медленно доходил смысл произошедшего. Мама не стала плакать. Мама не стала уговаривать. Мама просто уничтожила причину зла.
— Ты меня выгоняешь? — Виктор расхохотался, но смех был нервным, лающим. — Из моей квартиры? Да ты кто такая вообще? Курица! Я здесь хозяин! Я мужик! Я решаю, что покупать и что продавать! Захотел — сдал ноут, захотел — пропил! Мое право! А ты должна молчать и борщ варить!
Он пнул ногой сломанный комель удилища, и тот с грохотом отлетел в дверь ванной.
— Твое право закончилось ровно в тот момент, когда ты украл у ребенка проект, — Ольга говорила тихо, но каждое слово падало, как камень. — Ты не мужик, Витя. Мужик — это защита. А ты — паразит. Ты пропил мозги, совесть и теперь пытаешься пропить будущее Артёма. Я терпела твои пьянки, терпела твое безденежье, терпела твое «я устал». Но трогать ребенка я тебе не позволю.
— Да кому он нужен, твой ребенок! — взревел Виктор, окончательно теряя человеческий облик. — Неудачник, как и ты! Вся в тебя порода! Сидит, нюни распустил! Программист хренов! Да я в его годы…
— Заткнись, — Ольга шагнула к двери и распахнула её настежь. В квартиру ворвался холодный сквозняк с лестничной клетки. — Бери свой ящик. И проваливай. На рыбалку, к маме, на теплотрассу — мне плевать. Чтобы духу твоего здесь не было через минуту.
Виктор опешил. Он привык, что Ольга — это мягкая подушка, в которую можно орать, которую можно игнорировать, но которая всегда стерпит, простит и накроет на стол. А сейчас перед ним стояла чужая женщина с глазами из стали.
— Ты это серьезно? — он прищурился, пытаясь найти в ее лице признаки блефа. — Ты же приползешь завтра. Звонить будешь, умолять, чтобы вернулся. Я ж кормилец! Кто вам кран починит? Кто гвоздь забьет?
— Уходи, Витя, — повторила она, указывая на темный проем подъезда.
Виктор постоял секунду, переваривая ситуацию. Потом его взгляд упал на ящик с водкой, который чудом остался нетронутым в этой буре. Алкоголь и уязвленное самолюбие требовали выхода.
— Ну и пошла ты! — рявкнул он, хватая ящик за ручки. Стекло звякнуло. — Думаешь, пропаду? Да меня любая баба с руками оторвет! Я мужик видный! А ты кукуй тут со своим спиногрызом и его компом! Сама потом локти кусать будешь, да поздно будет!
Он наклонился, сгребая с пола обломки спиннинга. Даже сломанный, он был ему дорог как память о потраченных деньгах.
— Палку я заберу, — буркнул он, распихивая куски углепластика по карманам. — На запчасти сгодится. А ты… ты мне еще за нее заплатишь. Кровью харкать будешь, но отдашь!
Ольга молчала. Она просто ждала, когда этот шумный, воняющий перегаром и дешевыми понтами человек покинет её территорию. Воздух в квартире казался отравленным, и ей физически не хватало кислорода.
Виктор стоял в проеме двери, красный, потный, взъерошенный, судорожно прижимая к груди пластиковый ящик с водкой. Стекло предательски звенело, выдавая дрожь его рук. Он напоминал мародера, которого застали врасплох на месте преступления, но который всё ещё пытается унести награбленное, огрызаясь и шипя. В карманах его куртки топорщились острые обломки спиннинга, впиваясь в ткань, но он не замечал этого — его эго болело куда сильнее.
— Ты пожалеешь, Олька! — заорал он, брызгая слюной в сторону жены. — Ты кровавыми слезами умоешься! Кто тебя содержать будет? Ты же на свою копеечную зарплату с голоду сдохнешь вместе с этим недоноском! Я — мужик! Я добытчик! А ты меня, как собаку, на лестницу?!
Ольга не слушала. В ней включился какой-то холодный, безжалостный механизм. Она больше не видела перед собой мужа, отца своего ребенка или человека, с которым делила постель. Перед ней была помеха. Грязная, шумная, пьяная помеха, которую нужно устранить, чтобы начать дышать.
Она молча шагнула к обувной полке. Схватила его зимние ботинки — тяжелые, стоптанные «берцы», которые он хранил для особых случаев, — и с размаху швырнула их в подъезд. Один ботинок гулко ударился о железные перила, второй пролетел мимо Виктора и запрыгал по бетонным ступеням вниз.
— Э! Ты чё творишь?! — взвыл Виктор, дернувшись за обувью, но не выпуская из рук драгоценный ящик с алкоголем. — Это кожа натуральная! Ты совсем рехнулась?
— Вали, — коротко бросила Ольга.
Она схватила с вешалки его старую кепку, пакет с запасными катушками, какой-то свитер, пахнущий машинным маслом, и всё это полетело следом за хозяином. Вещи падали на грязный пол лестничной клетки, образуя жалкую кучу вокруг его ног. Соседка снизу, услышав грохот, приоткрыла дверь, но, увидев перекошенное лицо Виктора, тут же с щелчком захлопнула её обратно.
— Да пошла ты! — Виктор, наконец, понял, что это не игра. Он попытался сохранить остатки достоинства, выпрямился, насколько позволяла ноша, и сплюнул на коврик у порога. — Гордая какая! Ну и гнийте тут! К матери поеду! Она меня всегда примет, она знает, какая ты змея! А ноутбук этот… хрен вы его увидите! Я квитанцию порву! Нет, я туда позвоню и скажу, чтобы не отдавали!
— Квитанция у меня, — ледяным тоном напомнила Ольга. — А ты здесь больше не живешь. Ключи.
— Что? — Виктор опешил.
— Ключи на пол. Быстро.
Виктор замялся. Ему хотелось швырнуть ключи ей в лицо, хотелось ударить, хотелось сделать больно, но руки были заняты водкой, а в глазах жены было что-то такое, от чего у него, здорового мужика, холодело внутри. Она смотрела на него, как патологоанатом смотрит на испорченный биоматериал.
Он неуклюже, стараясь не уронить ящик, полез мизинцем в карман джинсов, выудил связку и с звоном кинул её под ноги Ольге.
— Подавись! — рявкнул он. — Сама приползешь! Через неделю приползешь, в ногах валяться будешь! А я подумаю, прощать тебя или нет! Я себе такую бабу найду — молодую, красивую, не то что ты, кляча загнанная!
Ольга не ответила. Она просто взялась за ручку тяжелой входной двери и с силой толкнула её.
Железное полотно захлопнулось перед носом Виктора, отсекая его вопли, запах перегара и смрад предательства. Грохнул замок, прокручиваясь на два оборота. Потом щелкнула задвижка. Ольга прижалась лбом к холодной обшивке двери. С той стороны еще слышался какой-то бубнеж, потом шарканье, звон стекла и удаляющиеся шаги. Он уходил. Вместе со своим эгоизмом, своими скандалами и своей рыбалкой.
В квартире стало тихо. Но это была не та звенящая тишина, о которой пишут в романах. Это была тишина пустого поля после битвы. Гудел холодильник, капала вода из крана на кухне, где-то за стеной работал телевизор.
Ольга выдохнула, отлепилась от двери и пнула валяющийся на полу грязный чехол от палатки, который Виктор забыл забрать. Брезгливости больше не было. Была только сухая, расчетливая ясность.
Она прошла в комнату сына. Артём так и не встал с пола. Он сидел, прислонившись спиной к кровати, и смотрел в одну точку на стене. Его лицо было серым, словно присыпанным пеплом. Он не плакал — слезы кончились. Он просто не понимал, как жить дальше в мире, где отец может так поступить.
Ольга подошла к нему, но не стала обнимать или гладить по голове. Жалость сейчас только добила бы парня. Ему нужно было действие. Решение.
— Вставай, — сказала она твердо. — Хватит сидеть.
Артём медленно поднял на неё пустые глаза.
— Мам, это всё… Защита завтра. Я не успею ничего переписать. Кода нет. Презентации нет.
— Вставай, я сказала, — Ольга рывком подняла его за руку, заставляя встать на ноги. — Ты не будешь ничего переписывать. Мы едем выкупать ноутбук.
— Чем? — горько усмехнулся сын, кивнув на пустой стол. — Он пропил все деньги. У нас до зарплаты тысяча рублей. Ты ценник в квитанции видела? Там тридцать тысяч залога плюс проценты.
Ольга подошла к своему комоду. Открыла шкатулку, где вперемешку с бижутерией и пуговицами лежало то немногое, что имело ценность. Достала золотые сережки — подарок родителей на тридцатилетие. Сняла с безымянного пальца тонкое обручальное кольцо, которое носила по привычке, не снимая пятнадцать лет. Положила на ладонь. Золото тускло блеснуло.
— Этого мало, — Артём покачал головой, глядя на украшения с испугом. — Мам, не надо кольцо…
— Плевать на кольцо, — отрезала Ольга, сжимая кулак. — От брака остались одни руины, зачем мне сувениры? Но ты прав, этого мало.
Она решительно вышла на балкон. Там, в углу, накрытый старой клеенкой, стоял «неприкосновенный запас» Виктора — почти новый комплект зимней резины на дисках и профессиональный перфоратор в кейсе, которым он гордился не меньше, чем спиннингом, хотя использовал раз в год.
— Одевайся, — бросила она сыну через плечо, выкатывая тяжелое колесо в коридор. — Бери перфоратор. И вон ту коробку с набором ключей тоже бери.
— Мам, он же убьет… — прошептал Артём, глядя, как мать ворочает тяжелые шины.
— Кто? — Ольга остановилась, вытирая руки о джинсы. В её глазах горел злой, веселый огонь. — Человек, который живет на лестнице? Это не его вещи, Тёма. Это компенсация морального ущерба. Сосед из пятнадцатой давно спрашивал резину, он заберет прямо сейчас. Перфоратор сдадим в скупку круглосуточную, она у метро. Золото — в тот же ломбард, где ноут лежит.
Она подошла к сыну, взяла его за плечи и сильно сжала, заставляя посмотреть себе в глаза.
— Слушай меня внимательно. Никто не имеет права ломать твое будущее. Никто. Даже отец. Особенно отец. Мы вернем твой проект сегодня же. Ты сядешь, всё проверишь, подготовишься и завтра пойдешь на защиту. Ты меня понял?
Артём смотрел на мать и видел её словно впервые. Маленькая, уставшая женщина в домашней одежде вдруг показалась ему сделанной из титана. Он выпрямился, вытер рукавом мокрый нос и кивнул.
— Понял.
— Тогда вперед. Тащи кейс.
Через десять минут дверь квартиры снова захлопнулась. Они вышли в ночь — мать и сын, нагруженные чужими колесами и коробками. На лестничной площадке валялись разбросанные вещи Виктора, одинокий носок и сломанная вершинка спиннинга. Ольга перешагнула через обломки, даже не опустив глаз. Впереди была долгая ночь, торги с перекупщиками и поиск денег, но она знала точно: завтра её сын будет защищать свой проект. А остальное уже не имело никакого значения…
