— Ладно, Настюш, я побежала, а то меня муж с ума сведёт. Фотки посмотри, там просто огонь! — Маша чмокнула подругу в щёку, и за ней с лёгким щелчком закрылась входная дверь.
Настя ещё секунду постояла в прихожей, улыбаясь собственным мыслям. Фотографии и правда получились замечательные. Маша, их свадебный фотограф и по совместительству лучшая подруга, превзошла саму себя. За полчаса, что они просидели на кухне за чаем, пересматривая самые удачные кадры на ноутбуке, Настя заново пережила все счастливые моменты того дня. Она уже собиралась вернуться на кухню, чтобы убрать со стола две опустевшие чашки, как в коридоре появился Вадим.
Он не вышел, а именно появился — бесшумно вырос в дверном проёме комнаты, где всё это время демонстративно громко работал телевизор. Его лицо, которое она всего месяц привыкала видеть расслабленным и любящим, теперь было жёстким, словно высеченным из камня. Скулы напряглись, а губы сжались в тонкую, злую линию.
— Я не понял, что это было? — его голос был тихим, лишённым всяких эмоций, и от этого становился только страшнее.
— В каком смысле? — Настя искренне не поняла причину такого тона. Она сделала шаг к кухне, но замерла под его тяжёлым взглядом. — Маша завезла диск с нашими свадебными фотографиями. Я предложила ей выпить чаю, пока смотрели.
— Чай, — он не спросил, а констатировал факт, будто это слово было ругательством. — Я, кажется, ясно давал понять, что не хочу видеть твоих подруг в нашем доме.
Настя растерянно моргнула. Когда это он давал ей что-то понять? Да, он никогда не пылал любовью к Маше, считая её слишком шумной и независимой, но запретов никогда не было. Это было что-то новое, пугающее своей категоричностью.
— Вадим, что ты такое говоришь? Она моя лучшая подруга с первого класса. Она привезла наши же фотографии, это был минутный визит. Мы просто болтали о свадьбе, вспоминали смешные моменты.
— Мне плевать, о чём вы болтали! — он сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. Теперь он стоял так близко, что Настя чувствовала ледяной холод, исходивший от него. Он говорил так же тихо, отчётливо произнося каждое слово, словно вбивая гвозди. — Я не хочу, чтобы они здесь были. Ни она, ни другие. Не хочу, чтобы они промывали тебе мозги и настраивали против меня.
От этой абсурдной фразы у Насти на мгновение перехватило дыхание. Настраивали? Маша? Да они с Вадимом едва знакомы. Все их разговоры всегда сводились к нейтральным темам.
— Никто меня не настраивает! Это бред! Она…
— Замолчи, — оборвал он её, и в его голосе прорезался металл. Он наклонился к самому её лицу, и его глаза, которые она так любила, сейчас смотрели на неё как на чужой, враждебный предмет. Они были пустыми и холодными. — Слушай сюда внимательно, Настасья.
— Что ещё?
— Увижу у нас дома ещё хоть одну твою подружку, и ты будешь жить в изоляции на даче! Я не хочу, чтобы они тебя настраивали против меня! Поняла?
Он не ждал ответа. Выпрямившись, он так же молча развернулся и ушёл обратно в комнату, к своему работающему телевизору, оставив её одну посреди коридора.
Настя стояла неподвижно, оглушённая не криком, а этой звенящей, убийственной тишиной его голоса. Она смотрела на закрытую дверь, за которой снова гремели какие-то выстрелы из боевика, и физически ощущала, как что-то тёплое и светлое внутри неё покрывается ледяной коркой. Это был не тот Вадим, за которого она выходила замуж месяц назад. Это был совершенно другой человек. Чужой. И она с ужасающей ясностью поняла, что их счастливый, наполненный солнцем и смехом медовый месяц только что закончился. Началась совсем другая жизнь. Жизнь, в которой она была уже не любимой женой, а просто его собственностью, которую можно было по своему желанию сослать на дачу.
Прошло три дня. Три дня демонстративного, почти театрального мира. Вадим вёл себя так, будто того разговора в прихожей никогда не было. Он целовал её утром перед уходом на работу, присылал дежурное «Как дела?» в обед и вечером садился рядом на диван смотреть кино. Но это была лишь оболочка, тонкая плёнка нормальности, под которой скрывалась пустота. Воздух в квартире стал плотным, тяжёлым. Молчание перестало быть комфортным — теперь оно было выжидательным, напряжённым. Настя чувствовала на себе его взгляд всякий раз, когда брала в руки телефон. Он не спрашивал, кто ей пишет, но сама его поза, то, как он невзначай поворачивал голову в её сторону, было громче любого вопроса.
Она поняла, что ультиматум не был вспышкой гнева. Это было объявление нового порядка, его личной конституции, которую она должна была принять без обсуждений. Испуг первых минут сменился холодным, расчётливым анализом. Поддаться сейчас — значит навсегда согласиться на роль вещи, которую можно запереть на даче. Она не собиралась этого делать. Ей нужно было понять, насколько далеко он готов зайти. Нужно было прощупать границы его тирании.
Возможность представилась в субботу днём. Они сидели в гостиной: Вадим, развалившись в кресле, щёлкал пультом, а Настя читала книгу на диване. Телефон на журнальном столике завибрировал — сообщение от Маши с дурацкой картинкой и вопросом: «Ну что, тиран твой не сжёг ещё фотки?». Настя усмехнулась про себя. Идеальный момент. Она не стала отвечать сообщением. Вместо этого она демонстративно взяла телефон, разблокировала его и, видя боковым зрением, как замерли пальцы Вадима на пульте, набрала номер подруги.
— Машуль, привет! Да вот как раз сижу, вспоминаю, как ты меня заставляла позировать с этим дурацким голубем! — Настя намеренно говорила громче обычного, её голос звенел нарочитым весельем. Она откинулась на спинку дивана, закинув ногу на ногу, всем своим видом показывая полнейшую расслабленность.
Телевизор продолжал бубнить, но это был лишь фон. Всё внимание Вадима теперь было приковано к ней. Он отложил пульт и уставился на неё в упор. Настя чувствовала его взгляд на своём затылке, но продолжала болтать с Машей, обсуждая какие-то совершенно пустяковые вещи: новое кафе, скидки в торговом центре, планы на следующую неделю.
— Да нет, в эти выходные точно не получится, у нас тут свои дела, — она сделала многозначительную паузу, бросив короткий взгляд на мужа. — Домашние. Уют создаём.
Вадим поднялся с кресла. Он начал медленно ходить по комнате, изображая поиск чего-то важного. Сначала поправил стопку журналов, потом передвинул статуэтку на полке. Это было так очевидно, что Насте стало почти смешно. Он просто пытался подобраться поближе, чтобы лучше слышать.
— Что, так весело? — не выдержал он, останавливаясь у дивана. Вопрос был брошен в воздух, но адресован, несомненно, ей.
Настя прикрыла микрофон телефона ладонью и с ледяной вежливостью посмотрела на него.
— Да, представляешь. Вспомнили, как свидетель на свадьбе чуть не уронил кольца.
Она убрала ладонь и снова погрузилась в разговор, игнорируя его застывшую фигуру. Это вывело его из себя окончательно. Он подошёл и сел на подлокотник дивана, прямо над ней.
— С кем ты разговариваешь? — спросил он тихо, так, чтобы Маша в трубке не услышала.
— С Машей, — так же тихо, не прерывая зрительного контакта, ответила Настя.
— Я же просил.
— Ты просил не видеть её у нас дома. Я выполняю твою просьбу. Она не у нас дома.
Его челюсти сжались. Он потерпел первое поражение в этой словесной дуэли, и это было для него невыносимо. Он увидел в её руке телефон и сделал следующий ход.
— А ну-ка, дай сюда, — он протянул руку к её телефону. — Что она тебе там пишет? Что вы за моей спиной обсуждаете?
Это был решающий момент. Настя не отдёрнула руку. Она спокойно посмотрела на него, затем на его протянутую ладонь, и с убийственным спокойствием сказала в трубку:
— Маш, извини, мне тут немного мешают вести светские беседы. Я тебе попозже наберу.
Она завершила вызов, положила телефон экраном вниз на диван рядом с собой и накрыла его ладонью. Его рука так и осталась висеть в воздухе — пустая и ненужная. Он проиграл. Он попытался взять её силой, пусть и такой, мелкой, бытовой, и у него не вышло.
Вадим молча встал, прошёл к окну и замер, глядя на улицу. Он не сказал больше ни слова. Но Настя знала, что эта тишина была хуже любого крика. Она выиграла этот раунд. Она показала, что не будет безропотной овцой. Но она также поняла, что он этого так не оставит. Эта маленькая победа была лишь началом настоящей войны. И следующий его ход будет куда более продуманным и жестоким.
Тишина, последовавшая за инцидентом с телефоном, оказалась хуже любой ссоры. Вадим больше не поднимал эту тему. Вместо этого он развернул полномасштабную партизанскую войну на территории их квартиры. Его контроль стал изощрённым, почти невидимым для постороннего глаза. Он начал «заботиться» о ней с удушающей навязчивостью. Если Настя садилась за ноутбук поработать, он тут же оказывался рядом с чашкой чая, заглядывая через её плечо под предлогом посмотреть, не нужно ли чего. Если она говорила по телефону с матерью, он начинал громко что-то искать в том же шкафу, рядом с которым она сидела, превращая её разговор в допрос под прикрытием бытового шума.
Каждый её шаг внутри их собственного дома теперь сопровождался его незримым, но неотступным присутствием. Он не запрещал ей ничего напрямую. Он просто делал любую попытку иметь личное пространство невыносимой. Это была медленная, методичная пытка вежливой тиранией, и Настя понимала, что проигрывает. Её квартира превратилась в клетку с невидимыми прутьями, а он — в тюремщика, который постоянно улыбался. Так жить было нельзя. Это не было жизнью, это было медленное угасание.
В среду утром, дождавшись, когда за Вадимом закроется дверь, она взяла телефон и вышла на балкон.
— Маш, нам нужно встретиться. Сегодня, — её голос был ровным и твёрдым. — Только не у меня и не в наших обычных местах. Давай в «Кофеине» на Профсоюзной через час. И это не просто поболтать.
Она сидела за самым дальним столиком в полупустом кафе, когда приехала Маша. Подруга, едва скинув пальто, с тревогой посмотрела на неё.
— Настя, что случилось? У тебя лицо такое…
— Маша, мой муж поставил мне ультиматум, — прервала её Настя, не желая тратить время на предисловия. Она смотрела прямо в глаза подруге, без тени жалости к себе. — Если он ещё раз увидит тебя или кого-то из моих подруг у нас дома, он отправит меня жить на дачу. В изоляцию.
Маша замерла, её рука с меню застыла в воздухе. Она медленно опустила его на стол.
— Он что, с ума сошёл? Это шутка?
— Это было сказано абсолютно серьёзно. После твоего ухода с фотографиями. А после того, как я поговорила с тобой по телефону в субботу, он попытался отобрать у меня телефон. Он считает, что ты настраиваешь меня против него.
На лице Маши изумление сменилось гневом.
— Вот же… А ты? Что ты собираешься делать? Только не говори, что ты теперь будешь сидеть дома и бояться мне позвонить!
— Бояться я не буду, — холодно ответила Настя. Она сделала глоток остывшего американо. — Я собираюсь дать ему то, чего он так боится. Он боится не тебя, Маш. Он боится потерять контроль. Он боится выглядеть слабым или смешным в глазах других. Вся его тирания — для внутреннего пользования. На людях он хочет быть идеальным мужем.
— И что ты предлагаешь? Устроить ему публичный скандал? — с сомнением спросила Маша.
— Нет. Это его методы. Мы сделаем иначе. Мы заставим его самого себя выставить на посмешище, но сделаем это на нашей территории и по нашим правилам. И для этого мне нужна твоя помощь. Ты будешь приманкой.
Маша подалась вперёд, в её глазах зажёгся азартный огонёк.
— Говори, что делать.
План был до гениального прост и жесток в своей простоте. Они не будут нападать. Они создадут ситуацию, в которой любая реакция Вадима, кроме полного и безоговорочного принятия, выставит его в идиотском свете.
— В пятницу вечером ты придёшь к нам, — начала Настя, понизив голос. — Но не просто так. Ты придёшь с подарком. Для него. Помнишь ту большую фотографию со свадьбы, где он один такой весь из себя, а я рядом? Он от неё без ума, повесил бы в рамку над кроватью, если бы я разрешила.
— Помню, конечно. Он там на павлина похож.
— Вот. Ты, как профессиональный фотограф, «случайно» нашла для неё идеальный багет. Дорогой, из тёмного дуба, именно такой, как он любит. И ты, проезжая мимо, решила заскочить буквально на пять минут, чтобы показать ему этот образец. Не мне. Ему.
Маша начала понимать.
— То есть… если он начнёт меня выгонять, он будет выглядеть как неблагодарный хам, который выгоняет подругу жены, притащившую ему подарок?
— Именно, — кивнула Настя. — Он окажется в ловушке. Проявить агрессию — значит, опозориться перед тобой. Промолчать — значит, признать своё поражение и позволить тебе находиться в его доме, нарушив его же ультиматум. Он не сможет выбрать ни то, ни другое. Он начнёт нервничать. И он совершит ошибку. Он попытается унизить меня, чтобы вернуть себе контроль. И вот тут мы его и поймаем.
Они просидели ещё полчаса, оттачивая детали. Время, предлог, даже фразы, с которыми Маша войдёт в квартиру. Это была уже не беседа подруг, а совещание двух заговорщиков перед решающей операцией.
— Сделаем это в пятницу, часов в восемь вечера, — подытожила Настя, поднимаясь из-за стола. — Он как раз вернётся с работы, будет уставший и раздражительный. Меньше всего будет готов к такому визиту. Тем лучше для нас.
На её лице не было ни страха, ни сомнений. Только холодная, звенящая решимость. Капкан был готов. Оставалось только дождаться, когда зверь сам в него войдёт.
Пятница. Восемь часов вечера. Вадим, вернувшийся с работы полчаса назад, раздражённо листал каналы, заполняя квартиру бессмысленным шумом. Он был в том самом состоянии, на которое и рассчитывала Настя — уставший, недовольный всем на свете и готовый взорваться от любой мелочи. Настя молча накрывала на стол, двигаясь с выверенным, почти балетным спокойствием. Внутри неё всё было натянуто до предела, как струна, но внешне она была само безразличие. И тут раздался звонок в дверь. Короткий, уверенный.
Вадим оторвался от телевизора, его брови сошлись на переносице.
— Кого это ещё принесло в такое время?
— Не знаю. Пойду открою, — ровным голосом ответила Настя и пошла в прихожую.
На пороге стояла Маша, с широкой улыбкой и небольшим деревянным образцом в руках. Она, как и договаривались, проигнорировала Настю и прошла прямо в комнату, к источнику недовольного бурчания.
— Вадим, привет! Я буквально на секунду, мимо бежала по делам! — её голос был воплощением дружелюбия. — Помнишь, мы говорили про твою свадебную фотку? Я тут нашла просто идеальный багет, смотри! Настоящий мореный дуб, всё как ты любишь. Как раз для твоего кабинета будет солидно.
Вадим застыл. Его лицо превратилось в маску, на которой отчаянно боролись ярость и необходимость сохранять приличия. Он бросил на Настю, молча стоявшую в дверях, взгляд, полный яда. Он попался. Выгнать Машу, которая пришла с подарком лично для него, было бы верхом хамства и неблагодарности. Стерпеть — означало проиграть, позволить нарушить свой главный запрет.
Он выбрал третий путь. Путь унижения жены для утверждения собственной власти.
— Настя, ты так и будешь стоять столбом? Прими у гостьи пальто. И поставь чайник, — его голос был обманчиво спокойным, но каждое слово было приказом, рассчитанным на то, чтобы Маша увидела, кто в этом доме хозяин.
Это был тот самый момент. Настя медленно перевела на него взгляд.
— Маша сама снимет пальто. Она не безрукая.
Маша тут же подхватила игру, с лёгкостью скидывая пальто на банкетку. — Да, Вадим, не беспокойся, я не фарфоровая. И чай не нужно, я правда на минуту, только образец показать.
Вадим понял, что его первый выпад был отражён. Он сжал кулаки. Его взгляд упал на кусок тёмного дерева в руках Маши.
— Хорошо. Тогда возьми эту деревяшку и унеси, — бросил он Насте, даже не взглянув на неё.
— Это подарок для тебя. Сам и уноси, если тебе надо, — так же спокойно парировала Настя, делая шаг в комнату и становясь рядом с подругой. Теперь они стояли вдвоём, единым фронтом.
Атмосфера в комнате стала густой, как смола. Вадим встал с кресла. Его лицо исказилось. Маска слетела, обнажив голую, бессильную злобу.
— Я, кажется, тебя предупреждал, — прошипел он, обращаясь исключительно к Насте. Он больше не пытался играть на публику. — По поводу твоих подружек. И по поводу дачи.
Настя посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было страха. Только холодный, как сталь, триумф.
— Да, ты предупреждал. Поэтому я собрала твои вещи.
Вадим на мгновение потерял дар речи.
— Что?
— Твои вещи, — повторила Настя, отчётливо произнося каждое слово. — Они в коридоре, в твоей чёрной спортивной сумке. Можешь ехать. На дачу.
Он смотрел на неё, не в силах поверить в происходящее. Это был его ультиматум, его оружие. Как она посмела обернуть его против него?
— Ты… ты меня выгоняешь?
— Я исполняю твоё желание, — её голос был абсолютно бесстрастным. — Ты хотел изоляции — ты её получишь. Ключи от дачи лежат на тумбочке в прихожей. Машины у тебя нет, такси вызовешь сам. А эта квартира, Вадим, принадлежала моей бабушке. И жить здесь будет тот, кого я захочу видеть. И это точно будешь не ты.
Он обвёл взглядом комнату. Посмотрел на Машу, которая наблюдала за ним с брезгливым любопытством. Посмотрел на Настю, которая превратилась из его собственности в чужого, незнакомого и беспощадного судью.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл слов. Все его угрозы, весь его напускной авторитет рассыпались в пыль за несколько секунд. Он был разгромлен. Окончательно и бесповоротно, в собственном доме, на глазах у женщины, которую он презирал и пытался изгнать. Скандал состоялся. Только победителем из него вышел не он…
