Всё началось в тот вторник, когда Игорь вернулся с работы, держась за поясницу. Лицо у него было серое, губы поджаты.
— Спину прихватило, — выдохнул он, опускаясь на диван с таким видом, будто каждое движение причиняет нестерпимую боль. — Ящик поднимал на складе. Не рассчитал.
Я сразу забеспокоилась. Игорь никогда не жаловался просто так — он из тех мужчин, которые терпят до последнего, пока совсем не прижмёт. Если он признался, что больно, значит, действительно плохо.
— Завтра же к врачу, — сказала я, помогая ему устроиться поудобнее, подложив под спину подушки. — Не вздумай отлёживаться.
Он только кивнул, прикрыв глаза. В ту ночь он несколько раз вскрикивал во сне, пытаясь повернуться, и я просыпалась, не зная, как помочь.
Утром мы поехали к нашему семейному врачу, Сергею Викторовичу. Тот осмотрел Игоря, нахмурился, порасспрашивал о симптомах.
— Рентген, конечно, не помешал бы, но сначала попробуем консервативное лечение. Покой, тепло, никаких нагрузок. И вот эти уколы — каждый день, десять дней. Приходите сами или вызывайте медсестру на дом.
— Я сама научусь, — сразу сказала я. — Покажите как.
Сергей Викторович удивлённо поднял брови, но показал. Я всегда была из тех, кто справляется сам, не дожидаясь помощи со стороны. Муж — моя забота.
Следующие дни слились в один непрерывный марафон ухода. Я вставала в шесть утра, готовила Игорю завтрак — яичницу с беконом, как он любит, свежезаваренный кофе. Помогала ему добраться до ванной, придерживая за локоть. Он двигался медленно, осторожно, будто хрустальный, морщась от каждого неловкого движения.
— Прости, Лен, — говорил он виноватым голухом. — Что обуза для тебя.
— Не говори глупости, — отвечала я, поправляя одеяло. — Ты поправишься, и всё будет как прежде.
Перед работой делала ему укол — он стискивал зубы, терпел. Оставляла на тумбочке воду, таблетки, телефон. Звонила в обеденный перерыв, чтобы узнать, как он, не нужно ли что-то. Он всегда отвечал одинаково: нормально, лежу, скучаю.
Вечером я мчалась домой, по дороге заезжая в магазин. Покупала всё, что Игорь любил, — копчёную колбасу, которую обычно не покупаю, экономлю, дорогой сыр, шоколад. Готовила его любимые блюда: борщ с мясом, жареную картошку с грибами, домашние котлеты. Раньше я ворчала, что он слишком много времени проводит за PlayStation, а теперь сама включала ему приставку, ставила на удобной высоте, чтобы не напрягался.
— Играй сколько хочешь, — говорила я. — Тебе же нужно отвлечься от боли.
Он благодарно улыбался, и мне становилось тепло на душе. Я чувствовала себя нужной, важной. Будто наш брак обрёл новый смысл — я заботилась о нём по-настоящему, а он зависел от меня, ценил каждую мелочь.
По вечерам я садилась рядом с диваном, и мы разговаривали. О том, о сём. О планах на будущее, о том, куда поедем, когда он поправится. Игорь был непривычно мягким, внимательным. Хвалил мой борщ, благодарил за заботу. Я не помнила, когда в последний раз мы были так близки.
— Знаешь, — сказал он однажды вечером, — я понял, как тебе тяжело одной всё тянуть. И дом, и работа. Раньше не задумывался.
Я сжала его руку. Мне хотелось верить, что эта болезнь, при всей своей неприятности, что-то изменила в нас. Что мы стали ближе.
Недели шли. Десять дней уколов закончились, но Игорю, казалось, не становилось лучше. Он всё так же осторожно двигался, морщился, когда вставал. Я снова позвонила Сергею Викторовичу, и тот продлил курс ещё на десять дней. Я не удивлялась — мой отец тоже мучился со спиной, знаю, что это надолго.
На работе коллеги сочувствовали.
— Как твой Игорь? — спрашивала Марина из соседнего отдела.
— Потихоньку, — отвечала я. — Это же спина, долго лечится.
Я похудела, осунулась. Спала по пять часов — вставала рано, ложилась поздно. Игорю нужно было то одно, то другое. То компресс сменить, то помочь до ванной, то чай принести. Я не жаловалась. Он мой муж. Моя обязанность.
Но постепенно я начала замечать странности. Игорь перестал спрашивать, когда я вернусь. Раньше интересовался, что на работе, теперь будто не до того. Когда я приходила, он всегда лежал в одной и той же позе, уткнувшись в экран телевизора. Джойстик валялся рядом, будто только что играл.
Однажды я заметила на кухонном столе две кружки. Одну я оставила ему с утра, а вторая — откуда?
— Игорь, ты гостей звал? — спросила я вечером, разогревая ужин.
Он как-то неуловимо напрягся.
— Нет, что ты. Мне кто-то нужен в таком состоянии? Наверное, ты утром две поставила, забыла.
Я не стала спорить, но точно помнила — была одна.
Через несколько дней снова закончились обезболивающие. Я взяла талон к Сергею Викторовичу на утреннее время, до работы. Сидела в очереди, листая телефон, когда меня наконец пригласили.
— Здравствуйте, Елена, — врач поднял на меня усталый взгляд. — Как ваш муж?
— Не очень, — призналась я. — Лежит до сих пор, двигается с трудом. Нужно продлить рецепт.
Сергей Викторович нахмурился. Полистал карту, посмотрел на даты.
— Елена, а вы уверены, что он ещё не может двигаться? Прошло три недели. Даже при защемлении к этому моменту должно наступить значительное улучшение. Тем более при регулярных уколах и покое.
Я растерялась.
— Ну… он же не притворяется. Я вижу, как ему больно.
— Я не говорю, что притворяется, — мягко сказал доктор. — Но иногда бывает психосоматика. Или страх нового приступа. Может, ему нужна консультация невролога? А то так можно и залежаться — это тоже вредно.
Я взяла рецепт и вышла из кабинета с непонятным чувством. Неужели Игорь и правда боится двигаться, хотя мог бы? Или…
Эта мысль была нелепой. Абсурдной. Но она засела в голове и не отпускала.
Вечером я не удержалась.
— Игорь, может, тебе правда полегчало, а ты просто боишься? Врач говорит, пора потихоньку двигаться.
Он посмотрел на меня с обидой.
— Лена, мне больно. Ты думаешь, я вру? Думаешь, мне нравится лежать тут, как овощу?
— Нет, конечно, — я сникла. — Просто врач удивился…
— Врачи всякое говорят, — отмахнулся он. — У каждого свой организм. Мне ещё рано.
Я замолчала, но тревога не ушла. А следом появилось что-то другое. Подозрение. Липкое, противное.
На следующий день я не пошла на работу. Сказала, что заболела. Игорь не удивился — он был занят своим самочувствием. Я ушла из дома, как обычно, в половине восьмого. Села в машину, отъехала на соседнюю улицу и припарковалась. Достала телефон.
У нас в квартире стояли камеры видеонаблюдения — я сама настояла на этом после того, как в соседнем подъезде обокрали квартиру. Одна в коридоре, вторая в гостиной. Обычно я не проверяла записи, зачем? Но теперь открыла приложение и включила трансляцию с камеры в гостиной.
Первые полчаса ничего не происходило. Игорь лежал на диване, смотрел в телефон. Потом встал. Просто встал — без всякой осторожности, даже не поморщившись.за которые хватается больной человек. Встал и пошёл на кухню. Нормально пошёл. Налил себе кофе, достал из холодильника колбасу, сыр. Сделал бутерброд. Вернулся в гостиную и включил PlayStation.
Я сидела в машине, вцепившись в телефон, и не могла оторвать глаз от экрана. Это была ошибка. Он просто потерпел, собрался с силами, потому что очень хотел есть. Сейчас снова ляжет.
Но он не лёг. Он играл. Около часа. Потом встал, потянулся — я видела, как он поднял руки вверх, выгнул спину, — и пошёл в ванную.
Меня затрясло. Я перемотала запись на вчерашний день. Та же картина. И позавчера. И неделю назад. Каждый божий день, как только я уходила, Игорь вставал и жил обычной жизнью. Гулял по квартире, готовил себе еду, играл в приставку. Однажды к нему приходил Димка, сосед сверху. Они вместе играли, смеялись, пили пиво. На записи было видно, как Игорь азартно жестикулирует джойстиком, совершенно не щадя свою «больную» спину.
Были дни, когда он одевался и уходил из дома. Просто уходил. Возвращался через пару часов с пакетами из магазина или с кофе навынос.
А к моему приходу всегда лежал на диване, бледный и измученный.
Я не знаю, сколько просидела в машине. Телефон выскользнул из рук. Я смотрела в лобовое стекло и не могла сформулировать, что чувствую. Гнев? Обиду? Предательство?
Он обманывал меня. Три недели. Двадцать один день. Я вкалывала как проклятая, недосыпала, варила ему борщи, делала уколы, бегала с работы, извинялась перед начальством за то, что ухожу пораньше, потому что «мужу плохо». А он…
Он играл в приставку с соседом и пил пиво.
Я завелась и поехала домой. Ключ дрожал в руке, когда я открывала дверь. Игорь, услышав щелчок замка, быстро метнулся к дивану. Я вошла в гостиную как раз в тот момент, когда он устраивался поудобнее, натягивая на себя плед.
— Лена? — он изобразил удивление. — Ты чего так рано?
Я молча прошла к телевизору и выключила его пультом. Потом повернулась к мужу.
— Встань.
— Что? — он даже глазами захлопал. — Лен, мне больно, я не могу…
— Встань, — повторила я, и, видимо, что-то в моём голосе его насторожило.
Он медленно сел, изображая осторожность.
— Я сказала — встань. Нормально встань. Так, как ты вставал каждый божий день, пока меня не было дома.
Лицо Игоря изменилось. Сначала непонимание, потом испуг, потом что-то вроде обречённости.
— Лена…
— Три недели, Игорь. Три недели ты меня обманывал. Я смотрела на тебя, как ты мучаешься, переживала, недосыпала, готовила, ухаживала. А ты целыми днями играл в приставку и гулял где-то. С Димкой пиво пили, ещё и смеялись.
Он побледнел.
— Ты… проверила камеры?
— Да, камеры! — я не кричала, говорила тихо, но каждое слово будто вырезала из себя. — Ты хоть понимаешь, что натворил?
Игорь опустил голову. Молчал. Потом встал — легко, без всяких ахов и охов — и прошёлся по комнате.
— Прости, — сказал он наконец.
— Прости? — я рассмеялась, и смех этот был противный, истерический. — За что прости? За то, что симулировал? За то, что врал мне в глаза? За то, что заставлял меня из кожи вон лезть?
— За всё, — он сел на край дивана, глядя в пол. — Лена, я не планировал. Правда. Спина действительно прихватила в тот день. Больно было, я не врал. Но потом… потом стало легче. На пятый, может, день. И я понял, что мог бы уже вставать. Но…
Он замолчал. Я ждала.
— Но мне понравилось, — выдохнул он. — Понравилось быть больным. Это звучит дико, я знаю. Но ты так за мной ухаживала. Готовила мои любимые блюда, интересовалась, как я, разрешала играть сколько угодно. Я не нервничал из-за работы, из-за этого идиота начальника, из-за планов, дедлайнов. Я просто лежал и… жил в своё удовольствие. Впервые за много лет.
Я стояла и не верила тому, что слышу.
— Ты понимаешь, что говоришь? Ты использовал меня. Использовал мою любовь, моё беспокойство, чтобы устроить себе отпуск?
— Не отпуск, — он поднял на меня глаза, и в них было что-то жалкое, беспомощное. — Я не знаю, как это объяснить. Мне казалось, что если я признаюсь, что мне лучше, ты снова станешь какой была. Занятой, уставшей, раздражённой. А так… ты была со мной. Рядом. Заботливая. Мы разговаривали по вечерам. Когда ты в последний раз так со мной разговаривала?
Я опустилась на стул. Внутри всё перевернулось.
— То есть я виновата? Я недостаточно заботилась о тебе, когда ты был здоров?
— Нет! — он вскочил. — Нет, Лена, ты не виновата. Виноват я. Полностью. Я эгоист и мерзавец. Но я не знал, как сказать тебе, что мне плохо. Что я устал. Что эта работа высасывает из меня все соки, и дома я даже не могу отдохнуть, потому что ты тоже устала, и мы оба как зомби, и никакой близости между нами. А когда я заболел… ты снова стала такой, какой была раньше. Когда мы только поженились.
Я закрыла лицо руками. Хотелось плакать, но слёз не было. Только пустота.
— Это не оправдание, — сказала я. — Ты должен был просто сказать. Сказать, что устал. Что тебе нужен отдых, что хочешь, чтобы я больше времени уделяла тебе. Это было бы честно.
— Я знаю, — голос Игоря дрогнул. — Я знаю, Лена. Но я испугался. Испугался, что ты скажешь, что у тебя тоже нет сил. Или что это эгоизм — хотеть отдыха, когда столько дел. Мне казалось проще… проще продолжать лежать. Хотя бы ещё немного. А потом я уже не знал, как выкрутиться.
Мы молчали. Долго. Я смотрела на него — на этого человека, с которым прожила десять лет. И будто видела впервые. Или он, и правда, был для меня невидимым всё это время?
— Игорь, — сказала я наконец. — Если ты устал, нужно брать отпуск. Нормальный, честный отпуск. Ехать в санаторий, отдыхать, лечить спину по-настоящему, раз уж она у тебя действительно больная. Или просто лежать дома, если хочешь. Но не обманывая меня. Не заставляя меня работать на два фронта, думая, что ты при смерти.
Он кивнул, вытирая глаза.
— Я понял. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я идиот. Я всё испортил.
— Испортил, — согласилась я. — Но не всё. Если ты готов меняться. Если ты готов быть честным. Не только со мной — с собой. Если устал, говори. Если нужен отдых, бери его. Если хочешь, чтобы мы проводили больше времени вместе, скажи. Я не экстрасенс.
— А ты? — он посмотрел на меня с надеждой. — Ты тоже будешь говорить? Когда устала, когда тебе плохо?
Я задумалась. Когда я в последний раз говорила ему о своей усталости? О том, что не тяну? Наверное, никогда. Мне казалось, что это моя обязанность — тянуть всё самой. Быть сильной. Справляться.
— Буду, — пообещала я. — Буду стараться.
Игорь подошёл ко мне, опустился на колени перед стулом.
— Лена, дай мне ещё один шанс. Я понял, что натворил. Это был самый подлый поступок в моей жизни. Но я тебя люблю. Правда люблю. И мне действительно нужна твоя помощь — не как сиделки, а как жены. Мне нужно научиться просить о помощи нормально. Без вранья.
Я посмотрела на него. На этого большого, неуклюжего мужчину, который так боялся показаться слабым, что выбрал обман. И вдруг поняла, что устала не меньше его. Устала быть сильной, устала нести всё на себе, устала делать вид, что справляюсь.
— Хорошо, — сказала я. — Но с условием. Завтра ты идёшь на работу. Или звонишь начальнику и говоришь, что тебе нужен настоящий отпуск. Две недели. Или месяц. Поедешь в санаторий, как советовал врач. Вылечишь спину, отдохнёшь, приведёшь себя в порядок. А когда вернёшься, мы начнём всё с чистого листа. И будем учиться разговаривать друг с другом честно.
Он схватил мои руки и поцеловал.
— Договорились. Клянусь, Лена. Больше никакого вранья.
Я высвободила руки и встала.
— А пока иди и вымой эти две кружки на кухне. Сам. Своими здоровыми руками.
Он виновато улыбнулся и пошёл на кухню. Я осталась одна в гостиной, глядя на опустевший диван, на плед, на пульт от приставки. Три недели обмана. Три недели заботы, которую он принимал как должное, не думая о цене.
Но странное дело — гнев уходил. Оставалась только усталость и какое-то странное облегчение. Мы наконец-то заговорили. О том, что болит. О том, что не так. Пусть и через ложь, через боль, но заговорили.
Может быть, этот фальшивый радикулит был нам обоим нужен. Чтобы понять, как мало мы видели друг друга. Как мало говорили о настоящем. Как привыкли терпеть и молчать.
Вечером Игорь позвонил начальнику и попросил отпуск. Тот ворчал, но согласился — две недели. Я нашла хороший санаторий в Подмосковье, с лечением позвоночника и бассейном. Забронировала путёвку.
— Съезжу с тобой, — сказал Игорь. — Может, хотя бы на выходные? Я не хочу, чтобы ты думала, что я снова сбегаю.
Я покачала головой.
— Нет. Поезжай один. Тебе нужно побыть наедине с собой. Подумать. Понять, чего ты на самом деле хочешь. А я подумаю о том, чего хочу я. И когда вернёшься, мы поговорим. По-настоящему.
Он уехал через три дня. Я провожала его до вокзала, и перед посадкой он обнял меня так крепко, будто боялся, что я исчезну.
— Я всё исправлю, — прошептал он. — Обещаю.
— Не исправляй, — сказала я. — Просто будь честным. Со мной и с собой.
Когда поезд ушёл, я вернулась в пустую квартиру. Села на тот самый диван, где он провёл три недели своего фальшивого заболевания. И вдруг впервые за долгое время почувствовала, что могу дышать полной грудью.
Нам предстоял долгий путь. Но, может быть, мы, наконец, на него ступили.
