— Ну что, любимая, готова к главному сюрпризу? — Кирилл втёрся в гостиную, сияя как начищенный самовар, и с театральным усилием водрузил на пол огромный, перевязанный нелепым бантом куб.
Лена отставила бокал с шампанским и изобразила на лице живой интерес. Она знала. Ещё когда увидела габариты коробки, которую он с таким трудом затаскивал из машины, она всё поняла. Не было ни малейшей надежды на то, что внутри окажется что-то для неё. Что-то, что она хотела. Что-то, о чём она намекала последние два месяца, показывая на экране телефона изящные кожаные сумки или сертификаты в спа-салон. Коробка была слишком большой, слишком квадратной, слишком… мужской.
— Давай, разворачивай скорее! — поторапливал Кирилл, потирая руки в нетерпении. Гости, пара их общих друзей, подбадривающе загудели.
Она медленно потянула за ленту банта. Её пальцы двигались аккуратно, почти безвольно. Она уже прошла все стадии: отрицание, когда он дарил ей на годовщину мощную дрель («Нам же полку в ванной повесить надо!»); гнев, когда на прошлое Восьмое марта она получила навороченную игровую мышь («Старая совсем лагает, а мы иногда вместе играем!»); и вот теперь наступило принятие. Холодное, чистое, как дистиллированная вода, принятие того факта, что её муж — эгоист до мозга костей. Эгоист не злой, не мстительный, а простодушный и абсолютный, как природное явление.
Под слоем блестящей бумаги показался картон, а затем, когда она с трудом откинула верхнюю крышку, взору предстал он. Чёрный, матовый, с огромным диффузором посередине, он смотрел на неё, как циклоп. Сабвуфер. Новый, мощный сабвуфер для их домашнего кинотеатра.
— Вау! — искренне восхитился кто-то из друзей. — Вот это мощь! Кирюха, ты где такой откопал?
Кирилл расправил плечи, его распирало от гордости. Он обнял Лену за плечи и прижал к себе.
— Это нам, чтобы вечерами фильмы смотреть было приятнее. Чтобы прямо как в кинотеатре, бум! Бах! Чтобы стёкла дрожали! Правда, дорогая?
Лена почувствовала, как её ногти впиваются в ладони. Она заставила мышцы лица растянуться в подобие улыбки.
— Спасибо, Кирилл. Очень… внушительно.
Вечер продолжался. Мужчины сгрудились вокруг нового «подарка», обсуждая частоты, мощность и лучшее место для его установки. Кирилл уже таскал его по углам комнаты, слушая, где бас будет «сочнее». Лена механически передвигала по столу тарелки, подливала гостям вино и отвечала на какие-то вопросы. Она чувствовала себя декорацией на чужом празднике. На своём собственном дне рождения. Этот чёрный ящик, гудящий в углу, был не просто неудачным подарком. Он был материальным воплощением его безразличия. Он был памятником его эгоизму, который он даже не пытался скрыть, искренне полагая, что его радость автоматически должна стать и её радостью.
Когда гости разошлись, и квартира погрузилась в тишину, Кирилл, абсолютно счастливый, уже возился с проводами, подключая сабвуфер к ресиверу.
— Завтра опробуем на полную катушку! Поставим какого-нибудь «Трансформера», соседи повесятся! — весело заявил он, не оборачиваясь.
Лена молча прошла в спальню. Она не стала ничего говорить. Не было смысла. Все слова были сказаны за много лет до этого дня и проигнорированы. Она подошла к настенному календарю. Обвела сегодняшнюю дату — 25-е число. А потом её взгляд скользнул на месяц вперёд. Там, обведённый красным маркером, был его день рождения. Она смотрела на эту дату несколько секунд. А потом на её лице медленно расцвела улыбка. Это была не весёлая и не счастливая улыбка. Это была улыбка человека, который только что нашёл единственно верное решение сложной математической задачи. Решение было изящным, жестоким и абсолютно справедливым.
Месяц пролетел незаметно, по крайней мере для Кирилла. Он наслаждался своим новым приобретением. Квартира регулярно содрогалась от взрывов в боевиках и гулких басов в его любимых треках. Он с искренним восторгом демонстрировал мощь сабвуфера каждому гостю, не замечая, как Лена в эти моменты молча уходила в спальню или на кухню. Она ни разу не упрекнула его, ни словом не обмолвилась о своём испорченном дне рождения. Эта тишина была для Кирилла знаком согласия, он списал её первоначальную прохладную реакцию на женские капризы.
Его день рождения решили отмечать дома. К восьми вечера квартира гудела от мужского смеха и звона бокалов. Рома, лучший друг Кирилла, громко рассказывал какой-то анекдот, сам же именинник, раскрасневшийся и счастливый, сидел во главе стола, как падишах в окружении свиты. Лена двигалась сквозь этот шум, как подводная лодка в чужих водах, — бесшумно, эффективно, с непроницаемым выражением лица. Она подносила закуски, меняла тарелки, улыбалась в ответ на комплименты её стряпне, и никто, даже Кирилл, не мог бы заметить в её глазах холодную, металлическую решимость. Она не была актрисой, играющей роль; она была режиссёром, который дождался ключевой сцены.
— А теперь — главный подарок! От любимой жены! — провозгласил Рома, когда застолье достигло своего пика.
Все взгляды устремились на Лену. Она вышла из кухни, держа в руках не коробку, а изящный плоский конверт из плотного дизайнерского картона цвета слоновой кости. Кирилл самодовольно ухмыльнулся. Наверняка билеты куда-нибудь на юг или сертификат на прыжок с парашютом, о котором он как-то упоминал. Что-то статусное, чем можно будет похвастаться.
— Ну, Ленок, удивишь старика? — подмигнул он, принимая конверт.
Она ничего не ответила, просто отошла на шаг назад и скрестила руки на груди, внимательно наблюдая за ним. Он с наслаждением разорвал дорогую бумагу. Его пальцы извлекли глянцевый сертификат с золотым тиснением. Он пробежал глазами по первым строчкам. Улыбка медленно сползала с его лица, как плохой грим под дождем. Выражение самодовольства сменилось недоумением, затем растерянностью, а затем — тёмной, багровой яростью. Друзья, видя эту перемену, замолчали один за другим. Праздник умер. Мгновенно и безвозвратно.
— Это что такое? — прошипел Кирилл, поднимая на жену глаза, в которых плескалось чистое бешенство.
Гости замерли, как фигуры в игре «морская фигура, замри», боясь пошевелиться. Кирилл держал в руках подарочный сертификат. На нём каллиграфическим шрифтом было выведено: «Годовой курс лазерной эпиляции всего тела в элитном салоне “Aphrodite Gold”».
— А что не так? — произнесла она, и её голос прозвучал удивительно ровно и чисто на фоне воцарившегося молчания.
— Да всё!
— Ты же даришь мне всякую ерунду, которую хочешь себе, вот теперь и я буду дарить тебе именно то, что нужно мне!
Эта фраза ударила по нему сильнее пощёчины. Он вскочил, опрокинув стул.
— Ты… Ты с ума сошла? При всех? Ты решила меня унизить?! Какая, к чёрту, эпиляция?!
— Ну что ты, не пропадать же добру, — Лена пожала плечами с видом полнейшего спокойствия. — Раз тебе он не нужен, я сама им воспользуюсь. Как раз давно хотела. Так что, можно сказать, ты всё-таки сделал мне подарок на день рождения. С опозданием на месяц.
Это был контрольный выстрел. Лицо Кирилла исказилось. Он посмотрел на ошарашенных друзей, которые отводили взгляды, на свою жену, стоящую перед ним с прямой спиной и торжествующим блеском в глазах. Он был раздавлен, публично выставлен на посмешище в собственной квартире, в свой собственный праздник. Он скомкал сертификат в кулаке, швырнул его на стол, схватил со спинки кресла свою куртку и ключи от машины.
— Да пошла ты, — прорычал он сквозь зубы, не глядя ни на кого, и рванул к выходу. Через секунду входная дверь захлопнулась, оставив Лену стоять посреди разрушенного праздника и ошеломлённых гостей. Он ехал, не разбирая дороги, и в голове стучала только одна мысль — к Роме. Только друг его поймёт. Только он поддержит.
Он влетел в квартиру Ромы, не потрудившись даже вытереть ноги, и бросил ключи на комод с таким грохотом, будто швырнул гранату. Рома, который смотрел какой-то фильм, оторвался от экрана и молча наблюдал, как его друг мерил шагами комнату, словно тигр, запертый в клетке. Челюсть Кирилла была сжата так, что на скулах ходили желваки, а лицо до сих пор хранило багровые пятна унижения.
— Ты видел?! Ты это видел?! — наконец взорвался он, резко остановившись напротив друга. — Прямо при всех! Взяла и макнула меня лицом в грязь!
Рома молча прошёл на кухню, достал из холодильника две бутылки пива, одну открыл и протянул Кириллу. Тот машинально взял бутылку, но пить не стал, продолжая сжимать её в руке так, что стекло, казалось, вот-вот треснет.
— Она просто решила меня уничтожить. Опозорить. Выставить каким-то… не мужиком! Эпиляция! Ты представляешь? Это же прямая насмешка! Подарок, который говорит: «Ты мне не нравишься, ты какой-то не такой, иди и исправься». Я что, должен был это терпеть?!
Он говорил долго, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Он описывал ледяное спокойствие Лены, ухмылки, которые ему померещились на лицах друзей, свой праведный гнев. Рома слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка кивая. Он дал другу выпустить пар, осушить этот гнойник ярости. Когда Кирилл наконец замолчал, тяжело дыша, и залпом отпил половину бутылки, Рома выдержал долгую паузу.
— Кирюх, погоди, давай по порядку, — его голос был спокойным, почти безразличным, и это подействовало на Кирилла отрезвляюще. — Я сейчас не про неё, я про тебя. Что именно тебя так взбесило? Сам факт подарка или то, что это было при всех?
— Да всё вместе! — рявкнул Кирилл. — И то, и другое! Это подло!
— Хорошо. Подло, — согласился Рома. — А теперь вспомни месяц назад. День рождения Лены. Помнишь свой подарок?
Кирилл нахмурился, не понимая, к чему он клонит.
— Помню. Сабвуфер. Отличный сабвуфер. Мы же теперь фильмы смотрим как люди! Вся семья пользуется!
— Пользуется? — Рома чуть приподнял бровь. — Или терпит? Кирюх, ты хоть раз видел, чтобы она сама включила этот твой «подарок» и села слушать музыку? Она просила его? Намекала? Или она тебе показывала сумку, которую хотела?
Кирилл молчал. Он смотрел на друга, и в его взгляде читалось неприятие. Он приехал сюда за мужской солидарностью, за тем, чтобы вместе осудить «стервозную бабу», а вместо этого его самого допрашивали, как нашкодившего школьника.
— Ты просто подумай, — продолжил Рома, отставляя свою бутылку. — Ты подарил ей то, что хотел исключительно ты сам, завернув это в обёртку «общего блага». Ты проигнорировал её желания. А она… она сделала абсолютно то же самое. Она подарила тебе то, что хочет она, завернув это в форму подарка для тебя. Это же зеркало, мужик! Она просто поднесла к твоему лицу зеркало, а тебе не понравилось отражение.
— Ты сейчас серьёзно? Ты её защищаешь? — в голосе Кирилла зазвенел металл. — Ты сравниваешь крутую технику для дома с унизительной процедурой по удалению волос?!
— Я сравниваю не вещи, а поступки! — Рома начал терять терпение. — Поступок один и тот же! Эгоистичный! Только ты свой эгоизм считаешь нормой, а её эгоизм — оскорблением. Она просто сыграла по твоим же правилам, только сделала это более показательно. И, судя по твоей реакции, урок дошёл до адресата. Больно, да? Когда твои желания просто выкидывают в мусорку?
Кирилл смотрел на него так, словно видел впервые. Его лучший друг, его брат по духу, сейчас сидел напротив и методично, слово за словом, вбивал ему в голову ту же правду, что и Лена. Но от неё это было обидно, а от него — невыносимо. Это было предательство.
— Понятно. Значит, и ты туда же. Подкаблучник, — выплюнул он, и в этом слове было всё его презрение. — Она и тебе мозги промыла.
Он резко поставил недопитую бутылку на стол, схватил ключи.
— Я к матери. Хоть один нормальный человек в этом мире остался, который меня поймёт.
Рома ничего не ответил. Он просто смотрел, как друг, с которым они прошли огонь и воду, разворачивается и уходит, унося с собой свою обиду, как самое драгоценное сокровище. Кирилл уже не хлопал дверью. Он просто вышел, оставив за собой пустоту. Он снова сел в машину, но теперь его злость была иной. Она была не горячей и взрывной, а холодной и тяжёлой, как свинец. Его не поняла жена. Его предал лучший друг. Теперь он был не просто зол. Теперь он был прав в своём одиночестве. И он ехал туда, где эту правоту ему подтвердят.
Ночь, проведённая у матери, подействовала на Кирилла как сильнодействующий бальзам на уязвлённое эго. Он сидел на её кухне, пил чай с тремя ложками сахара и впитывал каждое слово поддержки. Мать рисовала ему картину его собственной правоты и неблагодарности Лены такими яркими, убедительными мазками, что к утру Кирилл не просто успокоился — он преисполнился праведного гнева. Он был не просто обижен, он был жертвой коварного заговора. Он возвращался домой не для того, чтобы мириться, а чтобы судить. Он шёл вершить правосудие.
Когда он открыл дверь своим ключом, квартира встретила его непривычной тишиной. Не было слышно ни телевизора, ни музыки. Лена сидела в гостиной, в их общем кресле, поджав под себя ноги. Она была одета в простую домашнюю одежду, на коленях у неё лежал планшет, рядом на столике стояла чашка с остывающим кофе. Она выглядела так, будто ничего не произошло. Будто вчера не был разрушен его праздник, а он не ночевал вне дома. Она подняла на него взгляд, и в нём не было ни страха, ни вины, ни раскаяния. Только спокойное, отстранённое ожидание.
— Я надеюсь, ты поняла, что натворила, — начал он с порога, снимая куртку. Голос его был твёрдым и лишённым вчерашней истерики. Это был голос обвинителя.
— Да, Кирилл, поняла, — ответила она ровно, не меняя позы. — Поняла, что нужно было сделать это гораздо раньше.
Он замер на полпути к шкафу. Такой ответ не вписывался в сценарий, который он прокручивал в голове всю дорогу от матери.
— Раньше? Ты считаешь, что поступила правильно? Даже моя мать в шоке от твоего поступка. Она сказала, что так не поступают с близкими людьми.
Лена отложила планшет и посмотрела ему прямо в глаза.
— Твоя мама всегда будет на твоей стороне. Это её основная функция. Она создала тебя таким, какой ты есть, и она до последнего будет защищать своё творение. У неё нет другого выбора. А у меня — есть.
Он подошёл ближе, нависая над ней.
— Это ты о чём сейчас? Ты совсем себя не слышишь? Я дарю тебе вещи для нашего общего дома, для нашей семьи! Я стараюсь, чтобы нам всем было лучше! А ты в ответ выливаешь на меня ушат помоев перед моими же друзьями!
— Нет, Кирилл, — она медленно встала, и теперь они были на одном уровне. — Ты не даришь вещи для «нас». Ты покупаешь себе игрушки и ставишь их в нашей общей квартире, называя это заботой. Дрель, чтобы ТЫ мог почувствовать себя мастером. Игровая мышь, чтобы ТЕБЕ было удобнее играть. Сабвуфер, чтобы ТЫ наслаждался спецэффектами. Вся наша жизнь — это один большой сабвуфер, который ты купил для себя, но заставил слушать меня. Я просто показала тебе, как это выглядит со стороны. Тебе не понравилось.
Его лицо снова начало наливаться краской. Все материнские наставления и обретённая уверенность рассыпались в прах под её ледяным спокойствием.
— Так это месть? Мелкая, бабская месть?!
— Это справедливость, — поправила она его. — Ты годами игнорировал всё, что нужно мне. Ты не видишь меня, ты видишь только отражение своих собственных желаний. Я для тебя — просто фон для твоего комфорта. Я пыталась говорить, намекать, просить. Бесполезно. Ты слышишь только себя. Что ж, теперь и я буду слушать только себя.
Он смотрел на неё, и до него наконец начало доходить, что это не просто очередной скандал. Это было что-то другое. Финальное. Он увидел в её глазах не злость, а усталость. Ту самую смертельную усталость, после которой уже ничего не хочется исправлять.
— И что дальше? — прохрипел он. — Что ты предлагаешь?
Она усмехнулась, но в этой усмешке не было ни капли веселья.
— Я? Ничего. Я свои выводы сделала. Кстати, о подарке. Я его уже активировала. На себя. Завтра у меня первая процедура в одиннадцать. Так что, можно сказать, спасибо. Ты всё же подарил мне то, что я хотела.
Кирилл застыл. Эти последние слова, произнесённые с вежливой, убийственной интонацией, лишили его дара речи. Она не просто дала отпор. Она взяла его унижение, его оружие, переплавила его и сделала своим трофеем. И поблагодарила за это. Он стоял посреди гостиной, в своём собственном доме, и чувствовал себя абсолютно чужим. Он проиграл. Не спор, не ссору — он проиграл что-то гораздо более важное. В углу комнаты молчаливым чёрным кубом стоял его сабвуфер, похожий теперь на надгробный камень. Камень на могиле их отношений, которую он так старательно и эгоистично рыл все эти годы…
