Я стояла у плиты и думала — вот сейчас всё будет идеально. Салаты выставлены горкой, мясо запечено до румяной корочки, на столе белая скатерть, свечи. Игорь любит, когда красиво. Когда гости хвалят. Вот и я старалась — весь день на ногах, руки в муке, в масле, волосы прилипли ко лбу. Но ничего, сейчас приму душ, переоденусь, и будет праздник.
Игорь сидел в кресле, листал телефон. Не поднял головы, когда я прошла мимо. Я уже привыкла. Двадцать три года вместе — не каждый день же говорить комплименты. Хотя раньше говорил. Раньше встречал с работы, целовал в щёку, спрашивал, как день прошёл. А теперь молчит. Или огрызается. Особенно если я что-то не так сделала — не туда положила ключи, не так сложила рубашки, не вовремя напомнила про лекарства.
Гости должны были прийти к девяти. Я успела переодеться, накрасить губы, расчесать волосы. Посмотрела в зеркало — пятьдесят восемь, а выгляжу на все шестьдесят пять. Морщины глубокие, глаза потухшие. Когда это случилось? Когда я перестала быть собой и стала просто тенью, которая убирает, готовит, молчит?
Первыми пришли соседи — Нина и Борис. Весёлые, шумные, с бутылкой шампанского. Потом позвонил в дверь Данила — сын Игоря от первого брака. Высокий, худой, с такими же серыми глазами, как у отца. Он обнял меня небрежно, как обнимают дальнюю тётку, и прошёл в комнату. Игорь сразу оживился, встал, похлопал сына по плечу. Вот с ним разговаривал, смеялся, наливал. А я суетилась между кухней и залом, подносила, убирала, подливала.
— Лариса, ты присядь, отдохни, — сказала Нина, когда я в очередной раз выносила тарелки. — Ты же с утра на ногах.
— Да ничего, я привыкла, — улыбнулась я.
Игорь поморщился.
— Она без дела сидеть не может. Вечно что-то крутится, суетится.
В его голосе прозвучало раздражение. Я замерла с тарелкой в руках. Нина смущённо отвела взгляд. Борис налил себе ещё рюмку. Данила смотрел в телефон. А я поставила тарелку на стол и вышла на кухню. Села на табуретку, закрыла лицо руками. Не плакать. Не сейчас. Потом.
Вернулась к столу, когда начали наливать под бой курантов. Встали, чокнулись, выпили. Игорь чокнулся со всеми, кроме меня. Я стояла с бокалом в руке и смотрела, как он улыбается Нине, обнимает Бориса, треплет сына по затылку. Меня будто не было.
После курантов все сели обратно, заговорили громче, стали шутить, вспоминать прошлый год. Я встала, чтобы убрать пустые тарелки. Игорь покачал головой и наклонился к Даниле. Сказал тихо, но я услышала. Я всегда всё слышу, даже когда не хочу.
— Она стала обузой. Только мешает жить.
Сердце остановилось. Я стояла с тарелками в руках и не могла пошевелиться. Данила кивнул, усмехнулся. Нина что-то спросила, и разговор пошёл дальше. А я поставила тарелки на стол, взяла со стула свою кофту, надела её и пошла к двери. Никто не заметил. Игорь смеялся над шуткой Бориса. Нина хлопала в ладоши. Данила разливал шампанское.
Я вышла в подъезд, закрыла дверь. Надела сапоги, застегнула куртку. На улице мороз, снег хрустит под ногами. Я шла и не чувствовала холода. Обуза. Мешаю жить. Двадцать три года я была рядом — стирала, готовила, поддерживала, когда он потерял работу, сидела ночами у постели, когда болел. А я — обуза.
Шла до дома Галины наверное час. Ноги замёрзли, лицо обожгло ветром. Галина открыла дверь в халате, с заспанными глазами.
— Лариса? Что случилось?
Я зашла, скинула куртку и заплакала. Наконец-то. Галина обняла меня, завела на кухню, заварила чай. Я рассказала всё — про праздник, про гостей, про фразу. Галина слушала, качала головой, вытирала мои слёзы салфеткой.
— Ты молодец, что ушла, — сказала она твёрдо. — Иначе бы ещё двадцать лет терпела.
— А что мне теперь делать? — спросила я. — У меня ничего нет. Ни денег, ни вещей. Даже документы остались.
— Возьмёшь потом. Или я схожу. А сейчас поспи. Утро вечера мудренее.
Я легла на диван в маленькой комнате Галины, укрылась пледом и закрыла глаза. Спать не могла. Прокручивала в голове его слова, его взгляд, его смех за столом. Обуза. Мешаю. Зачем тогда двадцать три года прожили вместе? Зачем я стирала его носки, гладила рубашки, пекла его любимые пирожки? Зачем сидела с ним допоздна, когда он искал работу, поддерживала, говорила, что всё будет хорошо?
Утром встала с тяжелой головой. Галина уже сидела на кухне, пила кофе.
— Чай? Кофе?
— Чай, — попросила я.
Села напротив. Галина налила мне чай, положила на стол печенье.
— Слушай, — начала она осторожно. — Ты всю жизнь работала бухгалтером, верно?
Я кивнула.
— А сейчас на пенсии. Но ты можешь работать. Я знаю одно место — в библиотеке ищут помощницу. Не бог весть что, но хоть какие-то деньги. И общение. Тебе нужно отвлечься.
Я согласилась. Что ещё оставалось? Сидеть на диване у Галины и жалеть себя? Нет. Через два дня я пришла в районную библиотеку, познакомилась с Тамарой Николаевной, заведующей. Она посмотрела на меня внимательно, спросила, умею ли работать с каталогами, люблю ли книги. Я ответила честно — люблю, всю жизнь читала, в детстве мечтала стать библиотекарем, но не сложилось. Тамара Николаевна улыбнулась и сказала:
— Значит, судьба даёт второй шанс.
Я начала работать. Расставляла книги, помогала посетителям, подклеивала старые обложки. Сначала было тяжело — руки болели, спина ныла, в голове крутились мысли об Игоре. Он звонил каждый день. Сначала кричал в трубку — где я, почему ушла, какое право имела бросить гостей. Потом тон изменился — просил вернуться, говорил, что я всё неправильно поняла, что он не то имел в виду. Я не отвечала. Просто слушала и сбрасывала звонок.
Через месяц Тамара Николаевна предложила мне вести кружок по рукоделию. Я удивилась — какой кружок? Она улыбнулась.
— Ты же умеешь вышивать, вязать. Я видела, как ты чинишь книги — аккуратно, с душой. У нас есть группа женщин, им нужен руководитель. Попробуешь?
Я попробовала. Пришло пять женщин — от сорока до семидесяти лет. Мы сидели за длинным столом в читальном зале, разбирали нитки, обсуждали узоры, пили чай из термоса. Говорили обо всём — о детях, внуках, мужьях, жизни. Я слушала их истории и понимала — я не одна. У каждой свои обиды, свои разочарования, свои потери. Но они живут. Не сдаются. Находят радость в мелочах — в новой вышивке, в тёплом слове, в улыбке прохожего.
Однажды в библиотеку зашёл мужчина. Высокий, седой, в очках. Он подошёл к стойке, спросил Тамару Николаевну про книгу. Она искала в каталоге, а он стоял и смотрел по сторонам. Взгляд остановился на мне. Я сидела за столом, подклеивала обложку. Он подошёл ближе.
— Лариса?
Я подняла голову. Не узнала сразу. Потом вспомнила — Михаил. Мы учились в одной школе, сидели за соседними партами, дружили до девятого класса. Потом жизнь развела — он уехал в другой город, я вышла замуж.
— Миша? — переспросила я неуверенно.
Он улыбнулся. Та же улыбка — тёплая, открытая.
— Сколько лет, сколько зим. Ты что, здесь работаешь?
Мы разговорились. Оказалось, он вернулся в город год назад, после смерти жены. Живёт один, часто заходит в библиотеку — любит читать. Детей нет, внуков тоже. Я рассказала, что тоже недавно переехала, теперь работаю здесь. Про Игоря не сказала ничего. Не хотелось. Михаил спросил, не хочу ли я пойти с ним на выставку в музее — там открылась экспозиция старых фотографий города. Я согласилась. Почему нет?
Мы пошли в воскресенье. Ходили по залам, рассматривали чёрно-белые снимки — дома, улицы, люди в старинных костюмах. Михаил рассказывал истории, которые помнил из детства. Я слушала и чувствовала, как внутри что-то оттаивает. Как будто долгие годы я жила в мороженом панцире, а теперь он трескается, и мне становится тепло.
После музея мы зашли в кафе. Сели у окна, заказали кофе. Михаил спросил, почему я ушла от мужа. Я не удивилась — в городе все всё знают. Рассказала коротко — про Новый год, про фразу, про уход. Он слушал молча, кивал. Потом сказал:
— Знаешь, моя жена умерла три года назад. Рак. Последние месяцы я ухаживал за ней, не отходил ни на шаг. И перед смертью она сказала мне: «Миша, не бойся жить дальше. Не запирайся. Ты заслуживаешь счастья». Я тогда не понял. Думал — какое счастье, если её нет? Но потом осознал — она была права. Жизнь не останавливается. И ты заслуживаешь счастья, Лариса.
Я не знала, что ответить. Просто кивнула. Мы допили кофе, вышли на улицу. Михаил проводил меня до библиотеки, попрощался и ушёл. А я осталась стоять на крыльце и смотреть ему вслед.
Игорь продолжал звонить. Писал сообщения — длинные, путаные, то злые, то жалкие. Я читала и ничего не чувствовала. Ни боли, ни обиды, ни жалости. Просто пустота. Как будто всё, что связывало нас, растворилось в ту новогоднюю ночь.
Весна пришла неожиданно. Снег растаял за неделю, появились лужи, зазеленела трава. Я шла с работы, и вдруг увидела его. Игорь стоял у входа в библиотеку. Худой, осунувшийся, в мятой куртке. Я остановилась. Он сделал шаг навстречу.
— Лариса, нам надо поговорить.
— Не надо, — ответила я спокойно.
— Надо. Я приехал не просто так. Я… я всё понял. То, что сказал тогда — это было глупо, жестоко. Я не знал, насколько ты для меня важна. Я скучаю. Возвращайся. Я изменюсь.
Я посмотрела на него внимательно. Увидела морщины вокруг глаз, седину на висках, дрожь в руках. Увидела того, с кем прожила двадцать три года. И поняла — нет. Больше нет.
— Игорь, ты обидел не жену. Ты обидел человека, который отдал тебе всю себя. И теперь я отдаю себе — себя.
Он молчал. Потом кивнул, развернулся и пошёл прочь. Я смотрела ему вслед и чувствовала облегчение. Не радость, не злорадство — просто облегчение. Как будто сняла тяжёлый рюкзак, который несла годами.
Прошёл год. Снова Новый год. Я встречала его в доме Галины, но в этот раз там были все — мои подруги по кружку рукоделия, Тамара Николаевна, Михаил. Мы накрыли стол вместе, смеялись, делились планами на будущий год. Михаил сидел рядом, иногда касался моей руки, улыбался. Тёплый, добрый, спокойный.
Когда пробило двенадцать, я подошла к ёлке. На ней висела маленькая записка, которую я повесила утром. Написала сама, от руки: «Спасибо той фразе. Она освободила меня».
Я стояла перед ёлкой, смотрела на мерцающие огоньки и понимала — я другая. Не та, что была год назад. Не тень, не обуза, не безмолвная помощница. Я — Лариса. Живая, сильная, свободная. И у меня впереди — целая жизнь.
