Анна стояла у плиты, помешивая соус к мясу, когда услышала звонок в дверь. Сердце невольно сжалось — Валентина Петровна пришла раньше времени.
— Анечка, голубушка! — голос свекрови прозвучал слишком жизнерадостно для раннего утра субботы. — Я тут подумала, может, помочь тебе с салатиками? Я же всю жизнь готовлю, а у тебя… ну, ты стараешься, конечно.
Анна молча кивнула. За два года замужества она научилась читать интонации Валентины Петровны как открытую книгу. Сегодня свекровь была в особенно «доброжелательном» настроении, что обычно не предвещало ничего хорошего.
— Сынок где? — Валентина Петровна прошла на кухню, оценивающе оглядывая приготовления к семейному обеду в честь дня рождения Андрея.
— Андрей поехал за тортом, — ответила Анна, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — И за вином, которое вы просили.
— Молодец мой мальчик. Всегда был ответственным. — Свекровь открыла холодильник и достала бутылку шампанского. — А это что такое? Российское? Анечка, ну нельзя же так экономить на муже! Он заслуживает лучшего.
Анна сжала губы. Это было недешевое шампанское, которое нравилось Андрею, но спорить было бесполезно.
— Валентина Петровна, может, поможете с нарезкой? — попыталась она сменить тему.
— Конечно, дорогая. Только сначала попробую, что ты наготовила. — Свекровь макнула палец в соус и поморщилась. — Соли маловато. И специй. Знаешь, Андрей привык к более… изысканной кухне.
Анна добавила соль, хотя прекрасно знала, что её муж обожает именно такой соус — нежный, без излишеств.
К двум часам дня в квартире собралась вся родня — тётя Лида с мужем, двоюродные братья Андрея, соседка Валентины Петровны Зинаида Ивановна. Стол ломился от угощений, которые Анна готовила три дня. Андрей, празднично одетый и довольный, обнимал её за талию, когда они встречали гостей.
— Какая красота! — восхищалась тётя Лида. — Анечка, ты волшебница просто!
— Да уж, постаралась девочка, — согласилась Валентина Петровна, разливая гостям шампанское. — Правда, я ей немного помогла. Одна бы она не справилась.
Анна промолчала, хотя свекровь появилась только утром и успела лишь покритиковать её усилия.
Первые полчаса праздника прошли мирно. Гости хвалили угощения, Андрей рассказывал анекдоты, все смеялись. Анна начала расслабляться, думая, что сегодня обойдётся без скандалов.
Но когда Валентина Петровна во второй раз наполнила бокал, её язык заметно развязался.
— А помните Машеньку? — обратилась она к гостям, игнорируя напряжённый взгляд сына. — Андрюшину бывшую? Такая девочка была хорошая, интеллигентная. Институт с красным дипломом закончила, французский знала. И готовила божественно! Её мясные рулеты — это просто поэма была.
Анна почувствовала, как лицо заливается краской. Андрей неловко кашлянул:
— Мам, не надо…
— Что не надо? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Я ж ничего плохого не говорю! Просто вспомнила. Она, кстати, недавно звонила, поздравляла с твоим днём рождения. Спрашивала, как дела, женился ли ты… Умная девочка, не то что некоторые.
Анна опустила глаза в тарелку. Кусок мяса застрял в горле.
— А вот наша Анечка, — продолжала свекровь, не замечая или делая вид, что не замечает всеобщего смущения, — совсем другая. Простая такая, деревенская. Из глухомани к нам приехала, даже не знала, что вилка для рыбы от обычной отличается. Ничего, мы её воспитываем потихоньку.
Тётя Лида неловко улыбнулась и попыталась сменить тему:
— А куда вы этим летом собираетесь? На дачу?
— Ой, не знаю, — махнула рукой Валентина Петровна. — Анечка же боится замкнутых пространств, наверное, в поезде ехать не может. Проблемная какая-то.
Анна резко подняла голову. Об её фобии знали только самые близкие, и она просила никому не рассказывать.
— Валентина Петровна… — начала она тихо.
— Что, дорогая? — свекровь повернулась к ней с невинной улыбкой. — Ах, да, ты же стесняешься. Ну что такого? Все мы люди, у всех свои странности. Главное, что Андрюшка тебя принял такой, какая есть.
Андрей сидел красный как рак, явно желая провалиться сквозь землю, но молчал.
— И детишек у них всё никак нет, — продолжала Валентина Петровна, обращаясь к Зинаиде Ивановне. — Два года уже женаты, а толку никакого. Я им и к врачам советую сходить, и народные средства предлагаю, а они… Молодёжь нынче ленивая стала.
— Мама! — наконец не выдержал Андрей.
— Что мама? Правду говорю! — Валентина Петровна налила себе ещё вина. — В наше время к тридцати уже по двое-трое детей было. А они всё карьеру строят, деньги копят. Анечка вон в своём магазинчике торчит до ночи, а дом запускает.
Анна встала из-за стола так резко, что стул опрокинулся.
— Извините, — пробормотала она и направилась на кухню.
Но Валентина Петровна, видимо, решила, что сцена ещё не окончена.
— Да ладно тебе, — громко сказала она. — Обиделась! А чего обижаться-то? Я же из лучших побуждений. Хочу помочь. Вот возьми хотя бы сегодняшний обед — кто тебе посоветовал к мясу гарнир картофельный сделать? Я! А ты хотела рис подать. К говядине рис! Представляете? — обратилась она к гостям. — Хорошо, я вовремя пришла.
Анна стояла у раковины, сжимая кулаки. Картофель она готовила с утра по рецепту своей бабушки, который Андрей обожал. А совет про гарнир свекровь дала только когда увидела уже готовое блюдо.
— И одевается — беда просто! — голос Валентины Петровны доносился из гостиной. — Всё какие-то тряпки на себя напяливает. Я ей говорю: Анечка, ты же замужняя женщина, должна мужа украшать! А она в своих джинсах дырявых ходит. Стыд да и только!
Анна посмотрела на своё отражение в стекле кухонного шкафа. На ней было новое платье, которое она купила специально к этому дню — элегантное, тёмно-синее, подчёркивающее фигуру. Никаких дырявых джинсов.
— А помните, как она в первый раз к нам в гости пришла? — продолжала свекровь. — В кроссовках! На ужин! Я думала, Андрей разыгрывает меня. Хорошо, что соседи не видели.
Анна вспомнила тот вечер. Андрей сказал, что это будет неформальная встреча, посоветовал одеться попроще. А Валентина Петровна встретила её в вечернем платье и туфлях на каблуках, окинув презрительным взглядом с головы до ног.
— Валентина Петровна, — Анна вернулась в гостиную, стараясь держаться спокойно. — Может, не стоит… Гости же…
— А что такого? — свекровь удивлённо вскинула брови. — Мы же семья! Что скрывать? Все видят, что ты неопытная ещё, молодая. Ничего стыдного нет. Я тебя учу, жену приличную из тебя делаю.
— Но это же неправда! — не выдержала Анна. — Я в кроссовках не приходила, и готовлю я сама, и…
— Ах ты! — Валентина Петровна резко поставила бокал на стол. — Да как ты смеешь мне перечить? При гостях! Да кто ты такая? Мой сын тебя с помойки подобрал, в приличный дом привёл, а ты тут ещё и характер показываешь!
В комнате воцарилась мертвая тишина. Гости смотрели в тарелки, Андрей побледнел, но по-прежнему молчал.
— Должна быть благодарна, что я тебя в семью приняли! — продолжала Валентина Петровна, размахивая руками. — Да с твоими-то данными тебе только коз пасти в твоей деревне! А ты тут губы раскатала! Неблагодарная!
Анна почувствовала, как по щекам покатились слёзы. Не от обиды — от злости. От бессилия. От того, что единственный человек, который должен был её защитить, сидел как истукан.
— Извините, — прошептала она гостям и, развернувшись, выбежала из комнаты.
В прихожей она схватила куртку и сумочку. Не разуваясь, выскочила на лестницу и только там остановилась, прислонившись к стене. Дышать было трудно — не от фобии, а от рыданий, которые она больше не могла сдерживать.
Анна спустилась во двор и долго бродила по знакомым улицам, пока слёзы не высохли и злость не перешла в холодную решимость. Домой она вернулась только к вечеру, когда была уверена, что гости разошлись.
Андрей сидел на диване, уставившись в телевизор. При виде жены он вскочил:
— Аня! Наконец-то! Я волновался… Где ты была?
— Гуляла, — коротко ответила она, снимая куртку.
— Слушай, насчёт мамы… Она не хотела тебя обидеть. Просто выпила немного, язык развязался. Ты же знаешь её характер.
Анна повернулась к мужу. Он выглядел растерянным, почти жалким. И в этот момент она поняла, что больше не испытывает к нему ничего, кроме холодного презрения.
— Андрей, — сказала она тихо, — мне интересно, почему ты молчал?
— Как почему? — он заморгал. — Я… ну… не хотел скандал устраивать. При гостях неудобно…
— Неудобно, — повторила Анна. — Понятно. А когда твоя мама рассказывала всем подряд о моих личных проблемах, это было удобно?
— Аня, ну что ты… Она же не со зла…
— А когда она назвала меня неблагодарной и сказала, что ты подобрал меня с помойки? Это тоже не со зла?
Андрей потёр лоб, явно ища слова.
— Мам иногда резко выражается, но она тебя любит. По-своему. Просто у неё характер такой…
— Характер, — Анна усмехнулась. — Два года, Андрей. Два года я терплю её «характер». Два года ты молчишь, когда она меня унижает. Два года я надеялась, что ты наконец встанешь на мою защиту.
— Да что ты хочешь от меня? — вспылил он. — Чтобы я с собственной матерью поругался? Она меня родила, вырастила одна, после того как отец ушёл!
— А я что, чужая? — Анна шагнула к нему. — Я твоя жена или нет?
— Жена, конечно, но…
— Но мама важнее, — закончила за него Анна. — Мама, которая при каждом удобном случае рассказывает, какая твоя бывшая девушка была замечательная. Мама, которая обсуждает с соседями наши личные проблемы. Мама, которая называет меня неблагодарной деревенщиной. И ты это всё одобряешь своим молчанием.
— Я не одобряю! — Андрей вскочил с дивана. — Просто не хочу конфликтов! Не могу же я её заткнуть!
— Можешь. Достаточно было сказать: «Мама, прекрати». Три слова, Андрей. Всего три слова.
Он безпомощно развёл руками:
— Ты не понимаешь… Она очень болезненно воспринимает критику. После развода с отцом у неё депрессия была, она…
— А на мою депрессию плевать? — Анна почувствовала, как снова поднимается злость. — Плевать на то, что я после каждой встречи с твоей мамой рыдаю в ванной? Что я боюсь семейных праздников? Что от её постоянных намёков на мою неполноценность у меня уже комплексы появились?
— Аня, ну не сгущай краски…
— Не сгущай? — Анна рассмеялась, но смех этот был злой и горький. — Сегодня твоя мама при всех сказала, что ты подобрал меня с помойки. Это что? Просто сгущение красок?
Андрей опустил голову:
— Она выпила немного…
— И что? Алкоголь не оправдание для хамства! — Анна подошла к окну, глядя на вечерний двор. — Знаешь, что меня больше всего убивает? Не то, что она меня ненавидит. Не то, что считает недостойной тебя. А то, что ты позволяешь ей это делать.
— Аня…
— Я долго думала, почему она так себя ведёт, — не слушая его, продолжила Анна. — И поняла. Ей нравится, что ты выбрал именно такую жену. Такую, которая будет терпеть любые унижения, лишь бы сохранить брак. Которая не отнимет у неё сына.
— Это неправда!
— Правда, Андрей. И знаешь, что самое страшное? Ты это понимаешь. Но тебе удобно. Удобно, что мама довольна. Удобно, что я молчу. Удобно не выбирать между нами.
Она повернулась к мужу. На её лице не было ни слёз, ни злости — только усталость.
— Но сегодня ты всё-таки выбрал. Своим молчанием.
— Аня, не говори глупости. Я тебя люблю…
— Любишь? — Анна покачала головой. — Любящий муж не сидит молча, когда его жену называют неблагодарной деревенщиной. Любящий муж не позволяет обсуждать интимные подробности жизни своей семьи с соседками.
Андрей пытался что-то сказать, но она подняла руку, останавливая его.
— Я устала, Андрей. Устала объяснять тебе элементарные вещи. Устала быть второй в твоей жизни. Устала от того, что в моём собственном доме меня заставляют чувствовать себя нежеланной гостьей.
— Но это же наш дом…
— Нет, — твёрдо сказала Анна. — Это мой дом. Мои кровные деньги за него заплачены. И я больше не хочу видеть здесь людей, которые меня не уважают.
Она прошла в спальню и достала из шкафа сумку Андрея.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил он, следуя за ней.
— Собираю твои вещи. — Анна методично складывала его одежду. — Завтра заберёшь остальное.
— Аня, остановись! Мы же можем поговорить! Я с мамой поговорю, объясню ей…
— Поздно, — Анна не прекращала укладывать вещи. — У тебя было два года, чтобы поговорить. Два года я ждала, что ты повзрослеешь и научишься быть мужем, а не маменькиным сынком.
— Но я стараюсь! Я исправлюсь!
Анна остановилась и посмотрела на него. В его глазах была паника, он действительно не понимал, что происходит.
— Андрей, сегодня твоя мать сказала при всех, что я никчёмная, что блюда мои невкусные, что я одеваюсь как бомжиха, что у меня проблемы с головой, что я не могу родить детей. И ты молчал. При каждом слове молчал.
— Я не знал, что сказать…
— Вот именно. Не знал. А должен был знать. Муж должен защищать жену. Всегда. От всех. Даже от собственной матери.
Она закрыла сумку и протянула ему.
— Анна, прошу тебя… Давай попробуем ещё раз. Я поговорю с мамой, всё объясню…
— Ты будешь разговаривать с мамой, будешь оправдываться, извиняться, убеждать её, что я не такая плохая. А потом придёшь ко мне и будешь объяснять, почему она права. Как обычно.
Андрей открыл рот, но так ничего и не сказал, потому что понял — она права.
— Видеть тебя не желаю! — сказала Анна, протягивая руку. — Верни ключи от моей квартиры и проваливай к своей ненормальной мамочке!
Андрей медленно достал из кармана связку ключей и положил на ладонь жены. Пальцы его дрожали.
— Аня… Я же люблю тебя…
— Нет, — тихо ответила она. — Ты любишь удобство. Любишь, когда тебе не нужно принимать сложные решения. Любишь, когда можно сидеть в сторонке и делать вид, что проблемы решатся сами.
Она открыла дверь и ждала, пока он выйдет.
— А если я всё-таки поговорю с мамой? Если скажу ей, что она неправа?
Анна печально улыбнулась:
— Тогда тебе стоило это сделать два года назад. Или год назад. Или полгода. Или сегодня, когда она унижала меня при всех. Но не сейчас.
Андрей постоял на пороге, глядя на жену. Потом медленно пошёл к лифту.
Анна закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Впервые за два года в собственном доме было по-настоящему тихо. Не было голоса свекрови, критикующего каждый её шаг. Не было мужа, который вечно оправдывался.
Она прошла в гостиную, где на столе ещё стояли недоеденные блюда, и начала убирать. Салат оливье получился отличным — именно таким, каким его научила готовить бабушка. Мясо было нежным и сочным. Картофель — рассыпчатым и ароматным.
Анна села за стол и налила себе вина. За окном зажигались огни в квартирах, где другие семьи проводили вечер выходного дня. Где-то ругались, где-то мирились, где-то просто молчали, держась за руки.
А она наконец-то была дома. В своём доме, где никто не посмеет сказать ей, что она недостойна любви.
Телефон зазвонил через час. Звонил Андрей.
— Аня, открой, пожалуйста. Мне нужно кое-что забрать…
— Завтра, — сказала она в трубку. — После работы забери остальные вещи. Я оставлю их у соседки.
— Аня, ну не будь такой… Мы же можем всё обсудить…
— Обсуждать нечего, Андрей. Ты сделал свой выбор.
— Какой выбор? Я ничего не выбирал!
— Вот именно, — тихо сказала Анна и нажала отбой.
Утром телефон разрывался от звонков. Звонила тётя Лида, извиняясь за вчерашнее. Звонила соседка Зинаида Ивановна, рассказывая, что всю ночь не спала от стыда. Звонил Андрей каждые полчаса.
А вечером позвонила Валентина Петровна.
— Анечка, дорогая, — голос её звучал елейно, — что это вы с Андрюшкой поругались? Он весь день как потерянный ходит.
— Мы не поругались, Валентина Петровна. Мы разошлись.
— Как разошлись? — в голосе свекрови слышалось неподдельное удивление. — Из-за такой ерунды? Я же ничего такого не говорила!
— Говорили. При всех говорили.
— Да ладно тебе! Я же пошутила! У меня характер такой, прямой. Зато искренний! Не то что эти лицемерки, что за спиной злословят.
Анна мысленно сосчитала до десяти.
— Валентина Петровна, я не собираюсь с вами это обсуждать.
— Анечка, ну будь умницей! Андрюша же тебя любит! И я тебя люблю, как родную дочь! Просто у меня язык длинный, когда выпью. Не держи зла!
— До свидания, — сказала Анна и повесила трубку.
Через неделю Андрей пришёл забрать оставшиеся вещи. Выглядел он плохо — похудевший, небритый, с потухшими глазами.
— Мама сказала, что звонила тебе, — пробормотал он, складывая книги в коробку. — Извинилась.
— Твоя мама не извинялась. Она объясняла, почему она права, а я не права.
Андрей вздохнул:
— Аня, я понимаю, что тогда повёл себя как идиот. Но неужели нельзя простить? Дать ещё один шанс?
Анна смотрела, как он упаковывает свою жизнь в картонные коробки. Почему-то не было ни жалости, ни сожаления.
— Андрей, а что изменилось? Ты поговорил с мамой?
— Пытался. Она сказала, что не понимает, из-за чего мы ссоримся.
— И что ты ей ответил?
Он замолчал.
— Ничего, — констатировала Анна. — Как обычно.
— Но я же пытался!
— Попытка не считается, Андрей. В браке нет попыток — есть поступки. Ты поступил как трус. И продолжаешь поступать как трус.
Он закрыл последнюю коробку и выпрямился.
— Значит, всё?
— Я многому научилась за эти два года. Например, тому, что нельзя любить человека больше, чем он любит себя. И что нельзя надеяться изменить того, кто не хочет меняться.
Андрей взял коробки и пошёл к двери. На пороге обернулся:
— А если я сейчас пойду к маме и скажу ей всё, что думаю? Если поставлю её на место?
Анна покачала головой:
— Поздно, Андрей. Ты должен был это сделать, когда я ещё верила в тебя.
Дверь закрылась. Анна осталась одна в квартире, которая казалась теперь не пустой, а просторной.
