Стеклянная лапша в почти подгорела. Я слишком сильно выкрутила ручку плиты, и теперь тонкие нити рисковали превратиться в угольную крошку. Запахло паленым.
— Опять, — голос мужа, Кирилла, прозвучал за спиной ровно и безразлично, будто он комментировал прогноз погоды, а не мой очередной кулинарный провал.
Я резко убрала сковороду с огня.
— Ничего страшного, сейчас исправлю.
Он не ответил. Я чувствовала его взгляд между лопаток — тяжелый, оценивающий.
В последнее время он только так и смотрел. Словно взвешивал меня на невидимых весах и каждый раз оставался недоволен результатом.
Я выложила лапшу на тарелки, стараясь отделить уцелевшее от сгоревшего. Получилось не очень.
Кирилл сел за стол, отодвинул тарелку. Не притронулся.
— Я не голоден.
Я села напротив, руки сами собой опустились на колени. Воздух на кухне стал плотным, вязким, его было трудно вдыхать.
— Что-то случилось, Кир?
Он усмехнулся. Криво, безрадостно. Эта усмешка резанула меня сильнее, чем могла бы резануть любая пощечина.
— Случилось? Лена, ты серьезно? Ты правда не замечаешь?
Я смотрела на него и не понимала. На его идеальную рубашку, на дорогие часы, которые я подарила ему на годовщину, на то, как чуждо и холодно он выглядит за нашим кухонным столом.
— Не понимаю, о чем ты.
Он откинулся на спинку стула, и тот недовольно скрипнул.
— Я устал. От этой квартиры, от этой еды, от этой жизни. От тебя.
Каждое слово было маленьким, острым камнем. Он бросал их небрежно, целясь мне в лицо.
— Я встретил другую женщину, Лен.
Он сказал это так просто, будто сообщил, что купил новый телефон. Я сглотнула. Во рту пересохло.
— И что… что это значит? — мой голос был чужим, сиплым.
Он посмотрел на меня в упор. Долго, изучающе. В его взгляде не было ни капли сожаления. Только холодная, отстраненная констатация факта.
— Это значит, что мы разводимся. Я не могу больше притворяться.
Он встал, прошелся по кухне. Остановился у зеркала в прихожей, поправил волосы. Словно репетировал новую жизнь, в которой для меня не было места.
Я молчала. Что тут можно было сказать? Все слова казались бессмысленными и глупыми.
Мое молчание, видимо, его разозлило. Он ждал слез? Истерики? А я не могла выдавить из себя ни звука.
Он резко развернулся.
— Да посмотри ты на себя! Вечно уставшая, в этой растянутой футболке. Ты же… ты страшная стала. А она — другая. Живая. Понимаешь?
Он бросил это последнее слово, как гранату.
— Я нашел другую. Вещи соберу завтра.
Дверь за ним хлопнула. А я так и осталась сидеть за столом, глядя на две тарелки сгоревшей лапши.
Внезапно я почувствовала не боль, а странное, едкое любопытство. Я подошла к тому же зеркалу, в которое только что смотрелся он.
В отражении была женщина с растрепанными волосами и темными кругами под глазами. Она и правда выглядела уставшей. Но страшной?
Я провела пальцем по своему лицу. По щеке, по губам. И впервые за долгие месяцы посмотрела на себя не его, а своими глазами.
И то, что я увидела, мне совсем не понравилось. Не потому, что оно было «страшным». А потому, что оно было чужим.
Я достала телефон. Пролистала контакты, находя номер, который не набирала уже года три.
— Анька? Привет. Это Лена. Да, я… Слушай, твоё предложение по поводу зала… оно ещё в силе?
В голосе Ани не было ни удивления, ни жалости, когда я позвонила. Только деловая хватка.
— В семь утра. У входа в «Титан». Не опаздывай. И надень что-нибудь, что не жалко убить.
Она повесила трубку.
«Титан» пах железом и потом. Не гламурный фитнес-клуб с селфи-зонами, а подвальное царство штанг и тренажеров, где люди работали до седьмого пота. Аня ждала меня, скрестив на груди руки. Она была похожа на ожившую статуэтку из мышц и сухожилий.
— Готова умереть? — спросила она вместо приветствия.
— Более чем, — выдохнула я.
Первые полчаса были адом. Аня не давала поблажек. Каждое упражнение — до отказа. Когда я говорила «не могу», она наклонялась к моему уху и шипела:
— Можешь. Думай о том, что тебя сюда привело.
И я думала. Каждое приседание было ответом на его «ты стала скучной». Каждый жим ногами — на его «я устал».
С каждым рывком гантели я выталкивала из себя унижение и обиду, превращая их в жгучую боль в мышцах.
Мое тело кричало, но впервые за долгое время я чувствовала, что оно живое. Что оно принадлежит мне, а не воспоминаниям о нем.
Я вернулась домой едва живая. Ноги подкашивались, руки дрожали. Квартира встретила меня гулкой пустотой. Его вещей стало меньше, но запах его парфюма все еще витал в воздухе, как призрак.
Я приняла душ, и каждая струя воды отзывалась болью в натруженных мышцах. Когда я вышла из ванной, замотанная в полотенце, я увидела его.
Кирилл стоял посреди гостиной. В руке — картонная коробка.
— Забыл кое-что, — бросил он, не глядя на меня.
Он начал демонстративно складывать в коробку свои диски с играми, пару статуэток, зарядное устройство.
Двигался медленно, с ленцой, словно давая мне время прочувствовать момент.
— Спортом решила заняться? — он кивнул на мою спортивную сумку, брошенную у порога. В голосе сквозил сарказм. — Похвально.
Я ничего не ответила. Просто стояла и смотрела, как он методично стирает последние следы своего присутствия.
— У Карины, представляешь, своя студия йоги, — продолжил он, будто делясь новостями со старым приятелем. — Гибкая, как кошка. Ни грамма лишнего веса. Мотивирует.
Он ждал моей реакции. Ждал, что я сломаюсь, заплачу, начну умолять. Он хотел получить подтверждение, что поступил правильно, бросив меня, «страшную» и «скучную».
Но боль в теле была сильнее душевной. Она была настоящей, осязаемой. И она делала меня злой.
Я сделала шаг вперед. Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло удивление. Наверное, от меня пахло не отчаянием, а гелем для душа и потом.
— Ты все? — мой голос прозвучал твердо. Намного тверже, чем я ожидала.
Он нахмурился.
— Почти.
— Тогда поторопись. И ключ оставь на тумбочке.
Кирилл замер с диском в руке. Комедия сменилась недоумением. Он ожидал чего угодно, но не этого холодного приказа.
— Что, так сильно торопишься от меня избавиться? — ядовито спросил он.
Я посмотрела ему прямо в глаза. Вся дрожь в теле куда-то ушла, сменившись ледяным спокойствием.
— Да. Я хочу проветрить квартиру.
Он ушел, бросив ключ на тумбочку. Дверь хлопнула, и этот звук был финальным аккордом.
Он не отдавался болью, а открывал пространство. Я распахнула все окна. Сквозняк, гулявший по квартире, был чистым и свежим.
Следующий месяц превратился в один длинный день, состоящий из боли, пота и протеиновых коктейлей. «Титан» стал моим вторым домом. Аня была скульптором, а я — податливой глиной.
Каждый день она ломала меня, и каждый день я собирала себя заново — более крепкую, более цельную. Я перестала следить за весом. Вместо этого я считала количество дисков на штанге.
Однажды, когда я, красная и мокрая, пыталась побить свой личный рекорд в становой тяге, Аня подошла ко мне с незнакомым мужчиной.
— Лена, познакомься, это Стас. Он фотограф.
Стас окинул меня взглядом. Не таким, как у Кирилла. Он смотрел не на недостатки, а на историю, написанную на моем теле.
— У тебя потрясающая фактура, — сказал он без предисловий. — Не хочешь сняться для обложки? Мы ищем новые лица. Настоящие.
Я рассмеялась, вытирая пот со лба.
— Я? На обложку? Вы это серьезно?
— Абсолютно, — кивнул Стас. — Журнал «Форма». Мы хотим показать не просто идеальное тело, а трансформацию духа. Твою историю.
Я согласилась. Почему бы и нет? Это было еще одно «могу», брошенное в лицо всем моим прошлым «не могу».
Фотосессия оказалась странным опытом. Слепящий свет, непрерывные щелчки затвора. Стас просил меня не улыбаться. Он просил быть собой. Показать ту силу, которую я нашла в холодном железе. И я показывала.
А через месяц я увидела ее. Свою фотографию. На обложке глянцевого журнала в витрине киоска.
Я стояла вполоборота, на плече — гриф от штанги. Мой взгляд был направлен прямо на зрителя. Подпись гласила: «Сила — это новая красота. Реальная история Елены».
Я купила три экземпляра.
Вечером зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Лен? — голос Кирилла был неуверенным, сдавленным. — Я… я видел. Журнал.
Я молчала, давая ему возможность подобрать слова.
— Я не знал… Ты так изменилась. Это просто невероятно.
— Правда? — в моем голосе не было иронии. Только спокойное, отстраненное любопытство.
— Да. Я… может быть, я был неправ. Погорячился. Может, нам стоит встретиться? Поговорить?
Я смотрела на свое отражение в темном оконном стекле. Там была женщина с обложки. Сильная. Спокойная. Цельная.
— О чем нам говорить, Кирилл?
— Ну… обо всем. О нас. Я скучаю.
Я усмехнулась. Тихо, почти беззвучно.
— Ты скучаешь не по мне. Ты скучаешь по той картинке, которую увидел в киоске. Но эта женщина… она тебе больше не по зубам. Прощай.
Я завершила вызов, не дожидаясь ответа. И впервые за много лет почувствовала, что дышу полной грудью.
Воздух в моей квартире был свежим и чистым. И в нем больше не было запаха его парфюма.
Спустя три года
Свет в зале был приглушен. Пахло озоном после вечерней уборки и едва уловимым ароматом мела для штанг.
Я провела рукой по холодной, рифленой поверхности грифа. Эта сталь давно перестала быть для меня символом боли. Теперь это был мой рабочий инструмент. Мой якорь.
— Все проверила? — голос Стаса раздался от входа.
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и улыбался. За три года эта улыбка не изменилась — такая же теплая и спокойная.
— Да. Можно закрывать наш «Титан-2».
Мы назвали его так в шутку, но название прижилось. Наш с Аней зал был больше, светлее и современнее той подвальной качалки, но мы хотели сохранить дух того места. Места, где ломаются и строятся заново.
Стас подошел ближе, обнял меня за плечи.
— Устала?
— Приятная усталость, — я прижалась к нему. — Сегодня пришла новая девочка. Совсем потерянная. Смотрела на меня такими же глазами, как я когда-то на Аню.
— И что ты ей сказала?
— То же, что и Аня мне. «Готова умереть?»
Мы рассмеялись.
По дороге домой мы заехали в круглосуточный магазин за молоком. Пока Стас выбирал что-то в отделе с сырами, я стояла у кассы, листая ленту в телефоне.
— Лена?
Я подняла голову. Передо мной стоял Кирилл. Он сильно изменился. Появились залысины, под глазами залегли тени, а дорогая когда-то куртка выглядела поношенной.
Рядом с ним не было никакой «гибкой, как кошка» Карины. Он был один.
— Привет, — я кивнула, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
— Я не ожидал тебя здесь встретить. Ты… отлично выглядишь. Я видел, ты зал открыла. Писали в какой-то статье.
— Есть такое, — я не хотела поддерживать разговор. Все слова казались лишними.
Он переминался с ноги на ногу.
— А я… я с Кариной расстался. Давно уже. Она оказалась… не такой, как я думал. Пустой.
Он смотрел на меня с отчаянной надеждой, словно ждал, что я сейчас проявлю сочувствие. Или злорадство. Хоть что-то.
— Мне жаль это слышать, — солгала я. Мне не было жаль. Мне было все равно.
— Я часто вспоминаю тебя, Лен. То, что я сказал тогда… я был таким идиотом.
В этот момент подошел Стас, положил руку мне на пояс.
— Все в порядке, милая?
Он вопросительно посмотрел на Кирилла, потом на меня.
— Да, все хорошо. Мы уже уходим.
Я взяла Стаса под руку, и мы пошли к выходу. Я не обернулась. Я чувствовала взгляд Кирилла в спину, но он больше не был тяжелым.
Он был просто взглядом из прошлого, которое потеряло надо мной всякую власть.
В машине Стас накрыл мою руку своей.
— Это он?
— Да.
— И как ты?
Я посмотрела на огни ночного города, пролетавшие мимо. На свое отражение в стекле. Я видела там счастливую, спокойную женщину рядом с любимым мужчиной.
— Знаешь, я ему даже благодарна. Он ведь не солгал. Я тогда действительно была страшная. Не телом.
А тем, что позволила себе забыть, кто я. Он просто разбил зеркало, в котором я видела искаженное отражение.
А я смогла собрать осколки и построить из них что-то настоящее.
