— Дверь не ломайте, звонок для кого повесили? — Вероника рывком открыла замок, даже не посмотрев в глазок.
На пороге стояла Галина Петровна. Вид у неё был такой, будто она пешком шла от самой окраины под ледяным дождем, хотя Вероника точно знала: свекровь ездит исключительно на такси, причем выбирает тариф «Комфорт», даже если в кошельке гуляет ветер.
Свекровь молча протиснулась в прихожую, пахнув сыростью и тяжелыми, приторными духами «Красная Москва», которые она носила как знамя своей непростой молодости. С зонта на ламинат (дорогой, тридцать третий класс, Вероника сама выбирала и сама оплачивала) тут же натекла лужа.
— Игоря нет? — спросила Галина Петровна не своим, каким-то сдавленным голосом. Обычно она говорила так, словно читала приказ по гарнизону, а тут — скрип несмазанной телеги.
— Игоря нет уже третьи сутки, — отрезала Вероника, скрестив руки на груди. Она была в домашнем костюме, но выглядела, как всегда, собранной. Никаких халатов. — Трубку не берет. На работе сказали, что он в отгуле за свой счет. Вы знаете, где он?
Галина Петровна тяжело вздохнула, расстегивая пуговицы своего драпового пальто. Пальто было добротным, но уже видавшим виды — воротник засалился, хотя свекровь тщательно это скрывала шарфиками.
— Знаю, — она подняла на невестку глаза. В них плескалась такая смесь страха и наглости, что Веронике стало не по себе. — Он у меня. Сидит, в стену смотрит. Есть отказывается.
— А домой он прийти не хочет? У нас, вообще-то, ипотека не плачена, и холодильник пустой, а он зарплату должен был принести в понедельник.
— Не принесет он зарплату, Вероника. — Свекровь наконец стянула сапоги. — Пойдем на кухню. Разговор тяжелый. Чаю налей. Только крепкого, не эту твою траву зеленую.
Вероника молча развернулась и пошла на кухню. Внутри начало закипать глухое раздражение. Она не любила сюрпризов. Вся ее жизнь была расчерчена, как Excel-таблица: работа логистом в крупной транспортной компании, четкий график погашения кредитов, планы на отпуск в октябре, ремонт в ванной через год. Игорь в эту таблицу вписывался с трудом, как формула с ошибкой, которую программа постоянно подчеркивает красным.
На кухне было стерильно чисто. Никаких крошек, никаких лишних предметов. Галина Петровна села на стул, положив на стол свои пухлые руки с крупными перстнями.
— В общем так, — начала она, не дожидаясь чая. — Игорю угрожают. Серьезные люди. Не бандиты с утюгами, конечно, сейчас не девяностые, но коллекторы из тех, что душу вытрясут звонками и судами. Он набрал микрозаймов. Много.
Вероника замерла с чайником в руке. Вода бурлила, заглушая мысли.
— Сколько? — сухо спросила она, ставя чайник на подставку.
— Два с половиной миллиона. С процентами уже, наверное, больше.
Тишина в кухне стала плотной, как вата. Вероника медленно села напротив.
— На что? — ее голос звучал пугающе спокойно. — У нас есть машина. У нас есть квартира. Мы не голодаем. На что можно потратить два с половиной миллиона так, чтобы жена не знала?
Галина Петровна отвела взгляд. Она начала теребить край скатерти.
— Ты же знаешь, он хотел соответствовать. У тебя должность, у тебя премия, ты все сама… А он? Менеджер среднего звена. Ему хотелось казаться значимым.
— Факты, Галина Петровна. На что ушли деньги?
— На машину.
— У нас есть машина. «Киа», пятилетка. Ездит и ездит.
— Не на эту, — свекровь поморщилась. — Он полгода назад взял в тайне от тебя подержанный «Лексус». Старый, убитый, но… черный, огромный. Хотел перед мужиками на работе, перед одноклассниками… Прятал его в гаражах на другом конце района.
Вероника почувствовала, как дергается левое веко.
— И где этот «Лексус»?
— Разбил, — выдохнула свекровь. — Через две недели после покупки. В тотал. Страховки КАСКО не было, денег пожалел. Он же водитель-ас, по его мнению… Виноват был он. Пришлось платить пострадавшему на месте, чтобы полицию не вызывать, там у второго водителя тоже рыльце в пушку было. Игорь взял один кредит, чтобы закрыть ремонт, потом второй, чтобы перекрыть первый… Потом ставки на спорт, думал отыграться… Это снежный ком, Вероника. Он запутался.
Вероника смотрела на женщину, сидящую напротив, и видела не несчастную мать, а подельницу.
— И вы знали? — тихо спросила она.
— Знала, — с вызовом ответила Галина Петровна. — А что мне было делать? Сдавать сына? Он приходил ко мне, плакал. Говорил: «Мама, я все исправлю, Вероника меня убьет, если узнает, она же такая правильная, у нее каждый рубль на счету». Я ему с пенсии давала, золотые сережки свои заложила…
— Вы покрывали его ложь полгода, — констатировала Вероника. — Пока я экономила на зимней резине, он играл в олигарха в гаражах.
— Не суди! — вдруг взвизгнула свекровь, хлопнув ладонью по столу. — Ты жесткая, ты мужика под каблук загнала своей правильностью! Ему дышать нечем было! Вот он и искал отдушину!
— Отдушину в микрозаймах? Оригинально.
— Сейчас не время отношения выяснять. — Галина Петровна резко сменила тон на деловой. — Звонили уже мне. И ему на работу звонили. Его уволят, Вероника. Если уже не уволили. Надо гасить. Срочно.
— Пусть продает остатки «Лексуса», почку, пусть идет разгружать вагоны. Я тут при чем?
— Ты — жена! — патетически воскликнула свекровь. — У вас совместное хозяйство. Придут приставы, опишут все. И твой ламинат, и телевизор, и счета твои арестуют.
Вероника усмехнулась. Улыбка вышла кривой, недоброй.
— У нас брачный контракт, Галина Петровна. Вы забыли? Когда мы женились, вы же сами настояли, чтобы «эта голодранка» не претендовала на мамину квартиру, в которой Игорь тогда был прописан. Квартиру вы продали, деньги проели, а контракт остался. Там четко прописано: долги каждого супруга — это его личные проблемы.
Лицо свекрови пошло красными пятнами. Она, конечно, помнила. Это была ее идея фикс пять лет назад — обезопасить сыночку.
— Бумажки… — прошипела она. — Это все бумажки. А по совести? У тебя есть деньги. Я знаю, ты копила на расширение. Там на вкладе должно быть около миллиона. Сними.
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я не сниму деньги, которые откладывала три года, отказывая себе в нормальном отпуске и новой одежде, чтобы покрыть долги вашего сына, который решил поиграть в крутого бизнесмена.
Галина Петровна прищурилась. В её взгляде появилась стальная твердость, та самая, которой она славилась, когда работала в торговле в советские времена.
— Хорошо. Вклад тебе жалко. Понимаю. Своя рубашка ближе к телу. Тогда есть другой вариант. У тебя от бабки осталась комната в коммуналке. Она стоит пустая, ты её сдаешь за копейки каким-то студентам. Продай. Это покроет основную часть долга, остальное мы с Игорем как-нибудь…
— Мы с Игорем? — перебила Вероника. — Вы уже объединились?
— Мы — семья! А ты ведешь себя как чужая! — Свекровь подалась вперед. — Слушай меня. Если ты сейчас не поможешь, его могут посадить. Или покалечить. Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы твой муж стал инвалидом? Продай комнату. Это балласт. Зато спасешь человека.
Вероника встала. Подошла к окну. За стеклом хлестал дождь, размывая огни вечернего города. Она вспомнила ту комнату. Сталинка, высокие потолки. Бабушка, которая учила её читать. Это был её единственный личный актив, её страховка, её «подушка безопасности», о которой Игорь, кстати, не особо вспоминал, когда планировал свои траты.
Она повернулась к свекрови.
— Вы предлагаете мне продать мое добрачное имущество, чтобы оплатить его игрушки?
— Это не игрушки, это беда! — рявкнула Галина Петровна. — Не будь стер… не будь такой черствой! Ты же женщина! Где твое милосердие? Он оступился. С кем не бывает?
— Со мной не бывает. С вами, почему-то, тоже не бывает — вы свои деньги в финансовые пирамиды не несли.
— Я мать! Я за него глотку перегрызу! А ты… Ты просто считаешь копейки.
— Я считаю не копейки, я считаю последствия.
Галина Петровна встала, опершись руками о стол. Она была массивной, давящей.
— Значит так. Игорь домой не вернется, пока все не утихнет. Он боится тебе в глаза смотреть. И правильно делает, у тебя глаза как у снайпера. Я возьму кредит на себя, сколько дадут. Но мне, пенсионерке, много не дадут. Остальное — за тобой. Это твой долг. Супружеский. Или ты платишь, или…
— Или что?
— Или я всем расскажу, какая ты жена. Что мужа в петлю загнала. Что из-за твоих амбиций он пошел на этот риск.
Вероника смотрела на неё и удивлялась. Удивлялась тому, как быстро слетает налет интеллигентности, когда дело касается денег и ответственности. Перед ней стояла не «мама мужа», а хищница, защищающая своего детеныша за счет другого вида.
— Вы хотите сказать, что это я виновата?
— Конечно ты! — выдохнула свекровь. — Ты вечно недовольна! То тебе ремонт не тот, то зарплата маленькая. Ты его пилила! «Игорь, надо расти, Игорь, надо стремиться». Вот он и стремился! Хотел доказать, что он мужик!
— Мужик, который прячется за юбкой матери и просит продать комнату жены? Это не мужик, Галина Петровна. Это паразит.
— Замолчи! — Свекровь замахнулась, но ударить не посмела, рука зависла в воздухе. — Он тебя любит!
— Он любит себя. И вы любите себя в нем.
В прихожей тренькнул телефон Галины Петровны. Она суетливо полезла в сумку.
— Да, сынок… Да… Нет, она… Она упирается. — Свекровь бросила на Веронику злобный взгляд. — Говорит, контракт у вас. Да… Игорек, не волнуйся, давление поднимется. Я решу. Я её дожму.
Вероника подошла к столу, взяла чашку, которую так и не наполнила чаем, и с грохотом поставила её обратно в шкаф. Звук вышел резким, как выстрел.
— Уходите.
Галина Петровна оторвалась от телефона.
— Что?
— Уходите из моего дома. Прямо сейчас.
— Ты меня выгоняешь? Мать своего мужа? В ночь?
— Такси вызовете. «Комфорт плюс».
— Ты не понимаешь, что творишь! — Свекровь начала агрессивно застегивать пальто, путаясь в пуговицах дрожащими пальцами. — Завтра придут к тебе! Будут дверь ломать!
— Пусть приходят. Я покажу им брачный контракт и документы на квартиру. Эта квартира — моя. Куплена в ипотеку, но первый взнос был мой, и плачу я. Игорь здесь только прописан временно. Я его выпишу завтра же. Через суд.
— Ах ты дрянь… — прошептала Галина Петровна. Лицо её стало серым. — Ты его бросаешь в беде?
Вероника подошла к ней вплотную. Она была ниже свекрови ростом, но сейчас казалось, что она смотрит на неё сверху вниз.
— Ваш сын набрал долгов, а платить должна я? Вы не обнаглели оба? — медленно, чеканя каждое слово, произнесла Вероника. — Я не фонд спасения инфантильных мужчин. Я не буду продавать комнату бабушки. Я не буду снимать вклад. Я не буду платить за его понты. Хотел красивой жизни? Пусть теперь учится выживать в некрасивой.
— Он твой муж!
— Был мужем. Пока не решил, что врать мне и воровать из семейного бюджета — это нормально. Партнеры так не поступают. А содержанки мне не нужны, даже мужского пола.
Галина Петровна схватила сумку.
— Ты пожалеешь. Ты одна останешься. Никому ты не нужна со своим характером, сухарь в юбке! А Игорь найдет нормальную, душевную, которая поймет и простит!
— Пусть ищет. Удачи той святой женщине.
Вероника распахнула входную дверь. Лестничная площадка была пуста и плохо освещена.
— И ключи, — сказала Вероника. — Ключи от моей квартиры верните.
— Что?
— Ключи. У вас есть дубликат. Вы им пользовались, когда приходили цветы поливать, пока мы были в отпуске. Давайте сюда.
Свекровь замерла, потом с ненавистью порылась в сумке и швырнула связку ключей на пол. Звон металла о плитку разлетелся эхом.
— Подавись, — выплюнула она и шагнула за порог.
Вероника не стала хлопать дверью. Она закрыла её мягко, плотно, на оба замка. Потом накинула цепочку.
Тишина вернулась в квартиру. Но теперь это была не пугающая тишина, а очищающая. Вероника прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко дрожали. Адреналин схлынул, оставив слабость.
Она сползла по двери вниз, села на пол, обняв колени.
«Два с половиной миллиона… Лексус…» — мысли крутились в голове обрывками.
Она вспомнила, как Игорь месяц назад пришел домой сияющий, принес бутылку дорогого вина. Сказал, что премию дали. А это были кредитные деньги. Он пил это вино и врал ей в лицо, глядя в глаза. Он планировал отпуск на Мальдивах, зная, что на нем висит долг, который он не может отдать.
Вероника поднялась. Прошла в гостиную. Там, на диване, валялась его футболка. Она взяла её, скомкала и бросила в корзину для белья.
Телефон пиликнул. Сообщение от Игоря. Впервые за три дня.
«Мама сказала, ты нас кинула. Я не ожидал от тебя такой подлости. Думал, мы одна команда. Не пиши мне больше.»
Вероника перечитала сообщение дважды. Усмехнулась. «Команда».
Она зашла в банковское приложение. Перевела все средства с текущего счета на накопительный, к которому у Игоря не было доступа (хотя у него и так не было, но береженого бог бережет). Заблокировала его дополнительную карту, привязанную к её счету.
Затем открыла сайт Госуслуг. Посмотрела список документов для подачи на развод.
Душа, о которой говорила свекровь, не болела. Наоборот, было чувство, будто с плеч сняли рюкзак с камнями, который она тащила последние пять лет, думая, что это просто необходимый груз для семейного похода.
Она пошла на кухню, вылила остывшую воду из чайника и налила свежую. Достала банку с дорогим листовым чаем, который берегла для гостей. Заварила. Аромат бергамота наполнил кухню, перебивая запах «Красной Москвы».
Вероника села у окна, глядя на ночной город. Где-то там, в одной из квартир, сидели два человека, которые считали её предательницей, потому что она отказалась быть жертвой.
— Ничего, — сказала она вслух, делая первый глоток. — Зато ламинат мой. И жизнь теперь — тоже моя.
Внизу, во дворе, хлопнула дверца такси. Вероника увидела, как от подъезда отъезжает желтая машина. Она не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только холодную, кристальную ясность.
Завтра будет трудный день. Звонки коллекторов (они найдут её номер, это вопрос времени), объяснения с юристами, суд. Но это были решаемые проблемы. Понятные. Логичные.
Самую сложную проблему — проблему паразита, который питался её ресурсами и её жизнью — она только что решила. И от этого осознания дышать стало невероятно легко.
