— Макс, убери. Ну пожалуйста, убери телефон. Я только проснулась.
— Оленька, ну в этом же вся соль! Вся суть! Люди хотят видеть настоящую жизнь, понимаешь? Без фильтров, без прикрас. Вот она ты, моя сонная, моя настоящая. Аудитория это ценит.
Ольга прикрыла лицо ладонью, пытаясь укрыться от безжалостного чёрного глазка камеры. Утренний свет бил сквозь окно, и она чувствовала себя не просто невыспавшейся и простуженной, а каким-то редким жуком, которого энтомолог пришпилил к подушке и теперь рассматривает под лупой. Её заложенный нос, спутанные волосы, старая футболка, которую она любила именно за то, что в ней её никто не видел — всё это теперь было не её личным, утренним пространством, а контентом. Сырьём для его блога о «предельно честной жизни».
— Максим, твоя аудитория ценит унижение. Моё унижение, — она отвернулась к стене, натягивая одеяло до самого подбородка. — Это не честность, это эксгибиционизм за чужой счёт.
— Ну что ты начинаешь? Это просто картинка, момент. Смотри, уже пятьсот лайков. Люди пишут: «Какая вы живая!», «Макс, спасибо за правду!». Они на нашей стороне.
Он говорил слово «аудитория» с каким-то религиозным придыханием, будто речь шла о высшем суде, который даровал ему право превращать их общую жизнь в бесконечный прямой эфир. Его «честность» была очень избирательной. Она никогда не касалась его самого. В его ленте не было фотографий, где он по утрам сгоняет отёки патчами под глазами или судорожно ищет в зеркале новые признаки редеющих на макушке волос. Его «честность» всегда была направлена вовне, и главной её мишенью была она. Её неудачный ракурс, её ПМС, её усталость после работы — всё шло в топку его блога, принося ему подписчиков, лайки и дешёвое ощущение собственной значимости.
Она перестала спорить. Это было бесполезно. Любой её протест он тут же оборачивал против неё, выставляя её закомплексованной ханжой, которая боится «быть собой». А он, значит, благородный рыцарь, помогает ей эту боязнь преодолеть. Публично.
Днём раздался звонок. Это была её мать. Разговор почти сразу пошёл на повышенных тонах — вечная тема помощи её брату, который опять влез в какие-то сомнительные истории. Ольга отошла в дальний угол кухни, отвернулась к окну, инстинктивно понижая голос. Она говорила быстро, сбивчиво, пытаясь одновременно и успокоить мать, и донести до неё абсурдность ситуации. Это был клубок старых обид, денег, родственных обязательств — тяжёлый, липкий, сугубо их, семейный клубок. Она чувствовала, как к горлу подкатывает горячая волна раздражения и бессилия.
Она и не заметила, как Максим, бесшумно ступая, появился в дверном проёме гостиной. Он не подходил близко. Он просто стоял там, в полумраке коридора, держа телефон на уровне груди. Она уже знала эту его позу хищника, выжидающего удобный момент. Он не снимал её лицо. Он снимал её со спины — сгорбленную, напряжённую фигуру, и записывал её прерывистый, срывающийся голос. Ловил её боль, её злость, её уязвимость.
Когда она закончила разговор и, опустошённая, обернулась, его уже не было. Через час её телефон завибрировал от сообщения подруги: «Оль, это что вообще такое? Ты в порядке?». Она открыла страницу Максима. Там был новый пост. Видео. Её спина, её голос, вырванный из контекста:
— Мам, перестань, я не хочу это обсуждать по телефону. Нет. Я сказала нет. Это наше с ним дело, и твои деньги тут… Мам, всё, пока.
Ольга сбросила вызов и с силой вжала кнопку блокировки, будто пыталась вдавить в небытие весь этот неприятный, вязкий разговор. Она откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза ладонью. Воздух в лёгких стоял комом. Она знала, что он здесь. Не видела, но чувствовала его присутствие так же отчётливо, как чувствуют сквозняк в запертой комнате. Он не дышал, не двигался, он просто был. И он смотрел.
Она убрала руку от лица и медленно повернула голову. Максим стоял в дверном проёме, ведущем в коридор. Он не смотрел на неё. Он смотрел в экран своего телефона, который держал чуть боком, на уровне груди. Палец замер над кнопкой записи. Он даже не пытался это скрыть. Объектив камеры, смотревший на неё, как немигающий глаз насекомого, был красноречивее любых слов.
— Ты это снимал? — её голос был тихим и ровным, без единой нотки вопроса. Это было утверждение.
— Это жизнь, Оль. Это правда, — он наконец опустил телефон, и на его лице проступила та самая умиротворённая, чуть снисходительная улыбка, которую он отточил для своей аудитории. Улыбка гуру, познавшего дзен в панельной трёшке. — Люди устали от глянцевых картинок. Им нужна честность.
— Мой разговор с матерью — это не честность. Это не твоё дело, — она выпрямилась, каждое слово отчеканивая, как удар молотка по наковальне.
— Наше дело, милая. Мы же семья, — он подошёл ближе и сел в кресло напротив, закинув ногу на ногу. Телефон лежал у него на колене экраном вверх. — Мы показываем, как справляться с трудностями. Как решать конфликты. Это же полезный контент. Тысячи людей посмотрят и поймут, что они не одни такие, что у всех бывают тёрки с родителями. Мы им помогаем.
Помогаем. Это слово застряло у неё в горле. Он помог своей подписоте, когда выложил её фото с опухшим от аллергии лицом и подписью «принимаем себя любыми». Он помог, когда снял её, простуженную, с температурой и спутанными волосами, назвав это «бодипозитивом в действии». Каждый её изъян, каждая слабость, каждый неудачный момент, который любящий человек постарался бы скрыть или забыть, Максим превращал в контент. В свою «абсолютную честность», которая почему-то всегда била только по ней.
— Сотри это немедленно, — произнесла она.
— Оль, ну не начинай. Это хороший материал. Живой, эмоциональный. Подписчики это оценят, — он уже прокручивал в голове будущие комментарии, лайки, охваты. Он был в своём мире, где её чувства были лишь сырьём для производства.
Он отвлёкся на телефон, его пальцы забегали по экрану, монтируя минутный ролик из десятиминутной записи, вырезая самые острые моменты её срыва и материнских упрёков. Ольга молча наблюдала за этим. Она видела, как он накладывает фильтр, делающий картинку более «жизненной», как набирает текст. Она знала, что там будет написано. Что-то вроде: «Семья — это работа. Учимся решать конфликты и выстраивать диалог».
Холод, начавшийся где-то в солнечном сплетении, медленно пополз вверх, замораживая всё внутри. Это было не просто очередное унижение. Это было вторжение в последнее, что у неё оставалось. В её отношения с матерью, в их боль, в их общие тайны. Он взял это, выпотрошил и вывесил на всеобщее обозрение, как мясник вывешивает тушу на крюк.
— Готово, — он довольно улыбнулся и поднял на неё взгляд, ожидая очередной порции упрёков, на которые у него уже были готовы стандартные ответы.
Но она молчала. Она просто смотрела на него. В её взгляде не было ни гнева, ни обиды. Только спокойная, кристальная ясность. Она смотрела на него так, как смотрят на сложный механизм, который окончательно сломался и который больше нет смысла чинить. Проще разобрать на запчасти и выбросить. Он этого не понял. Он увидел лишь её молчание и счёл его за смирение. Он встал, подошёл, поцеловал её в макушку и ушёл на кухню ставить чайник, насвистывая какую-то мелодию. Он уже забыл. Для него это был просто ещё один удачный пост. Для неё — объявление войны.
Ночь опустилась на город, но не принесла Ольге покоя. Она лежала в кровати без сна, ровно и неподвижно, слушая дыхание Максима. Он уснул почти мгновенно, как всегда. Его день был продуктивным: он создал контент, получил свою дозу одобрения, и теперь его совесть спала сном младенца. Его дыхание было глубоким, самодовольным, с лёгким посвистом на выдохе. Звук, который раньше её убаюкивал, теперь действовал как скрежет металла по стеклу.
Она ждала. Ждала, пока его дыхание не станет абсолютно ровным, пока его тело не расслабится полностью, перейдя в фазу глубокого сна. Она знала все его циклы. Час. Полтора. Она лежала, глядя в потолок, на котором плясали отсветы фар проезжающих машин, и в её голове с хирургической точностью выстраивался план. Холодный, чёткий, без единой лишней детали.
Когда она убедилась, что он не проснётся, даже если рядом упадёт метеорит, она медленно, без единого скрипа, села на кровати. Её движения были плавными, отточенными, как у хищника, который слишком долго выслеживал свою жертву. На его тумбочке, подключенный к зарядному устройству, лежал телефон. Его оружие. Его продолжение. Его алтарь.
Ольга бесшумно соскользнула с кровати и подошла к тумбочке. Лунный свет падал на глянцевый экран. Она осторожно отсоединила кабель и взяла аппарат в руки. Он был тёплым от зарядки. Она знала пароль. Конечно, знала. max_king1. Верх самолюбования и предсказуемости. Её пальцы легко пробежали по экрану, и мир Максима, его цифровая империя, открылся перед ней.
Она не стала копаться в его личных сообщениях. Ей не было интересно, с кем он флиртует. Это было мелко. Её цель была куда масштабнее. Она открыла его блог. Тысячи подписчиков, сотни восторженных комментариев под последним видео с её унижением. «Макс, ты такой настоящий!», «Спасибо, что показываешь жизнь как она есть!», «Ольга, вы такая сильная!». Она усмехнулась. Сейчас они увидят настоящую силу.
Её пальцы начали летать над клавиатурой. Она не колебалась ни секунды, слова складывались в предложения сами собой, будто она репетировала эту речь всю свою жизнь.
«Привет, моя любимая аудитория. Это Ольга. Муза и главный источник „честного контента“ для вашего гуру. Сегодня я решила помочь Максиму и сделать его блог по-настоящему правдивым. Вы же этого хотели, правда?
Начнём с малого. С „честности“ о внешности. Вы часто видите мои фото без макияжа. А видели ли вы когда-нибудь макушку Максима крупным планом? Нет. Потому что он панически боится своей прогрессирующей лысины. Спросите его про три вида лечебных шампуней в нашей ванной и почему он всегда снимает себя с определённого ракурса. Это не ракурс „успешного человека“. Это ракурс „скрой залысину“.
Идём дальше. „Честность“ о финансах. Максим учит вас, как быть независимыми. Но этот блог, с которого он вас учит, был раскручен на деньги моего отца. Да-да, того самого „папули“, как он называет его в сообщениях, когда в очередной раз выпрашивает сумму на „продвижение“.
Ах да, „честность“ в карьере. До того, как стать „свободным творцом“, Максим был обычным менеджером. Знаете, почему он ушёл с работы? Его не отпустили в свободное плавание. Его уволили. С формулировкой „за профессиональную непригодность“. Я до сих пор помню, как он плакал в коридоре, уткнувшись в моё плечо. Этого контента вы почему-то не увидели.
И вишенка на торте. Его „успешные“ рекламные интеграции. Ниже я прикреплю несколько скриншотов. Почитайте, как „король Макс“ лебезит перед менеджерами брендов, вымаливая у них хотя бы бартерную сделку. Посмотрите на эти склизкие комплименты и обещания „взорвать рынок“.
Надеюсь, эта порция ЧЕСТНОСТИ вам понравилась. Продолжайте следить за обновлениями. Теперь здесь будет действительно интересно».
Она нажала «опубликовать». А затем, не мешкая ни секунды, зашла в настройки. Безопасность. Сменить пароль. Её пальцы ввели новую комбинацию. THE_END_1.
Она так же бесшумно подключила телефон обратно к зарядному устройству и положила его на тумбочку. Всё было на своих местах. Тикающая бомба замедленного действия, готовая взорваться с первыми лучами солнца. Ольга легла в кровать, повернулась к стене и впервые за много месяцев уснула мгновенно.
Максима разбудил не будильник и не луч солнца. Его выдернул из сна звук. Неровная, судорожная дробь, похожая на предсмертную агонию насекомого, бьющегося о стекло. Он с сонным бормотанием протянул руку к своей тумбочке, чтобы смахнуть телефон, но звук не прекращался. Его смартфон не просто звонил или вибрировал. Он бился в конвульсиях на полированной поверхности, вибрировал на грани саморазрушения, и экран его непрерывно вспыхивал десятками уведомлений в секунду.
— Да что за… — прохрипел он, садясь в кровати.
Он взял телефон в руку. Аппарат был горячим, а поток сообщений, лайков, упоминаний и комментариев был таким плотным, что лента уведомлений превратилась в смазанную, нечитаемую полосу. На секунду его охватила эйфория. «Взорвалось! Видео с матерью взорвало сеть! Я гений!» — пронеслось в его голове. Он открыл приложение, предвкушая триумф.
И увидел.
Он не сразу понял, что читает. Слова скакали перед глазами, но мозг отказывался складывать их в осмысленные предложения. Лысина. Деньги отца. Уволили. Плакал. Лебезит. Скриншоты. Аватарка его блога смотрела на него, но текст под ней был чужим, ядовитым, написанным рукой врага. Он промотал ниже, увидел десятки, сотни комментариев. Это был не восторг. Это было цунами издевательств, злорадства и презрения. «Так вот ты какой, честный блогер!», «Папулин сынок!», «Кинг, говоришь? Лысый кинг!», «Ольга, жги ещё!».
Кровь отхлынула от его лица так стремительно, что в ушах зазвенело. Он попытался удалить пост, но всплыло окно с требованием ввести пароль. Он ввёл свою комбинацию. max_king1. Неверный пароль. Он ввёл её ещё раз, медленнее, вбивая каждую букву с тупой настойчивостью. Неверный пароль. И тут он всё понял.
Он рывком откинул одеяло и, не чувствуя под ногами пола, бросился из спальни. В кухне, залитой спокойным утренним светом, сидела Ольга. Она была уже одета, с аккуратно собранными волосами. Перед ней стояла чашка свежесваренного кофе, от которой поднимался тонкий ароматный дымок. Она не читала, не смотрела в телефон. Она просто сидела, глядя в окно, с безмятежностью буддийского божества, созерцающего конец света.
— Ты… — он не мог выдавить из себя ни слова, только указывал на неё трясущейся рукой, в которой был зажат телефон, всё ещё вибрирующий от ненависти его бывшей паствы.
— Доброе утро, милый, — она повернула голову и посмотрела на него. Спокойно, чуть устало, словно он был назойливой мухой, нарушившей её утреннюю медитацию. — Кофе будешь?
— Ты что… Ты что наделала?! — его голос наконец прорвался, скрипучий и чужой.
— Контент, милый. Сделала контент, — она сделала маленький глоток. — Ты же сам меня учил. Главное — честность. Правда. Я просто помогла тебе быть до конца честным со своей аудиторией. Они заслуживают знать своего героя в лицо. Или, точнее, в макушку.
Ярость, мутная и горячая, поднималась изнутри, затапливая остатки разума. Он сделал шаг к ней, его лицо исказилось в гримасе.
— Ты всё уничтожила! Всё! Мою репутацию! Мою работу!
— Твою иллюзию, Максим. Я уничтожила твою иллюзию, построенную на моих слезах и унижениях, — она поставила чашку на стол с тихим стуком. Её взгляд стал твёрдым, как сталь.
— Ты же хотел честности! Вот! Наслаждайся! Теперь вся твоя бестолковая подписота знает, какой ты врун и лицемер на самом деле! Можешь не благодарить, милый мой!
Эта фраза, произнесённая её ровным, лишённым всяких эмоций голосом, ударила его сильнее, чем любая пощёчина. Он замер, глядя на неё, и вдруг увидел не свою жену, а совершенно чужого, холодного и безжалостного человека. Человека, который методично и хладнокровно разобрал его жизнь на части и вышвырнул на помойку. Он открыл рот, чтобы закричать, чтобы выплеснуть всё, что кипело в нём, но из горла вырвался лишь сдавленный, сиплый звук. Его мир, построенный на лайках и чужом одобрении, рухнул за одну ночь. И человек, который его разрушил, сидел в двух метрах от него и спокойно пил свой утренний кофе.
Воздух в кухне загустел, стал плотным и тяжёлым, как ртуть. Безмолвие, наступившее после её слов, было страшнее любого крика. Максим стоял посреди комнаты, его грудная клетка вздымалась так, будто он задыхался. Его взгляд метался по кухне, ища, за что зацепиться, на чём выместить ту клокочущую пустоту, что разрывала его изнутри. Он был похож на зверя, запертого в клетке, которая внезапно оказалась его собственной шкурой.
И тут его взгляд остановился на гостиной. На том углу, который он с гордостью называл своей «студией». Кольцевая лампа на штативе, профессиональный микрофон на стойке, стопка брендированных блокнотов от рекламодателей, которые он выпросил по бартеру. Весь этот алтарь его ничтожного величия.
Из его горла вырвался не крик, а низкий, животный рык. Он рванул в гостиную. Первой под руку попалась кольцевая лампа. Он схватил её за штатив и с дикой силой ударил о пол. Пластик взвыл, разлетаясь на сотни мелких осколков, похожих на ледяную крошку. Следующим был микрофон. Он сорвал его со стойки, дёрнув с такой силой, что провод вырвался из гнезда с сухим щелчком. Он швырнул его в стену. Тяжёлый металлический корпус оставил вмятину на обоях и глухо рухнул на пол.
Он крушил не вещи. Он крушил символы. Свою ложь, своё самодовольство, весь тот картонный мир, который он так тщательно выстраивал. Он топтал ногами рекламные проспекты, рвал на части глянцевые журналы со своими жалкими упоминаниями. Это была агония нарцисса, у которого отняли зеркало, оставив наедине с его истинным, уродливым отражением.
Ольга не сдвинулась с места. Она не вскрикнула, не попыталась его остановить. Она допила свой кофе, поставила чашку в раковину и, достав из кармана джинсов свой телефон, вошла в гостиную. Она встала в дверном проёме, на безопасном расстоянии. Она разблокировала экран, открыла камеру и нажала на красную кнопку записи.
Максим, стоявший на коленях посреди обломков своей «империи», не сразу её заметил. Он тяжело дышал, его волосы прилипли ко лбу, по лицу текли капли пота. Он был жалок. Идеальный кадр для нового контента.
— Что… что ты делаешь? — прохрипел он, когда наконец увидел направленный на него объектив.
— Помогаю тебе, — её голос был ровным и деловым, как у режиссёра на съёмочной площадке. — Твоя аудитория должна видеть твою страсть. Твою искренность. Посмотри, какой ты настоящий в этот момент. Никаких фильтров.
Он замер, глядя на неё, на маленький красный огонёк в углу её экрана. И в этот момент он понял. Он окончательно и бесповоротно проиграл. Любое его движение, любой звук, любой жест теперь принадлежал не ему. Он был актёром в её собственном шоу. Она забрала его оружие и теперь целилась ему прямо между глаз. Это осознание было парализующим. Ярость внутри него не утихла, она просто свернулась в ледяной, бессильный ужас.
— Ещё немного эмоций, милый, — продолжала она своим спокойным голосом. — Можешь что-нибудь разбить. Вон тот стеллаж с продукцией выглядит очень кинематографично. Давай, не стесняйся. Люди любят правду.
Он медленно поднялся с колен. Его взгляд был пустым. Он смотрел сквозь неё, сквозь камеру, сквозь стены этой квартиры. Он больше не мог здесь находиться. Это пространство стало для него токсичным, оно душило его. Каждый предмет мебели, каждый угол был свидетелем его тотального разгрома.
Молча, не глядя на неё, он шагнул в коридор. Его движения были механическими, как у робота, у которого сгорела центральная плата. Он схватил с вешалки свою куртку, сунул ноги в кроссовки, не развязывая шнурков. Нащупал в кармане ключи от машины и кошелёк. Всё.
Он вышел из квартиры, не издав больше ни звука. Не было хлопка двери. Замок просто тихо щёлкнул, отсекая его от прошлой жизни.
Ольга опустила телефон. Она осталась одна посреди разгрома. На полу валялись осколки пластика, разорванная бумага, изувеченная техника. Она обвела всё это спокойным взглядом. Затем снова подняла телефон, открыла галерею и включила только что снятое видео. Она отмотала назад, на самый пик его истерики, когда его лицо исказилось от бессильной ярости. Она нажала на паузу, сделала скриншот. Идеальная картинка для анонса. Война была окончена…
