Елизавета Кирилловна Орлова скользила по залу, как ледокол. Месяцы глухого раздражения и подозрений сжались в одну точку, прямо здесь, на свадьбе ее единственного сына.
Ее взгляд, острый и цепкий, впивался в детали — в слишком дорогую, не по статусу сироты, ткань моего платья, в жемчуг, который, как донесли ее частные детективы, не мог быть семейной реликвией.
Моей семьи не существовало в ее мире.
Она подплыла к нашему столу, источая аромат тяжелых духов и власти. Дмитрий, мой муж, сжал мою руку под столом.
Он чувствовал напряжение последних недель, но списывал его на предсвадебную суету, не догадываясь, что его мать потратила целое состояние, пытаясь найти на меня компромат.
И не нашла ничего, что бесило ее еще больше.
— Кира, дорогая, — промурлыкала свекровь, и звук ее голоса заставил замолкнуть скрипку. — Твои родители так и не смогли приехать? Какая жалость.
Она знала, что их нет. Давно. Знала до мельчайших подробностей.
— У них были неотложные дела, Елизавета Кирилловна, — ответила я ровно, не отводя взгляда. Мой пульс был спокоен. Я готовилась к этому разговору всю свою сознательную жизнь.
Улыбка не тронула ее глаз.
— Дела… Конечно. Важнее свадьбы единственной дочери. Должно быть, что-то очень серьезное.
Дмитрий кашлянул.
— Мама, мы же обсуждали. Это было их решение.
— Мы ничего не обсуждали, Дима, — отрезала она, не удостоив его взглядом. Все ее внимание было приковано ко мне. — Твоя биография идеальна. Слишком идеальна.
Ни единого пятнышка. Так не бывает. Девочка из провинции с безупречными манерами, знанием трех языков и хваткой биржевого аналитика. Кто в тебя столько вложил?
Она изучала меня, как энтомолог — редкое, ядовитое насекомое.
Позже, когда заиграла музыка, она поймала меня у выхода на террасу. Ее пальцы впились в мое предплечье.
— Мой сын тебя любит. Он слеп. Но я не слепая. Я вижу блеск в твоих глазах. Но это не блеск любви. Это блеск… оценки. Ты все время считаешь.
Она почти шипела, выплевывая слова.
— Я не понимаю, о чем вы, — спокойно произнесла я.
— Не понимаешь? — ее голос сорвался на визг. Последняя капля, последний отчет детектива, в котором было написано «дальнейшее расследование нецелесообразно, объект чист», доконали ее. Она не могла принять поражение. Музыка резко оборвалась.
Елизавета Кирилловна выпрямилась и, указав на меня дрожащим пальцем, выкрикнула на весь зал.
— Ты вышла за него по расчету!
В повисшей пустоте ее слова прозвучали как приговор. Дмитрий застыл, его лицо побледнело.
Я медленно повернулась к ней, позволяя всем увидеть мою спокойную улыбку.
— Конечно, по расчету, Елизавета Кирилловна.
Я сделала паузу, наслаждаясь произведенным эффектом. Ее лицо вытянулось от удивления.
— Чтобы вернуть то, что ваш отец тридцать лет назад украл у моего.
Зал замер. Первой очнулась Елизавета Кирилловна. Она издала короткий, лающий смешок.
— Что ты несешь? Девочка, ты перепила шампанского. Мой отец был уважаемым человеком!
— Кира, что все это значит? — Дмитрий подошел ко мне, его голос был глухим. — Объяснись.
— Я все объясню, милый. Но не здесь.
Свекровь уловила это. Публичная порка не удалась.
— В мой кабинет. Немедленно, — прошипела она, бросив на мужа, Игоря Матвеевича, короткий взгляд. Тот, серый и неприметный, тут же начал суетиться.
— Лиза, может, не надо? — пробормотал он.
— Молчи, Игорь, — отрезала она.
Кабинет встретил нас запахом кожи и старых денег. Елизавета Кирилловна рухнула в кресло.
— Ну? Я жду твою сказку. Что за бред ты выдумала? Хочешь денег?
Дмитрий вздрогнул.
— Мама, прекрати!
— А что она может сказать? — взвилась та. — Что мой отец, Кирилл Петрович Воронцов, обокрал ее нищего папашу?
Я спокойно достала из сумочки флеш-накопитель и старую фотографию.
— Вам знакома фамилия Савельев? Игнат Петрович. Партнер вашего отца. Мой отец.
Я положила на стол их совместное фото. Двое молодых мужчин на фоне строящегося здания.
На флешке были сканы документов. Не только учредительного договора с равными долями, но и расписки, черновики писем, доказывающие, что именно идеи моего отца легли в основу их первого крупного проекта.
— Старые бумажки, — процедила она, даже не взглянув. В ее глазах промелькнул страх. Она что-то знала. Или догадывалась.
— Конечно. Особенно когда через год после основания компании моего отца находят в лесу с пробитой головой, а все его акции по поддельной доверенности переходят в собственность Кирилла Петровича. Официальная версия — несчастный случай. Только вот мой отец панически боялся оружия.
Дмитрий побледнел еще сильнее.
— Мама… это правда?
— Не слушай ее, Дима! — закричала она. — Она лжет! Твой дед был кристально честным человеком! Я уничтожу тебя!
— Мне не нужны ваши копейки, Елизавета Кирилловна, — мой голос звучал ровно. — Мне нужно то, что принадлежит мне по праву. Половина компании.
Дмитрий смотрел то на меня, то на мать. Его мир рушился.
— Уходи, — прошептал он, глядя на меня. — Пожалуйста, просто уйди.
Это был самый сильный удар. Я молча кивнула и вышла.
Мое убежище, снятая на чужое имя квартира, стала моим штабом. Три дня Елизавета Кирилловна пыталась меня уничтожить: заморозила счета, натравила адвокатов.
Дмитрий не звонил. Я знала, что дала ему в руки яд, и ему нужно было время, чтобы понять, выпить его или выбросить.
А потом свекровь нанесла удар по памяти моего отца. Статья в желтой прессе: «Золотоискательница в белом: как дочь неудачника-самоубийцы пыталась обмануть династию Орловых». Они назвали его трусом.
Я читала эти строки, и холодная ярость, которую я копила годами, сменилась обжигающим гневом. Я щадила имя Орловых ради Дмитрия. Но Елизавета Кирилловна перешла черту.
Все. Хватит.
Мой план был многолетним, выверенным до мелочей.
Я годами искала людей из прошлого. Нашла семью юриста Воронцова, который перед смертью от рака исповедался жене, а та сохранила его записи.
Я разыскала в глухой деревне спившегося егеря, который все видел и молчал тридцать лет из страха. Я потратила все небольшое наследство матери, чтобы получить эти доказательства.
Я позвонила главному редактору самого крупного делового издания.
— У меня есть история, которая взорвет ваш утренний выпуск. Готовьте первую полосу.
На следующее утро бомба взорвалась. Статья «Империя на крови» произвела эффект разорвавшейся бомбы.
К обеду акции «Орлов-Капитал» рухнули. К вечеру давние партнеры семьи выступили с официальным заявлением о приостановке сотрудничества.
В тот же вечер у дверей моей квартиры появился Дмитрий.
— Я говорил с матерью. Она все отрицает. Но я… я вскрыл дедовский сейф. Нашел его личные дневники. Он писал о Савельеве. «Проблему Игната нужно решить кардинально». Он не убийца, Кира. Он просто отдал приказ.
Он поднял на меня глаза, полные боли.
— Ты меня использовала.
— Да, — честно ответила я. — Вначале — да. Мой план был таким. Но я не учла одного. Я не планировала в тебя влюбляться.
Я думала, мое сердце давно умерло. Но ты… ты его оживил. Мой расчет был идеален, но чувства все испортили.
Он смотрел на меня, и в его глазах боролась боль предательства с любовью.
— Как я могу тебе верить? Где гарантия, что это не часть твоего плана?
— Гарантий нет, — прошептала я. — Только то, что моя месть закончена. А любовь — нет.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла Елизавета Кирилловна.
— Дима, поехали домой! Мы все уладим!
— Нет, мама, — спокойно ответил Дмитрий. — Больше никакого «мы».
Он повернулся ко мне.
— Я не знаю, как мы будем с этим жить. Но я знаю, что не смогу жить без тебя.
Елизавета Кирилловна издала стон раненого зверя. Она потеряла сына.
— Я перепишу на тебя акции, — бросила она мне, ее голос был пуст. — Половину.
— Дело не в акциях, Елизавета Кирилловна, — сказала я. — А в справедливости. Вы публично оклеветали моего отца. Вы должны так же публично извиниться.
Она смотрела на меня с ненавистью.
— Мы подождем, — твердо сказал Дмитрий. — А пока, мама… тебе лучше уйти.
Она ушла, сгорбленная, постаревшая на двадцать лет.
Эпилог. Год спустя.
Над входом в главный офис теперь висела новая вывеска: «Савельев и Орлов. Капитал и инвестиции».
Елизавета Кирилловна выступила с опровержением.
Ее извинения, зачитанные с листа, были холодными, но для восстановления репутации компании этого хватило.
С тех пор мы с ней не виделись.
Дмитрий навещал ее. Их разговоры были короткими. Она так и не смогла простить не меня, а его — за то, что он выбрал правду, а не семью.
Игорь Матвеевич последовал за ней в добровольное изгнание, до конца играя роль тени.
Мы с Дмитрием работали вместе. Было тяжело. Каждый день был проверкой на прочность. Мы заново выстраивали доверие партнеров, доказывая, что мы не имеем ничего общего с методами Воронцова.
Шрамы остались. Иногда я ловила на себе его взгляд — изучающий, с тенью того самого вопроса. И я отвечала на него не словами, а делами.
Однажды вечером мы стояли у панорамного окна в нашем кабинете.
— Ты когда-нибудь жалела? — тихо спросил Дмитрий.
— Жалею, что мы не встретились иначе. Что наша история началась со лжи и боли. Жалею о человеке, которым мне пришлось стать, чтобы добиться справедливости.
— Но та, кем ты стала, — это та, кого я полюбил, — сказал он, поворачивая меня к себе. — Сильная. Бескомпромиссная.
Он посмотрел на новую вывеску.
— «Савельев и Орлов». Звучит правильно.
— Так и было, — улыбнулась я. — Просто об этом забыли на тридцать лет.
Больше не было расчета. Не было мести.
Была только сложная, запутанная, но настоящая жизнь. И мы, двое, которые нашли любовь на руинах прошлого и решили построить на них будущее.
