— Мам, какие кругосветки? — Оля усмехнулась, отставляя в сторону пустую чашку. — Пора уже о душе подумать, а не о Тибете.
Я молча кивнула. О душе я думала. И именно поэтому Тибет был в моем списке.
— Я просто беспокоюсь. Это огромные деньги, риски. Да и здоровье уже не то. Ты слишком стара для таких авантюр.
Она произнесла это легко, как нечто само собой разумеющееся. Будто констатировала факт — небо голубое, трава зеленая, а мать Галина Егоровна Вересаева — списанный со счетов материал.
Я промолчала. Спорить с Олей — все равно что пытаться перекричать водопад. Она всегда знала лучше. Как мне жить, что чувствовать, о чем мечтать.
Ее взгляд скользнул по моей комнате, задержавшись на стопках старых журналов по орнитологии и распечатках с биржевыми графиками, приколотых к пробковой доске.
— Опять ты за свое. Птички, циферки. Мам, может, хватит? Продай ты уже эту квартиру, купим что-нибудь поменьше, поближе ко мне. Я бы за тобой присматривала.
Забота в ее голосе звучала как лязг тюремной решетки. Она не видела связи. Для нее это были просто хаотичные увлечения стареющей женщины.
Она и понятия не имела, что миграция желтоспинной альциона в Индонезии напрямую влияет на акции крупнейшего производителя микрочипов.
И что именно эта «старушечья блажь» несколько лет назад сделала меня миллионером.
Я однажды попробовала. Показала ей график, объяснила связь между засухой в Африке и ценами на кобальт.
Оля тогда лишь отмахнулась: «Мам, не забивай голову ерундой. Лучше бы носки внуку связала». После этого я замолчала навсегда.
— Я подумаю, дочка.
Она ушла, довольная собой. Уверенная, что продавила очередное «правильное» решение. А я открыла ноутбук. На экране брокера горела семизначная цифра. Сумма, которую Оля не могла себе даже вообразить.
Я не стала открывать карты. Зачем? Чтобы она начала считать меня не просто старой, а старой и выжившей из ума?
Чтобы попыталась отнять и это, прикрываясь заботой? Пальцы легко забегали по клавиатуре. «Кругосветное путешествие. Бизнес-класс. Индивидуальный маршрут».
Она считала меня хрупкой фарфоровой куклой, которую пора убрать на полку.
А я была титановым сплавом, прошедшим огонь, воду и девяностые.
Через десять минут на почту пришел электронный билет. Первой точкой в маршруте значился Катманду.
Утром я вызвала такси в аэропорт, оставив на столе короткую записку. Без объяснений. Просто три слова: «Я улетела. Не ищи».
Оля думала, что поставила точку в моей жизни, но она лишь открыла новую главу.
Первый звонок раздался, когда я наблюдала за ритуалом у ступы Боднатх. Воздух был наполнен запахом благовоний и звуками мантр. Я сбросила вызов.
Второй — через пять минут. Третий — еще через две. Телефон в кармане вибрировал, как пойманная в банку оса. Ольга никогда не умела ждать.
Вечером в отеле я подключилась к Wi-Fi. Двадцать три пропущенных вызова и шквал сообщений. От гневных «Ты где?!» до панических «Мама, с тобой все в порядке? Возьми трубку!».
Я заказала в номер мятный напиток и открыла ноутбук. Акции производителя дронов для сельского хозяйства, за которыми я следила, резко пошли вверх после новостей о засухе в Бразилии.
Я продала часть пакета, зафиксировав прибыль.
Очередное сообщение от Оли пришло в мессенджер.
— Мама, я этого так не оставлю! Я звонила в полицию, в больницы! Как ты могла так поступить? У тебя с головой все нормально?
Она не спрашивала. Она ставила диагноз. Я заблокировала ее номер. Это было несложно. Гораздо сложнее было десятилетиями жить под ее неусыпным контролем.
А Оля тем временем перешла ко второй фазе. У нее был ключ от моей квартиры. «На всякий случай», как она говорила. Я знала, что она им воспользуется.
— Дима, она сошла с ума! — голос Ольги в трубке срывался. — Я у нее дома. Тут пусто! Только записка эта идиотская!
Ее муж, Дмитрий, что-то невнятно бубнил в ответ, пытаясь ее успокоить. Но Олю уже было не остановить.
— Я нашла ее ноутбук. Он запаролен. Но я видела какие-то банковские выписки на столе. Там какие-то огромные суммы! Ее точно кто-то разводит! Мошенники!
В ее голосе слышалась не столько забота, сколько плохо скрытая жадность. Она уже делила шкуру неубитого медведя. Точнее, деньги еще живой матери. Она начала звонить в банки, но натыкалась на стену вежливых отказов. Ее злость росла.
— Нам нужно что-то делать! Заблокировать ее счета! Дима, ты меня слышишь? Она найдет какого-нибудь альфонса и оставит нас ни с чем! И квартиру мы потеряем!
Я знала ее следующий шаг. Она не успокоится, пока не вернет все под свой контроль.
Она найдет способ дотянуться до меня даже на другом конце света. На почту пришло уведомление из банка: «Зафиксирована попытка несанкционированного доступа к вашему счету. Операция отклонена».
Она начала действовать.
Она думала, что спасает меня. А на самом деле, она объявила мне войну.
Я откинулась на подушки. Что ж, война так война. Она еще не знала, что у ее старой мамы припасен не только капитал, но и стратегия. И несколько очень неприятных для нее сюрпризов.
Последняя капля упала в тот момент, когда я сидела в маленьком кафе в Киото, глядя на сад камней. На планшет пришло письмо от моего адвоката, Семена Аркадьевича.
Я наняла его год назад, когда составляла новое завещание, — предусмотрительность никогда не бывает лишней.
Тема письма: «Срочно. Иск о признании недееспособности».
Я открыла вложенный файл. Исковое заявление, поданное Ольгой. В нем мои увлечения орнитологией были названы «патологическим собирательством», а биржевые графики — «свидетельством бредовых идей о быстром обогащении».
Прилагалась справка от некоего доктора Сытина, который на основании Олиных слов диагностировал у меня «старческую деменцию с наклонностью к неконтролируемым тратам».
Она нашла кого-то, кто за деньги готов был пожертвовать врачебной этикой.
Она не просто пыталась отобрать деньги. Она пыталась отнять мое имя, мой разум, мою личность. Стереть меня, превратить в овощ, неспособный отвечать за свои поступки.
Что-то внутри меня, что годами терпело, уговаривало и прощало, наконец-то окаменело.
Синдром «хорошей матери» умер. Прямо там, среди идеальных линий на белом песке.
Я сделала глоток зеленого напитка. А потом набрала Семену.
— Семен Аркадьевич, добрый день. Иск я видела. Не волнуйтесь. У меня есть встречные предложения.
Мой голос был спокоен. Таким спокойным он не был никогда.
— Поднимите, пожалуйста, договор займа с Дмитрием Сомовым. Десять лет назад я одалживала ему три миллиона на открытие фирмы. Там есть пункт 4.5, о праве займодавца потребовать немедленного возврата всей суммы с процентами.
Посчитайте, пожалуйста, проценты по ставке рефинансирования за все эти годы. И предъявите к оплате. Срок — до конца недели.
На том конце провода повисла пауза.
— Галина Егоровна… это же их бизнес. Они не смогут так быстро найти такую сумму. Это их разорит.
— Да, — сказала я. — Именно это мне и нужно. И еще одно. Узнайте, кому принадлежит здание, в котором Оленька арендует свой бутик. Если оно продается — начинайте переговоры. Я хочу его купить.
Через день Семен перезвонил. Здание принадлежало инвестфонду, который как раз избавлялся от активов. Переговоры заняли еще два дня. Сделка была заключена.
Я сидела на балконе своего номера с видом на Фудзияму. Закат окрашивал небо в немыслимые цвета. Я разблокировала номер Оли и отправила ей одно-единственное сообщение.
«До конца недели жду возврата долга твоего мужа в полном объеме. И да, с первого числа аренда твоего магазина увеличивается втрое. Не переживай так за мое здоровье. Твоя новая домовладелица».
Ответного сообщения не было. Была серия звонков, которые я проигнорировала. А потом наступило затишье. Тяжелое, вязкое, наполненное паникой на том конце невидимой линии.
Их мир, построенный на ощущении превосходства и моей безотказности, рушился. Фундамент дал трещину и посыпался.
Через три дня на почту Семена Аркадьевича пришло письмо от их адвоката. Тон был уже не ультимативный, а просительный. Они предлагали встретиться. Обсудить. «Найти компромисс».
Я была уже в Исландии, на палубе небольшого судна, наблюдая за китами. Огромные, величественные создания выныривали из ледяной воды, и их мощь казалась созвучной тому, что я чувствовала внутри.
Я переслала письмо Семену с короткой инструкцией: «Никаких компромиссов. Только полная капитуляция».
На следующий день состоялся видеозвонок. Оля и Дима сидели в офисе своего адвоката. Осунувшиеся, с темными кругами под глазами. Оля смотрела на меня с экрана так, будто видела впервые. Не мать-старушку, а незнакомую, опасную силу.
— Мама… зачем ты так? — начала она дрожащим голосом. Старая песня о главном.
— Ты подала иск, чтобы признать меня сумасшедшей и забрать мои деньги, — ответила я ровно, глядя в камеру. — А теперь спрашиваешь, зачем я защищаю себя?
— Но это же семья! Мы же…
— Семья не пытается упрятать близкого человека в психушку ради квартиры, Оля. Это называется иначе. Иск ты отзываешь сегодня же. Вместе с жалобой в коллегию адвокатов на твоего юриста и в прокуратуру на доктора Сытина.
Дима дернулся.
— Галина Егоровна, но долг… Мы не можем…
— Вы привыкли, что я — ваш ресурс. Бесплатный банк, безотказная няня, жилетка для жалоб. Этот ресурс закрыт. Долг вы вернете. Я дам вам рассрочку на три года. Под семь процентов годовых. Это ниже, чем в любом банке.
Она всхлипнула.
— А магазин? Ты же разоришь меня!
— Аренда будет прежней. При одном условии. Мы подписываем соглашение. Ты больше никогда не вмешиваешься в мою жизнь. Ты не имеешь права появляться в моей квартире без моего личного приглашения.
Она смотрела на меня, и в ее глазах я видела не раскаяние. А лишь холодный расчет. Она прикидывала, что ей выгоднее.
— Хорошо, — выдавила она наконец.
На этом я закончила разговор. Я не ждала, что она изменится. Но они хорошо понимают язык силы и границ.
Мое кругосветное путешествие продолжалось. Я наблюдала за миграцией бабочек-монархов в Мексике, изучала ритуалы племен в Папуа-Новой Гвинее. И параллельно управляла своим портфелем.
Информация, полученная в путешествиях, давала мне то, чего не было у биржевых аналитиков в душных офисах, — понимание реального мира.
Иногда мне звонил Семен. Рассказывал, что долг платят исправно. Оля отозвала иск.
Она больше не писала мне. Она поняла. Не то, что была неправа. А то, что проиграла.
Однажды, сидя в кафе в Лиссабоне, я увидела редкую птицу — синего дрозда. Он сел на соседний столик и посмотрел на меня своим глазом-бусинкой. Я улыбнулась.
Я не обрела абстрактную свободу. Я просто вернула себе свою жизнь. Ту, которую у меня пытались отнять под предлогом заботы. И оказалось, что эта жизнь — гораздо больше и интереснее, чем могла себе представить моя дочь.
Прошло два года. Я вернулась в свою квартиру. Не потому, что устала от поездок, а потому, что соскучилась по своим книгам и пробковой доске. Мир был огромен, но и у дома была своя ценность.
Мое отсутствие пошло квартире на пользу. Я сделала ремонт, избавилась от старой мебели, которая так нравилась Оле.
Пространство стало легким, наполненным воздухом и светом. Изменилась не только квартира. Изменились правила игры.
Раз в месяц, в первое воскресенье, Оля привозила ко мне внука, Костю. Эти визиты были прописаны в нашем соглашении.
Не чаще, не реже. Она приезжала ровно в полдень и уезжала в пять.
Она больше не проходила в квартиру хозяйкой, не открывала холодильник. Она сидела на светлом диване, который сама же назвала бы «непрактичным», и вежливо пила напиток, который я ей предлагала.
Ее бизнес скукожился. Бутик пришлось закрыть, она перешла на онлайн-продажи из съемного офиса на окраине. Фирма Димы еле держалась на плаву, обремененная долгом.
Их блеск потускнел. Они стали обычными, уставшими людьми, считающими деньги до зарплаты.
Однажды она не выдержала.
— Мам, я так и не понимаю… зачем тебе все это? Эти деньги, поездки… Ты могла бы просто жить, как все. Помогать нам…
Она все еще не поняла.
Я посмотрела на нее. В ее глазах была не злость, а искреннее недоумение.
— Оля, я и живу. Просто моя жизнь — это не только борщи и внуки. Я спонсирую орнитологическую экспедицию на Галапагосы. Я анонимно учредила стипендию для молодых биологов. Я живу.
Она поджала губы. Она не могла этим гордиться, потому что не понимала этого.
— А мы? — тихо спросила она.
Это был главный вопрос.
— А вы — взрослые люди. У вас своя жизнь. Я свою вам уже подарила. Больше у меня для вас ничего нет.
Это была не месть. Это была констатация факта. Я больше не была их функцией. Я стала личностью.
Когда они ушли, я подошла к окну. Во дворе Костя сел на велосипед, а Оля шла рядом, поправляя ему шапку.
В ее движениях была забота. Но была и тяжесть. Тяжесть жизни, в которой больше не было волшебной палочки в виде маминых денег и маминого всепрощения.
Возможно, это было лучшее, что я могла для нее сделать. Лишить ее костылей. Заставить, наконец, пойти самой.
На почту пришло письмо от руководителя экспедиции. Они открыли новый вид вьюрков и хотели назвать его в мою честь. Aquila Velesaeva.
В письме была фотография: маленькая, яркая птичка на фоне вулканического пейзажа.
Я улыбнулась. Мое имя. Моя жизнь. Мое небо.
