Очередной вторник подходил к концу. За окном уже стемнело, и редкие огоньки фонарей расплывались в моросящем дожде, который не переставал с самого утра. Вероника, привычно сбросив туфли у двери, устало побрела на кухню.
В прихожей пахло чем-то средним между вчерашним борщом и сырым асфальтом, что было обычным делом для их квартиры на первом этаже.
«Дома», – выдохнула она про себя, и этот выдох был одновременно и облегчением, и предчувствием. Облегчением – потому что рабочий день, полный цифр, звонков и вечно недовольных клиентов, наконец-то закончился. Предчувствием – потому что дома её ждал муж, Олег. А Олег в последнее время превратился в ходячее воплощение недовольства.
На кухне было пусто. Значит, Олег ещё не пришёл. Вероника вздохнула. Это давало ей немного времени, чтобы прийти в себя. Она поставила чайник, достала из холодильника вчерашний салат и задумалась. О чем? Да ни о чем особенном. Просто о том, как бы прожить этот вечер, чтобы не дошло до очередного выяснения отношений.
Она уже привыкла к тому, что их дом, который когда-то казался таким надёжным и уютным гнёздышком, постепенно превращается в поле битвы. Нет, не так, чтобы крики, битьё посуды и громкие скандалы. Нет, это было хуже. Это было тихое, медленное удушение. Удушение сравнениями.
Олег стал одержим тем, что у других всё «лучше». У соседа Игоря – машина новее. У коллеги по работе Димы – квартира больше. А у Петрова – жена, вот эта самая жена Петрова, ну просто идеал! А Вероника? Ну что Вероника…
Она налила себе чаю, присела за стол. Отломила кусочек печенья. Ей вдруг стало до тошноты противно от этой мысли. Противно от того, что она, Вероника, сидит сейчас на своей собственной кухне, в своей собственной, хоть и не самой большой, квартире, и гадает, что же сегодня будет «не так» в её жизни с точки зрения Олега.
Дверь хлопнула. Это он. Вероника напряглась.
«Привет», – негромко сказала она, когда Олег вошёл на кухню. Он был высок, широкоплеч, и когда-то этот его вид приводил её в восторг. Сейчас же он казался каким-то чужим. Или это она стала чужой?
«Привет», – буркнул он, не глядя на неё. Скинул куртку на стул, который стоял у входа, вместо того чтобы повесить её на вешалку. Это был маленький штришок, но для Вероники он уже стал символом его отношения к их дому, к их общему пространству.
— Устал?
— Да как обычно, – ответил Олег, открывая холодильник. – А что есть? Опять этот твой салат?
Вероника почувствовала, как пробежала лёгкая волна раздражения.
— Другого нет. Могла бы, конечно, и суши заказать, как жена твоего друга. Ну, знаешь, та, которая тебе так нравится.
Олег поднял бровь.
— Ты сама начинаешь, Вероника? Я что-то сказал?
— Нет, ты ещё ничего не сказал. Но я уже знаю, что будет дальше. А дальше будет вот это: «Опять этот твой салат, а вот у Петрова жена, она вчера ужин накрыла знаешь какой? Три блюда, и все свежее, и все с пылу с жару. А ты…»
Олег хлопнул дверцей холодильника. -Да что ты заводишься? Я просто спросил! Не нравится тебе, что ли, когда тебе правду говорят?
— Правду? – Вероника отставила чашку. Руки немного задрожали. – Какую правду, Олег? Правду о том, что у других всё лучше? Что у других жёны красивее, умнее, хозяйственнее? Что у них машины престижнее, а квартиры просторные? Это ты называешь правдой?
Он сел напротив неё, отодвинув в сторону тарелку с печеньем. Его глаза, обычно спокойные, сейчас были полны какого-то странного, почти болезненного раздражения.
— Ну а что, не так, что ли? – Он развёл руками. – Ты же сама видишь. Вот мы сколько лет уже живём, а чего у нас? Машина – старая, на неё без слёз не взглянешь. Квартира – ну, да, своя, но разве это квартира? Комнатушка. А вон у Димы двухкомнатная, и ремонт только что сделали. А ты? Ну вот скажи, Вероника, что ты сделала, чтобы у нас что-то изменилось?
Его слова били не по голове, а куда-то прямо под дых. Каждое слово – как маленькая игла. Она чувствовала, как внутри всё сжимается.
— Что я сделала? – Её голос дрогнул. – Я что, одна должна была что-то делать? А ты? Ты почему все эти годы сидел на диване и ждал, пока я тебе новую машину куплю? Или квартиру?
— Да при чем тут это? – Олег махнул рукой. – При чем тут деньги? Деньги – это одно. А вот ты… Ты что, не видишь, как ты выглядишь? Вот, вспомни жену Игоря, Свету. Она же всегда с маникюром, с причёской. А ты? Ты же с работы приходишь, и сразу в свой халат. Разве это нормально? Разве это… Это не то, что хочет видеть мужчина!
— Она не работает! – Вероника вскочила. – Она сидит дома! А я, между прочим, десять часов в день пашу, чтобы хоть как-то концы с концами сводить! И прихожу домой, и ещё тут должна тебе изображать фотомодель?!
— Ну а что, нельзя выделить полчаса для себя? – Олег не отступал. – Нельзя было раньше прийти? Или как-то распределить время? Вот у Петрова, жена, она не работает, да. Но она занимается домом, детьми, собой. И мужчине приятно приходить домой, когда его встречает ухоженная женщина, а не…
Он не договорил, но Вероника поняла, что он хочет сказать. И в этот момент что-то внутри неё сломалось. Что-то, что держалось годами. Терпение. Это самое терпение, которое она копила, как копит каждая женщина, пытаясь сохранить мир в семье.
— А не что, Олег? – Её голос стал тихим, но в этой тишине было что-то пугающее. – Не какая-нибудь Вероника, которая устала? Которая приходит домой, и первое, что делает, это думает, как бы ей поесть, чтобы не упасть в голодный обморок? Не та Вероника, которая каждый день выслушивает твоё нытьё про то, как у всех всё лучше?
Он удивлённо поднял на неё глаза. Кажется, он не ожидал такой реакции. Он привык, что она тихонько отмалчивается, или максимум, отшучивается.
— Ну я же… я же тебе говорю это для твоего же блага! – Олег растерялся. – Я же хочу, чтобы ты была лучше! Чтобы мы были лучше!
— Лучше для кого, Олег? – Вероника подошла к окну. За стеклом мелькали огоньки проезжающих машин. – Лучше для тебя? Чтобы ты мог с гордостью сказать своим друзьям, что у тебя жена – самая-самая? Чтобы ты мог хвастаться тем, что у тебя всё, как у всех, только ещё лучше? А что если я не хочу быть «лучшей» по твоим меркам? Что если я хочу быть просто Вероникой? С моими усталостями, с моими несовершенствами, с моими проблемами?
Она обернулась. Её глаза, обычно такие спокойные, сейчас горели какой-то незнакомой для Олега яростью.
-Ты знаешь, Олег, – продолжила она, и каждое слово звучало чётко, как удар молота, – я устала. Я до смерти устала от того, что ты постоянно сравниваешь меня с чужими женщинами. Я устала от того, что я для тебя не достаточно хороша. Не достаточно красива, не достаточно умна, не достаточно успешна, не достаточно… всего! Я устала от того, что ты смотришь на меня, и видишь не меня, а какую-то картинку, которую ты нарисовал себе в голове, и которая должна соответствовать твоим представлениям о «счастливой жизни».
Олег попытался что-то сказать, но она не дала ему.
— Нет, послушай меня до конца, Олег! Я терпела это годами. Годами! Я слушала, как ты восхищаешься машинами других мужчин, их квартирами, их зарплатами, а потом переходишь на их жён. И каждый раз я слышала одно и то же: «Вот она, она же лучше! А ты?» А я что? А я, оказывается, ничего. Пустое место. Просто фон для твоих бесконечных сравнений.
Она глубоко вздохнула. Дышать было трудно. Сердце колотилось, как бешеное.
— Ты знаешь, что самое обидное, Олег? – Она подошла к столу и ударила ладонью по столешнице. Не сильно, но достаточно, чтобы звук разнёсся по кухне. – Самое обидное, что я в тебя верила. Я верила в нас. Я верила, что мы сможем построить что-то своё, что-то настоящее, а не пытаться скопировать жизнь соседей. Я верила, что ты любишь меня за то, какая я есть, а не за то, какой я должна быть по твоему представлению.
Олег сидел, опустив голову. Он не поднимал глаз. Вероника впервые видела его таким. Сбитым с толку, почти испуганным.
— И знаешь что? – Она подошла к нему вплотную. – Я больше так не могу. Я не могу жить в вечном ощущении своей неполноценности. Я не могу каждый день приходить домой и ждать, когда ты снова найдёшь, к чему придраться. Когда ты снова найдёшь очередную «идеальную» женщину, с которой ты меня сравнишь.
Её голос дрогнул, но она продолжила, чувствуя, как силы покидают её, но одновременно с этим и как внутри неё рождается что-то новое, что-то твёрдое, что-то, что она не позволит разрушить.
— Ты сравнил меня с чужой женой? – Она усмехнулась, и эта усмешка была горькой. – Ну так и иди к ним жить третьим, Олег. Иди к ним, раз у них всё лучше. Иди, ищи свою идеальную жизнь там, где всё блестит и сияет. Я больше не могу быть частью этого твоего… этого твоего поиска идеала. Я не могу быть твоим вечным разочарованием.
Она отвернулась, подошла к выключателю и резко щелкнула им. Свет погас. Кухня погрузилась в полумрак, освещенная лишь тусклым светом с улицы.
— Я спать, – сказала Вероника, и её голос был уже спокойным. Настолько спокойным, что Олег это почувствовал. – А ты… Ты подумай. Подумай, чего ты на самом деле хочешь. И хочешь ли ты видеть меня рядом, или тебе нужна просто идеальная картинка, которая будет соответствовать твоим представлениям о «счастье». Я устала быть для тебя вечной неудачницей.
Она вышла из кухни, оставив Олега в темноте. Шаги её были ровными, спокойными. Она не плакала. Слёз не было. Была лишь опустошенность и странное, почти незнакомое ей чувство свободы. Свободы от того, что она, наконец, сказала всё, что так долго держала в себе. Свободы от бесконечных сравнений.
Олег остался сидеть в темноте. Его мозг отказывался принимать то, что только что произошло. Вероника… Его Вероника… Она никогда так с ним не разговаривала. Никогда. Всегда такая покладистая, всегда такая тихая, всегда готовая идти на компромиссы. А сейчас… Сейчас она была другой. Чужой.
Он попытался осмыслить её слова. «Сравнил меня с чужой женой? Ну так и иди к ним жить третьим, раз всё у них лучше!» Эти слова эхом отдавались у него в голове. И в каждом слове он слышал не злость, а боль. Глубокую, застарелую боль, которую он сам ей причинил.
Он поднял голову. В тусклом свете из окна он увидел своё отражение в стекле. И ему вдруг показалось, что он видит не себя, а какого-то чужого, недовольного, вечно брюзжащего человека.
А ведь она права. Она права во всём. Он действительно постоянно сравнивал. Сравнивал их жизнь с жизнью других. Сравнивал её с другими женщинами. И зачем? Зачем он это делал? Чтобы почувствовать себя лучше? Чтобы оправдать свои собственные неудачи?
Он вспомнил, как несколько лет назад, когда они только поженились, Вероника была для него всем. Самой красивой, самой умной, самой желанной. Он не замечал ни её скромной зарплаты, ни их маленькой квартиры. Он видел только её, и этого было достаточно. А потом что-то сломалось. Что-то изменилось. Появились эти бесконечные «у других».
Он встал, включил свет. Яркий свет резанул по глазам. Он подошёл к холодильнику. Достал салат. Посмотрел на него. Вчерашний салат. Он пах так же, как всегда. Немного кисловато. Но сейчас, в этот момент, этот запах не казался ему неприятным. Он был… родным. Привычным.
Он взял тарелку, вилку. Сел за стол. Начал есть. Еда казалась безвкусной. Он ел, а в голове крутились её слова.
«Я устала быть для тебя вечной неудачницей».
«Разве это нормально? Разве это не то, что хочет видеть мужчина?»
«А ты… Ты почему сидел на диване и ждал, пока я тебе новую машину куплю?»
Каждое слово било по нему. И он вдруг понял, что потерял. Потерял что-то очень важное. Не машину, не квартиру, не идеальную жену. Он потерял доверие. Он потерял уважение. А самое главное – он потерял саму Веронику. Ту Веронику, которая так долго терпела, так долго прощала.
Он доел салат. Ощущение пустоты внутри не исчезло. Наоборот, оно стало ещё сильнее. Он поднялся, поставил тарелку в раковину. Посмотрел на часы. Полночь.
Он медленно пошёл в спальню. Дверь была приоткрыта. В комнате было темно. Он заглянул внутрь. Вероника лежала на кровати, отвернувшись к стене. Он слышал её ровное дыхание. Она не спала. Он это чувствовал.
Он подошёл к своей стороне кровати, сел. Не раздеваясь. Просто сел. И смотрел в темноту. Он не знал, что ему делать. Как вернуть её? Как исправить всё, что он натворил?
Ему вдруг стало невыносимо стыдно. Стыдно за каждый раз, когда он сравнивал. За каждое сказанное им слово. За каждый упрек. Он понял, что всё это время он не пытался сделать их жизнь лучше. Он пытался подогнать её под чужие стандарты. И в этом стремлении он разрушил самое ценное, что у него было. Их отношения.
Он сидел так долго. Может быть, час, может быть, два. Потом он медленно лёг. Не стал её касаться. Просто лёг рядом. Закрыл глаза.
На следующее утро, когда он проснулся, Вероники уже не было. Он услышал, как она ходит на кухне. Он встал, пошёл туда.
Она стояла у плиты, спиной к нему. На столе стояли две чашки с кофе. И тарелка с омлетом. Его любимым омлетом.
Он подошёл к ней, остановился за её спиной.
— Доброе утро, Вероника, – сказал он, и его голос был хриплым.
Она вздрогнула, обернулась. Её глаза были опухшими, но спокойными. В них не было злости. Была лишь… усталость.
— Доброе, – ответила она.
Он не знал, что сказать. Как начать? Как попросить прощения? Слова застревали где-то в горле.
— Я… Я хотел… – он запнулся.
Вероника вздохнула.
— Давай поедим, Олег. Потом поговорим.
Они сели за стол. Ели молча. Олег чувствовал, как его желудок сжимается. Он не мог проглотить ни куска.
Когда они доели, Вероника убрала посуду. Потом села напротив него.
— Ну что, Олег? Что ты хотел сказать? – её голос был ровным, без эмоций.
— Я… Я понял. – Он поднял на неё глаза. – Я понял, что я был неправ. Очень неправ. Я… Я причинял тебе боль. И я… я очень сожалею.
Она молчала. Просто смотрела на него.
— Не знаю, как всё исправить. – Он опустил голову. – Но я… я хочу попробовать. Я хочу… Я хочу, чтобы ты вернулась. Чтобы ты была моей Вероникой. А не… не каким-то сравнением».
Он поднял на неё глаза. В его глазах была мольба.
— Я не буду больше. Честно. Я не буду сравнивать. Я не буду тебя упрекать. Я буду… Я буду ценить то, что у меня есть. То, что у нас есть.
Она всё ещё молчала. Но в её взгляде он заметил что-то. Что-то почти неуловимое. Возможно, это была надежда. Или усталость от этой борьбы.
— Олег, – сказала она наконец. – Ты знаешь, как это больно. Когда человек, которого ты любишь, постоянно говорит тебе, что ты недостаточно хороша. Когда он смотрит на тебя и видит не тебя, а чью-то другую жизнь. Чьи-то другие успехи. Это разрушает. Это убивает.
Он кивнул.
— Я знаю. И я это понял. Я понял это вчера. Когда ты… Когда ты сказала мне всё.
— Ты знаешь, – продолжила она, – я вчера ночью не спала. Я думала. Думала о том, что нам делать дальше. Думала о том, что если так будет продолжаться, то мы просто… мы просто перестанем быть друг для друга кем-то. Мы станем чужими.
— Не говори так, Вероника, – он протянул к ней руку.
Она не отстранилась. Но и не взяла его руку.
— Что дальше, Олег? – Она посмотрела на него. – Что ты будешь делать? Ты действительно готов измениться? Или это просто слова? Ты действительно готов перестать сравнивать нас с другими? Перестать гнаться за чужими идеалами?
Он кивнул.
— Я готов. Я готов на всё. Только… только не уходи. Пожалуйста.
Она глубоко вздохнула.
— Это не будет легко, Олег. Годы вот этого… вот этого сравнения, они не проходят бесследно. У меня внутри всё ещё болит.
— Я понимаю, – он опустил голову. – Я заслужил это. Но я… я сделаю всё, чтобы ты снова мне поверила. Чтобы ты снова почувствовала себя… нужной. Любимой. Для меня. Именно такой, какая ты есть.
Она посмотрела на него. В её глазах появилось что-то, что он не видел там уже давно. Что-то похожее на нежность.
— Хорошо, Олег, – сказала она, и её голос стал чуть мягче. – Давай попробуем. Но это будет наш последний шанс. Последний. Если ты снова начнёшь, то…
Она не договорила, но Олег понял. Понял, что она имела в виду. Он кивнул.
— Спасибо, Вероника. Спасибо.
Он протянул руку и осторожно прикоснулся к жене, сжал её ладонь. И в этот момент, в этой маленькой, неуверенной секунде, Олег почувствовал, что, возможно, ещё не всё потеряно. Возможно, ещё есть шанс. Шанс вернуть то, что он чуть было не разрушил. Шанс на их собственное, неидеальное, но настоящее счастье.
