— Эту безвкусицу нужно убрать, — голос Вероники, невестки, резал по нервам, как дешевый нож по стеклу. Она держала в руках мою старую вазу, подарок покойного мужа.
— Поставь, пожалуйста, на место, — ровно ответила я, не отрываясь от мытья чашки. Каждое ее слово было маленьким камнем в мой огород. В мой дом.
Она усмехнулась. Этот звук я изучала десять лет. Звук хищника, который чует слабость и наслаждается ею.
— Галина Сергеевна, мы с Андреем хотим здесь жить, а не существовать в музее. Нужно избавляться от старого хлама.
Я повернулась. Мой дом, который я строила тридцать лет, она назвала хламом. И мой сын, мой Андрей, стоявший в дверях, согласно кивал.
В моей голове на секунду всплыло ее оперативное фото десятилетней давности. Другое имя, другой город, тот же хищный блеск в глазах. Кодовое дело «Стрекоза». Десять лет назад оно было закрыто за недостатком прямых улик, но я знала — она не остановится.
Я вела ее неофициально, в свободное от службы время, собирая по крупицам информацию, уверенная, что однажды она совершит ошибку. Я просто не думала, что этой ошибкой станет мой собственный сын.
— Этот «хлам» — моя жизнь, — я вытерла руки.
— Жизнь меняется, — Вероника демонстративно поставила вазу на самый край стола. — И порядки в доме тоже.
Вечером я попыталась поговорить с сыном. Он сидел на диване, Вероника примостилась рядом, положив голову ему на плечо. Классическая поза «мы против всего мира».
— Мам, ну что ты начинаешь? Вероника права. Мы просто хотим сделать ремонт, освежить все. Для тебя же стараемся.
— Андрей, дело не в ремонте. Эта девушка…
— Что «эта девушка»? — мгновенно ощетинилась Вероника, поднимая голову. — Я не краду фамильное серебро. Пока.
Андрей нервно рассмеялся, а я увидела, как ее пальцы собственнически сжали его плечо.
— Милая, не обращай внимания. Мама просто привыкла жить одна, ей сложно перестроиться. Она у нас немного… консервативная.
Я смотрела на своего сына и не узнавала его. Словно его умело редактировали, вставляя в его речь чужие слова и мысли. Программу «Вероника».
— Я просто прошу тебя быть осторожнее, — сказала я тихо, обращаясь только к нему.
Но смотрела на меня она. И в ее взгляде не было ничего, кроме холодной, расчетливой угрозы. Она знала, что я вижу ее насквозь, и это было частью ее игры.
На следующий день я вернулась из магазина и не смогла открыть дверь своим ключом. Замок был новым.
Я позвонила в дверь. Открыла Вероника, улыбаясь своей фирменной, отрепетированной улыбкой.
— Ой, Галина Сергеевна, а мы решили замки поменять. Для безопасности. Вот ваш новый ключик.
Она протянула мне ключ на ладони, словно подачку.
Я вошла в квартиру. Воздуха стало меньше. Мои картины со стен были сняты и стояли у плинтуса. На их месте висели какие-то безликие постеры в пластиковых рамах.
— Это что? — спросила я, чувствуя, как внутри все каменеет.
— Искусство, — протянула Вероника, проходя в гостиную. — Современное. А ваши пейзажи мы на дачу отвезем. Если Андрей, конечно, захочет с ними возиться.
Она села в мое любимое кресло. В кресло моего мужа. И закинула ногу на ногу.
— Вы поймите, Галина Сергеевна, старые хозяева всегда мешают новым. Цепляются за прошлое, не дают двигаться вперед.
Она обвела комнату взглядом собственницы.
— Отсюда есть только один выход — принять новые правила. Либо… освободить помещение.
Она не договорила, но я поняла. Ее взгляд был красноречивее любых слов. Она не просто меня выживала. Она меня стирала.
И она не знала, что каждый ее шаг, каждое слово, каждая наглая улыбка лишь добавляли страницы в папку с названием «Стрекоза». Папку, которая скоро закроется.
Следующие недели превратились в планомерную осаду.
Вероника действовала методично, как опытный полководец. Сначала она избавилась от моих штор, повесив серые безжизненные жалюзи, от которых комната стала похожа на офис. Потом исчез старый альбом с фотографиями.
— Я отдала его оцифровать, — бросила она. — Бумажная пыль — это вредно.
Каждый вечер она вела свою игру с Андреем. Я слышала их приглушенные голоса из спальни.
— Милый, я так стараюсь, но твоя мама… она смотрит на меня так, будто я враг. Мне кажется, она ревнует тебя ко мне. Она боится, что ты станешь счастливым.
Сын слушал ее, и я видела, как он меняется. Он стал избегать моего взгляда, наши разговоры свелись к бытовым мелочам. Он был в ее коконе, и пробиться сквозь него было невозможно.
Я стала тенью в собственном доме. Моей единственной отдушиной был старый кнопочный телефон, спрятанный в коробке с елочными игрушками. Раз в два дня я запиралась в ванной и отправляла короткие отчеты своему бывшему коллеге и другу, полковнику Багрову.
«Объект осваивается. Изучает финансовое положение. Давит на сына с целью продажи дачи».
Это была опасная игра. Я была оперативником на задании и одновременно заложницей в руках объекта этого же задания.
Развязка наступила неожиданно. В тот день Андрей уехал в командировку на два дня. Мы остались с Вероникой одни.
Вечером она принесла два бокала вина.
— Давайте заключим перемирие, Галина Сергеевна? — ее голос был сладким, как отрава.
— Я не пью, — ответила я.
— Боитесь? — она усмехнулась. — Правильно делаете.
Она села напротив. Долго смотрела на меня, а потом сказала.
— Мне тут подруга звонила из Новосибирска. Рассказывала про одного человека… некоего Олега Викторовича Петрова. Говорит, его жена обобрала до нитки и исчезла.
Мое сердце пропустило удар. Петров. Ее предыдущая жертва. Я находилась под таким давлением последние недели, что на мгновение потеряла контроль. Она увидела, как дрогнули мои губы. Она проверяла меня. И я попалась.
— Я не знаю никакого Петрова, — сказала я слишком быстро.
Вероника рассмеялась.
— Да? А я почему-то подумала, что вы знаете. Изучали мою биографию? Искали компромат? Думаете, расскажете Андрею, и он вам поверит? Он выберет меня. А вас… он сочтет старой женщиной, которая сошла с ума от ревности.
Я встала, собираясь уйти. Но она преградила мне путь.
— Я как раз собиралась уходить по делам, — ее улыбка стала ледяной. — А вы, Галина Сергеевна, побудете дома. Подумаете.
Она быстро вышла в коридор. Щелкнул замок. Один оборот. Второй. Я дернула ручку. Заперто.
Я подбежала к окну. Вероника стояла на улице и, подняв голову, смотрела прямо на меня. Она достала телефон. Мой мобильный, лежащий на столе, зазвонил.
— Слушай меня внимательно, старая карга, — прошипел ее голос. — Ты отсюда выйдешь только вперед ногами! Поняла? Попробуешь позвонить сыну или в полицию — я скажу, что у тебя деменция и ты сама на себя кидалась. Я вызову тебе санитаров.
Она повесила трубку, помахала мне ручкой и ушла.
Я осталась одна. В запертой квартире. В ловушке, которую сама же и строила десять лет.
Первые минуты я просто стояла посреди комнаты. Паника — плохой советчик. Она допустила ошибку. Она стала слишком самоуверенной. Она думала, что заперла в клетке беззащитную старуху, а не майора в отставке.
Я прошла в кладовку. На антресоли, под старым пледом, лежала коробка с новогодними игрушками. Под стеклянными шарами и мишурой лежал он. Старый кнопочный телефон. Мой оперативный резерв.
Пальцы привычно нашли нужные кнопки. Я набрала короткое сообщение. «Стрекоза в гнезде. Финал». И отправила на единственный номер в памяти — номер полковника Багрова.
Ответа не было. Так и должно было быть. Теперь оставалось только ждать.
Прошел час. Потом второй. За окном стемнело. Я сидела в том самом кресле и ждала.
Наконец, в замке повернулся ключ. Вернулась.
Вероника вошла с пакетами из дорогого супермаркета, напевая что-то себе под нос.
— Ну что, Галина Сергеевна, надумали? Будем жить дружно?
Улыбка застыла на ее лице, когда в дверь позвонили. Короткий, властный звонок.
— Кого это еще принесло? — недовольно протянула она и пошла открывать.
Она посмотрела в глазок. Ее плечи напряглись.
— Кто там? — спросила она неестественно громко.
— Откройте, полиция, — раздался спокойный мужской голос.
Вероника метнулась ко мне.
— Если вы пикнете хоть слово…
В дверь снова позвонили, на этот раз настойчивее. Вероника, изобразив на лице удивление, открыла.
На пороге стоял Багров в штатском и двое сотрудников в форме. А за их спиной… стоял Андрей. Бледный, с осунувшимся лицом. Багров вызвал его из командировки первым же рейсом.
— Что здесь происходит? — спросила Вероника, переводя испуганный взгляд с Багрова на моего сына. — Андрей, милый, я так испугалась, твоя мама…
— Замолчи, — отрезал Андрей. Его голос был твердым, как сталь.
Багров шагнул в квартиру.
— Алина Игоревна Мухина, — он произнес ее настоящее имя. — Вы задержаны по подозрению в мошенничестве в особо крупном размере, а также незаконном лишении свободы.
Глаза Вероники-Алины расширились от ужаса. Она посмотрела на меня с чистой, незамутненной ненавистью. Она все поняла.
— Это она… это все она подстроила! — закричала она. — Она сумасшедшая! Андрей, скажи им!
Но Андрей смотрел только на меня. В его глазах стояли слезы. Он подошел и просто взял мою руку.
— Прости, мама. Прости меня.
Пока на руках Алины Мухиной щелкали наручники, Багров говорил с Андреем. Он не просто дал ему папку. Он методично, пункт за пунктом, раскладывал перед ним факты: выписки с банковских счетов Петрова, показания еще двух обманутых мужчин, записи их разговоров.
— Твоя мама не просто следила за ней, Андрей. Она заканчивала мою работу. И спасала тебя.
Андрей слушал, и его лицо каменело. Он наконец-то прозрел.
Мой дом снова стал моим. Воздух наполнился не запахом ее духов, а запахом озона после грозы. Я знала, что нам с сыном предстоит долгий и трудный разговор.
Главное, что клетка открылась. И вышла из нее я, а не она.
Когда за Алиной захлопнулась дверь, пространство квартиры будто расширилось. Ушел не человек — ушло давление.
Андрей так и стоял посреди комнаты, сжимая в руках копии документов, которые дал ему Багров. Он смотрел сквозь стены, на руины своей короткой, фальшивой семейной жизни.
— Мам… я… — он не мог подобрать слов. — Как я мог быть таким идиотом?
Я подошла и забрала у него бумаги.
— Ты не идиот. Ты влюбился. Такие, как она, — я кивнула на дверь, — бьют именно в это. В сердце. Против этого нет брони.
Мы молчали. Это был не тот момент, когда нужны были слова «я же говорила».
— Почему ты мне сразу все не рассказала? — наконец спросил он.
— А ты бы поверил? — я посмотрела ему в глаза. — Андрей, я сказала тебе в первый же день, что это не твоя девушка. Ты меня услышал? Нет. Для того, чтобы ее посадить, нужны были не мои слова, а ее действия. Здесь. В этом доме. И ты, к сожалению, был главной частью этого следственного эксперимента.
Он опустился в кресло.
— Она хотела продать дачу, — сказал он глухо. — Говорила, что это выгодное вложение.
— Я знаю.
На следующий день мы начали зачистку. Мы собирали ее вещи в большие черные мешки. С каждым мешком, который Андрей выносил на помойку, он будто избавлялся от наваждения. Он работал молча, сосредоточенно, как хирург, вырезающий опухоль.
Вечером позвонил Багров.
— Ну что, Галина Сергеевна, принимайте поздравления. «Стрекоза» заговорила. Сдает всех подельников. Ей светит лет десять, не меньше.
— Хорошо, — коротко ответила я. Радости не было. Была только тяжелая усталость.
— Твой Андрей как? — спросил Багров уже по-дружески.
— Приходит в себя.
— Ты это… не вини его сильно. Слепая любовь — страшная штука.
Через неделю квартира снова стала моей. Мы с Андреем повесили на место мои картины. Он сам прибивал гвозди. Он вернул на стол ту самую вазу. Мы заново учились быть матерью и сыном.
Однажды вечером он вдруг сказал:
— Знаешь, я ведь не только на нее злюсь. Я на себя злюсь. За то, что не доверял тебе.
Я положила свою руку на его.
— Доверие — это не данность, Андрей. Его тоже нужно заслужить. И иногда — отвоевать обратно.
Я не знала, сколько времени ему понадобится, чтобы полностью залечить раны. Но я видела, как изменился его взгляд.
Ушла мальчишеская доверчивость. Появилась взрослая глубина. Иногда, чтобы повзрослеть, нужно пережить большое предательство.
Моя работа была окончена. Дело «Стрекозы» закрыто. Но я понимала, что на самом деле это было не про нее. Это было про него. Про моего сына. И про дом, который мы едва не потеряли.
Прошел год.
Золотая осень раскрашивала парк за окном. В квартире пахло антоновскими яблоками – Андрей привез с дачи целую корзину.
За этот год многое изменилось. Нет, не внешне. Внутри.
Андрей съехал через два месяца после тех событий. Снял себе небольшую квартиру. Это было его решение, взрослое и правильное.
— Мам, я должен научиться жить сам, — сказал он мне тогда. — Не прятаться за твоей спиной.
Я не спорила. Я видела, что мой мальчик наконец-то стал мужчиной. История с Алиной выжгла из него инфантильность.
Он приходил каждые выходные. Мы говорили. Много и честно. Обо всем. О его слепоте, о моем молчании.
Однажды он спросил:
— Ты скучаешь по своей работе?
Я задумалась.
— Нет, — ответила я честно. — Я поняла, что самое сложное задание в моей жизни — не поймать преступника. А вырастить хорошего человека. И не упустить его.
Андрей тогда ничего не ответил, только крепко сжал мою руку.
Суд над Алиной Мухиной прошел полгода назад. Ей дали двенадцать лет. Я не ходила на заседания. Она стала для меня просто закрытым делом.
В этот субботний день Андрей, как всегда, приехал к обеду. Он вошел не один. С ним была девушка. Лена. Тихая, с ясными глазами. Она протянула мне букет астр.
Я увидела, как напряженно Андрей следит за моей реакцией.
Я улыбнулась.
— Проходите, Лена. Андрей, ставь чайник. Я как раз шарлотку испекла.
Мы сидели на кухне. Лена рассказывала, что работает ветеринаром. Андрей смотрел на нее с такой нежностью, какой я никогда не видела в его взгляде, обращенном к Алине. То была страсть, наваждение. А это — было что-то другое. Теплое, настоящее.
Когда они уходили, Андрей задержался в дверях.
— Мам, ну как? — спросил он шепотом.
Я посмотрела на него.
— Она смотрит на тебя, а не на то, что у нас в квартире стоит, — сказала я тихо. — И когда ты говоришь, она слушает, а не ждет своей очереди заговорить. Этого достаточно.
Он выдохнул с таким облегчением, будто нес на плечах тяжелый груз и наконец-то смог его опустить.
Я закрыла за ними дверь и вернулась в свою квартиру. Мою крепость. Я подошла к окну и посмотрела им вслед. Они шли по аллее, держась за руки.
И я поняла, что все было не зря. Весь этот кошмар. Иногда, чтобы построить что-то новое, нужно дотла сжечь старое. Андрей сжег свои иллюзии. А я — свою прошлую жизнь, жизнь майора в отставке.
Теперь я была просто мамой. И, кажется, это была самая важная и самая почетная должность в моей жизни.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
Все мои истории являются вымыслом.
