— Проснись немедленно! Уже восемь утра, а завтрак до сих пор не готов! — голос Антонины Павловны прорезал утреннюю тишину как сирена.
Олеся резко села на кровати, сердце колотилось от внезапного пробуждения. Рядом Никита даже не пошевелился, только громче засопел в подушку.
— Ты слышала, что я сказала? — дверь в спальню распахнулась без стука. Свекровь стояла на пороге в халате, руки в боки, взгляд сверлящий. — Мой сын на работу опоздает из-за тебя!
— Антонина Павловна, сегодня суббота, — тихо сказала Олеся, натягивая одеяло до подбородка.
— И что? В субботу мужчины не едят? Вставай давай, нечего валяться! В моё время молодые жёны в шесть утра уже пироги пекли!
Олеся встала, накинула халат. Три недели. Всего три недели прошло с переезда, а она уже чувствовала себя загнанной лошадью.
— Мам, что за крик? — Никита наконец проснулся, потёр глаза.
— Сыночек, я тебе завтрак приготовлю, раз твоя жена не способна, — Антонина Павловна тут же сменила тон на медовый.
— Да ладно, мам, я и сам могу…
— Что? — свекровь вскинулась. — Мой сын будет себе яичницу жарить? Да я лучше умру! Это женская обязанность!
Олеся прошла на кухню, достала сковородку. Руки дрожали от злости. Вчера она пришла с работы в девять вечера, уставшая как собака. Антонина Павловна встретила её претензиями — почему рубашки Никиты не поглажены, почему в холодильнике нет готового ужина, почему пыль на телевизоре.
— И яйца правильно разбивай! — свекровь встала за спиной. — Не так держишь сковородку. Масла мало. Огонь сильный.
— Я умею готовить яичницу.
— Да что ты умеешь? Вон вчера котлеты какие сделала — есть невозможно! Сухие как подошва!
— Никита съел три штуки и сказал, что вкусно.
— Он из вежливости! Мужчины не жалуются, терпят. А ты пользуешься его добротой!
Олеся молча доготовила завтрак, поставила тарелку перед Никитой. Тот уткнулся в телефон, жевал механически.
— Никит, может, съездим сегодня куда-нибудь? — спросила она, присев рядом.
— Некогда, с ребятами договорился на рыбалку.
— А вечером?
— Мам просила телевизор новый выбрать, поедем в магазин.
Антонина Павловна победно улыбнулась:
— Вот и правильно, сыночек. А Олеся пока приберётся тут. Генеральную уборку пора делать. Полы помыть, окна протереть, шторы постирать.
— Я вчера убиралась…
— Это ты называешь уборкой? — свекровь фыркнула. — Тряпкой по верхам прошлась? У меня мать учила — хозяйка должна каждый уголок блестеть держать! А у тебя под диваном пылищи на месяц!
— Мам, ну хватит, — вяло заступился Никита.
— Что хватит? Я о твоём же благе забочусь! Жена должна создавать уют! А она что? На работе до ночи пропадает, дома ничего не делает! Вот Маринка, жена Толика с третьего подъезда — та да, хозяйка! И готовит, и печёт, и дом в идеале!
— Маринка не работает, — не выдержала Олеся.
— А зачем замужней женщине работать? Муж обеспечивать должен!
— Мы на одну зарплату Никиты не проживём.
— Это вы привыкли шиковать! А я с отцом Никиты на копейки жили и счастливы были! Потому что каждый знал своё место — он деньги зарабатывает, я дом держу!
Олеся встала, начала убирать со стола. В груди всё кипело, но она молчала. До переезда всё было иначе. Они с Никитой снимали однушку, делили обязанности пополам — она готовила, он убирался. Она стирала, он гладил. Всё было просто и понятно.
А потом Антонина Павловна предложила — зачем деньги на ветер бросать, переезжайте ко мне, дом большой, места всем хватит. Никита обрадовался — экономия же! Олеся сомневалась, но согласилась. И вот результат.
— Олеся, ты куда? — крикнула свекровь, когда та направилась в спальню.
— Одеться.
— А посуда? Немытая останется?
— Никита помоет, его очередь.
— Что? — Антонина Павловна аж задохнулась. — Мужчина — и посуду мыть? Да ты в своём уме?
— В своём. Мы всегда так делаем — кто готовит, тот не моет.
— Никита! — свекровь повернулась к сыну. — Ты это слышишь? Она тебя за посудомойку держит!
— Мам, ну правда, я не против…
— Не против?! Да твой отец бы в гробу перевернулся! Я его сорок лет кормила, и он ни разу тарелки не помыл! И правильно! У мужчины руки не для этого!
— Для чего тогда? — не выдержала Олеся.
— Для мужской работы! Гвоздь забить, кран починить!
— Кран у вас сантехник чинил. А гвозди Никита последний раз в руках держал наверное в школе на уроке труда.
— Ты что себе позволяешь? В моём доме мне хамить?
— Я не хамлю. Я говорю правду. Если Никита не умеет чинить краны, почему я должна уметь готовить семь блюд одновременно?
— Потому что ты женщина!
— И что? У меня что, третья рука выросла специально для готовки?
Никита сидел, переводил взгляд с матери на жену, молчал. Типичная его позиция — переждать бурю.
— Сыночек, — Антонина Павловна села рядом с ним, погладила по руке. — Ты же видишь, что она из себя строит? Современную? Независимую? А на деле просто лентяйка!
— Мам…
— Что мам? Посмотри правде в глаза! Какая из неё жена? А что будет, когда дети появятся? Она их в садик сдаст с рождения и на работу побежит?
— У нас пока нет детей, — холодно сказала Олеся.
— А когда будут? Или ты не планируешь? Карьеристка?
— Планирую. Когда мы будем жить отдельно.
Повисла тишина. Антонина Павловна открыла рот, закрыла, снова открыла.
— То есть как отдельно?
— Так. Снимем квартиру и будем жить вдвоём. Как раньше.
— Никита! — свекровь вцепилась в руку сына. — Ты это слышишь? Она хочет тебя от матери оторвать!
— Я хочу жить с мужем. Нормально жить, а не прислугой быть.
— Прислугой? Да я тебя в дом пустила! Кормлю, пою!
— Мы покупаем продукты на свои деньги. И коммуналку оплачиваем.
— И что? Думаешь, этого достаточно? А кто тебе постель застилает?
— Я сама.
— А обеды кто готовит?
— Антонина Павловна, вы готовите только для себя. Мы с Никитой едим то, что я приготовлю вечером.
— Потому что готовить не умеешь! Я не могу твою стряпню есть!
Олеся пошла в спальню, достала чемодан с антресолей. Начала складывать вещи. Злость ушла, осталась только усталость.
— Ты что делаешь? — Никита появился в дверях.
— Уезжаю к родителям. На выходные. Подумать надо.
— Олесь, ну не драматизируй. Мама просто… она привыкла по-своему.
— А я привыкла по-своему. И менять свои привычки не собираюсь.
— Но мы же договаривались…
— О чём? Что я буду работать восемь часов в офисе, а потом ещё восемь дома? Что твоя мать будет указывать мне, как жить?
— Она не указывает, она советует.
— Ник, твоя мать встала надо мной, когда я яичницу жарила. Это не совет, это контроль.
— Потерпи немного. Она привыкнет.
— К чему привыкнет? К тому, что я не собираюсь быть домработницей? Знаешь что, давай так — либо мы съезжаем, либо расходимся.
— Ты ставишь ультиматумы?
— Я ставлю точки. Три недели терпела, хватит.
Олеся защёлкнула чемодан, накинула куртку. В коридоре маячила Антонина Павловна, лицо красное от возмущения.
— И куда это ты собралась?
— К маме.
— Жаловаться побежишь? Правильно, беги! И оставайся там! Найдём Никите нормальную жену, хозяйственную!
— Найдите, — спокойно ответила Олеся. — Только вот что я вам скажу, Антонина Павловна. Времена изменились. Женщины больше не хотят быть бесплатной прислугой. Мы работаем наравне с мужчинами, зарабатываем иногда больше них. И да, мы хотим, чтобы обязанности дома делились поровну.
— Бред! Испокон веков женщина хозяйка в доме!
— Испокон веков женщина дома сидела. А я работаю. Инженером, между прочим. И моя зарплата не намного меньше Никитиной. Так что извините, но готовить-стирать-убирать в одиночку я не буду.
— Никита, да скажи ты ей!
Но Никита молчал. Стоял, смотрел в пол, молчал.
— Ясно, — Олеся открыла дверь. — Когда определишься, звони.
Дверь хлопнула. Антонина Павловна всплеснула руками:
— Вот видишь? Видишь, какая она? Бросила тебя!
— Мам, она права.
— Что? Ты на её стороне?
— Я… я подумаю.
Никита ушёл в спальню, сел на кровать. Пахло духами Олеси — лёгкий цветочный аромат. На тумбочке лежала её книга, закладка на середине. В шкафу пустота — вместо её платьев и блузок.
Достал телефон, открыл переписку. Последнее сообщение от Олеси было вчера: «Купи молока по дороге домой, пожалуйста». Смайлик с сердечком в конце.
А ведь раньше было хорошо. В их съёмной однушке. Тесно, но уютно. По субботам вместе готовили завтрак — он блины, она кофе. Смеялись, когда первый блин выходил комом. Спорили, какой фильм смотреть вечером. Засыпали в обнимку на узком диване.
А здесь… Здесь он снова стал маленьким мальчиком, за которого всё решает мама.
В дверь постучали.
— Сыночек, я тебе бутербродов сделала. С твоей любимой колбасой.
— Спасибо, мам. Поставь на стол.
— Не переживай ты так. Найдём тебе хорошую девушку. Вон Светочка из соседнего дома — красавица, и готовит отлично, её мама рассказывала.
— Мам, я Олесю люблю.
— Любовь-морковь. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Запомни это.
Шаги удалились. Никита набрал номер Олеси. Гудки, потом её голос:
— Да?
— Олесь, давай поговорим.
— О чём? Ты определился?
— Я… мне нужно время.
— Сколько? Неделя? Месяц? Год?
— Не знаю.
— Никит, пойми. Я не могу так жить. Твоя мать меня ненавидит.
— Она не ненавидит, она просто…
— Считает меня плохой женой? Да, я поняла. И знаешь что? Может, я и правда плохая жена по её меркам. Но я хорошая жена по своим. Я люблю тебя, забочусь о тебе, поддерживаю. Разве этого мало?
— Не мало. Но мама…
— Твоя мама прожила свою жизнь так, как считала правильным. Пусть и я проживу свою.
— А как же мы?
— А мы… мы можем жить вместе, если ты готов видеть во мне партнёра, а не домработницу. Если готов сам стирать свои носки и иногда готовить ужин. Если готов защищать меня перед мамой, а не молчать.
— Это сложно.
— Жизнь вообще сложная штука.
Олеся отключилась. Никита посидел ещё немного, потом встал, прошёл на кухню. Мать сидела за столом, пила чай.
— Мам, я завтра съезжаю.
Чашка замерла в воздухе.
— Куда?
— К Олесе. Если примет.
— Ты с ума сошёл? Из-за этой…
— Мам, не надо. Она моя жена. Я её выбрал. И если приходится выбирать между вами… прости, но я выбираю её.
— Да как ты можешь? Я тебя родила, растила!
— И я благодарен. Но я уже вырос, мам. Пора мне самому свою жизнь строить.
— С ней? С этой лентяйкой?
— Она не лентяйка. Она работает больше меня. И устаёт так же. Почему я могу приходить домой и отдыхать, а она должна ещё и второую смену отрабатывать?
— Потому что так положено!
— Кем положено? Где написано?
— Везде! Всегда так было!
— Было. Но времена меняются. И я, знаешь, не хочу жену-рабыню. Я хочу жену-друга. Которая рядом со мной, а не подо мной.
Антонина Павловна встала, гордо вскинула голову:
— Тогда уходи. Но не возвращайся, когда она тебя бросит!
— Не бросит. А если и бросит — это будет моя ошибка, не её.
На следующее утро Никита стоял под дверью родителей Олеси. В руках — чемодан и букет полевых ромашек. Олеся открыла, посмотрела удивлённо.
— Ты чего?
— Переезжаю. Если можно. Квартиру найдём, а пока…
— А мама?
— Мама пусть живёт как хочет. А мы будем жить как хотим мы. Вместе. И да, я буду мыть посуду. И даже научусь гладить рубашки.
Олеся улыбнулась, обняла его:
— Дурак ты.
— Твой дурак.
— Мой. Заходи. Мама как раз блины печёт. Поможешь?
— Помогу.
Они зашли в дом. На кухне пахло тестом и ванилью. Мама Олеси обернулась:
— О, Никита! Как хорошо. Олеся, дай ему фартук, пусть помогает. Мужчины блины отлично переворачивают, у них сноровка лучше.
Никита надел фартук, взял лопатку. Олеся встала рядом, обняла за талию.
— Не передумаешь?
— Не передумаю. Знаешь, мам права в одном — кушать хочется всегда. Но готовить можно и вдвоём. Даже веселее.
Первый блин вышел комом. Они рассмеялись.
А в большом доме на другом конце города Антонина Павловна сидела одна за накрытым столом. Приготовила завтрак на троих по привычке. Никита не приехал. И не позвонил.
«Вернётся, — думала она. — Обязательно вернётся. Намучается с этой карьеристкой и вернётся.»
Но дни шли, а Никита не возвращался. Через месяц позвонил — сказал, что они сняли квартиру. Пригласил в гости. Антонина Павловна гордо отказалась.
А ещё через месяц случайно встретила их в супермаркете. Выбирали продукты, смеялись над чем-то. Никита катил тележку, Олеся складывала покупки. Обычная семейная пара за обычным делом.
— Мам! — Никита заметил её первым. — Как ты?
— Нормально, — сухо ответила Антонина Павловна, разглядывая невестку.
Олеся выглядела… счастливой. И Никита тоже.
— Приходи к нам в гости, — неожиданно сказала Олеся. — Мы на новоселье друзей собираем в субботу.
— Подумаю.
Они попрощались, разошлись. Антонина Павловна долго стояла, смотрела им вслед. Никита что-то говорил, размахивал руками. Олеся смеялась, толкала его тележкой. Как дети, честное слово.
В субботу она всё-таки пришла. С пирогом собственного приготовления. Квартира была небольшая — двушка на окраине. Но уютная. На кухне готовили салаты двое — Никита резал овощи, Олеся смешивала ингредиенты.
— О, мам! — обрадовался сын. — Проходи!
— Антонина Павловна, — Олеся вытерла руки, подошла. — Я рада, что вы пришли.
И странное дело — в голосе невестки не было ни злости, ни обиды. Только искренняя радость.
Может, подумала Антонина Павловна, усаживаясь за стол, может, она и правда была не права. Смотрела, как сын хлопочет по кухне наравне с женой, как они переглядываются, улыбаются. Счастливые.
А счастье, наверное, важнее всех правил и традиций.
— Никита, — позвала она. — Дай-ка мне фартук. Помогу вам.
Олеся удивлённо подняла брови. Никита расплылся в улыбке.
— Конечно, мам! Вот, держи. Будешь главной по салату оливье?
— Буду, — кивнула Антонина Павловна. И добавила, глядя на Олесю: — Только вы мне подскажите, если что. Вдвоём-то оно сподручнее.
Олеся улыбнулась:
— Конечно, подскажу. Вместе справимся.
И они справились. Все вместе.
