— Мариночка, деточка, ну наконец-то я тебя застала! А то всё работа, работа, молодчина ты наша, вся в делах, как пчёлка!
Голос Аллы Петровны, свекрови, заполнил небольшую прихожую Марининой и Андрея квартиры почти сразу, как только Марина, удивлённо приоткрыв дверь на настойчивый звонок, увидела её на пороге. Алла Петровна, женщина ещё не старая, но уже основательно располневшая, с оценивающим взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз, буквально вплыла внутрь, не дожидаясь формального приглашения.
От неё пахло какими-то резкими, дешёвыми духами и чем-то неуловимо тревожным, как перед грозой. Она всегда появлялась так – без предупреждения, с видом хозяйки положения, словно квартира сына автоматически становилась её филиалом, где она могла устанавливать свои порядки и озвучивать свои желания.
— Здравствуйте, Алла Петровна, — Марина постаралась, чтобы её голос звучал приветливо, хотя визит свекрови, как всегда, был полной неожиданностью и не предвещал ничего, кроме потраченных нервов и последующего долгого «разбора полетов» с Андреем, который вечно пытался угодить и матери, и жене, оказываясь в итоге виноватым перед обеими. — Проходите, конечно. Андрей ещё на работе, будет попозже.
— Да я к тебе, моя золотая, я к тебе! — Алла Петровна уже хозяйским жестом сняла своё видавшее виды пальто, повесила его на крючок, предназначенный для куртки Андрея, бесцеремонно сдвинув его в сторону, и проследовала прямиком на кухню, будто знала, что именно там Марина проводила свой редкий свободный вечер, разбирая рабочую почту в ноутбуке.
Кухня была сердцем их маленькой квартиры, местом, где обсуждались планы и решались проблемы, и Алла Петровна это прекрасно знала, направляясь туда, как на командный пункт. — Слышала я, слышала про твои успехи! Сорока на хвосте принесла, что наша Мариночка теперь большой человек, начальник почти! Ну, рассказывай, не томи! Как оно, на новой-то должности?
Зарплату, небось, хорошую предложили? Небось, теперь и на Мальдивы какие-нибудь сможете махнуть, а не только в Турцию по горящей путевке?
Она уселась на табурет напротив Марины, который протестующе скрипнул под её весом, сложив пухлые руки на животе, и уставилась на неё с таким откровенным, почти хищным любопытством, что Марине стало не по себе. Свекровь всегда проявляла повышенный интерес к их с Андреем финансам, но сейчас это было как-то особенно бесцеремонно, словно она пришла не в гости, а на инспекцию с последующим разделом трофеев.
— Да так, Алла Петровна, всё по-старому, просто обязанностей больше стало, — уклончиво ответила Марина, закрывая крышку ноутбука. Разговор явно обещал быть не из приятных, и ей хотелось как можно скорее свернуть эту тему.
Она чувствовала себя под микроскопом, и каждый её ответ, казалось, будет немедленно проанализирован на предмет скрытых доходов. — Ответственности прибавилось, конечно. Проекты сложные, требуют полной отдачи.
— Ну-ну, не скромничай! — свекровь не унималась, её глаза блестели каким-то нездоровым огнём. — Андрюша-то мой проговорился, что там у тебя теперь оклад – ого-го! Можно сказать, наравне с ним, а то и поболе будешь получать. Молодец, что сказать, хваткая девочка!
Не то что наша Катюша, всё в облаках витает, о принцах мечтает. Двадцать лет девке скоро, а ума палата… Целыми днями в телефоне своём сидит, блогеров этих смотрит, да ногти красит. Толку никакого. Ну да ладно, не будем о грустном, хотя куда уж без него.
Алла Петровна театрально вздохнула, её лицо на мгновение приняло скорбное выражение, но тут же снова просветлело, и она заговорщицки подмигнула Марине, наклоняясь к ней через небольшой кухонный стол.
— Я ведь, Мариночка, не просто так зашла. У меня к тебе, как к человеку теперь состоятельному, можно сказать, деловое предложение. Даже не предложение, а так… мысль одна пришла, замечательная, я считаю! Для всей нашей дружной семьи польза! Такая польза, что ты себе и представить не можешь!
Марина насторожилась. «Деловые предложения» от Аллы Петровны обычно означали одно: попытку использовать их с Андреем ресурсы в интересах самой свекрови или её дочери Кати. Последний раз такое «предложение» закончилось тем, что они с Андреем оплачивали Кате дорогостоящие курсы по визажу, которые та бросила через месяц, заявив, что это «не её».
— Какая мысль, Алла Петровна? — спросила она как можно спокойнее, хотя внутри уже всё сжалось в предчувствии чего-то крайне неприятного. Она сделала глубокий вдох, готовясь к худшему.
Свекровь наклонилась к ней ещё ближе, понизив голос до интимного шёпота, будто сообщала великую тайну государственной важности. Её дыхание, пахнущее мятными леденцами и чем-то ещё, неуловимо кислым, коснулось щеки Марины.
— Понимаешь, деточка… Катюше нашей ведь скоро двадцать лет. Юбилей, как-никак! Взрослая девица, а всё на автобусах да на метро мыкается. А сейчас ведь как без машины? Никуда! Ни на учёбу толком – вечно опаздывает, ни с подружками встретиться в приличном месте, ни за город съездить, воздухом свежим подышать.
Да и работу нормальную без машины сейчас не найти, если только не продавцом в ближайшем ларьке. А у тебя теперь, слава богу, возможность есть… такая возможность! Деньги, можно сказать, сами в руки идут!
Марина смотрела на свекровь, не понимая, к чему та клонит, хотя смутная, тревожная догадка уже начинала оформляться в её сознании, вызывая волну внутреннего сопротивления. Она видела, как блестят глаза Аллы Петровны, как подрагивают уголки её губ в предвкушении.
Алла Петровна сделала паузу, видимо, для большего эффекта, оглянулась по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто, и затем произнесла, широко улыбаясь, словно осчастливливая Марину своей идеей, своим великодушным разрешением потратить её, Маринины, деньги.
— В общем, я подумала… Раз ты теперь так хорошо зарабатываешь, Марина, ты бы могла… ну, что тебе стоит… купить Катеньке машину на день рождения! Представляешь, какой подарок! Она бы на седьмом небе от счастья была!
Да и нам всем спокойнее, что ребёнок на своей машине ездит, а не по этим тесным автобусам толкается, где и заразу подхватить можно, и маньяки всякие шастают. Это же для неё, для её будущего! Это, можно сказать, инвестиция в её счастье и безопасность!
Слова свекрови обрушились на Марину, как ледяной душ посреди жаркого дня. Купить Кате машину? Просто так, потому что у Марины повысилась зарплата? Она смотрела на сияющее лицо Аллы Петровны, на её самодовольную улыбку, и не могла поверить своим ушам. Наглость этого предложения просто зашкаливала, переходя все мыслимые и немыслимые границы.
В голове на мгновение стало пусто, а потом вспыхнуло острое, обжигающее недоумение, смешанное с зарождающимся, холодным возмущением. Она ожидала чего угодно – просьбы одолжить денег на «очень важное дело», намеков на необходимость более существенной помощи «старикам», но такого… Такого она представить себе не могла даже в самом безумном сне.
Свекровь же, не замечая или не желая замечать ошеломлённого состояния невестки, продолжала вдохновенно расписывать прелести этой идеи, уже выбирая цвет и марку несуществующего автомобиля для своей дочери, словно вопрос был решённым, и осталось лишь уточнить детали поставки.
— Небольшую какую-нибудь, юркую, для девочки в самый раз. Чтобы парковаться удобно было. Красненькую или беленькую… Катюша у нас блондинка, ей светлое пойдёт… И не очень дорогую, конечно, мы же люди скромные, понимаем… Ну, в пределах разумного, чтобы и тебе не накладно, и дочке приятно. Ты же умная, Мариночка, подберешь что-нибудь подходящее.
Марина молча смотрела на неё, и слова застревали в горле. Внутри поднималась волна протеста, холодная и твёрдая, как айсберг. Это был уже не просто визит, это было вторжение. Наглое, бесцеремонное вторжение в её жизнь, в её планы, в её, чёрт побери, кошелёк.
И она чувствовала, что молчать не сможет, что этот разговор так просто не закончится. Предчувствие большого, некрасивого скандала повисло в воздухе кухни, густое и липкое, как переслащенный сироп.
— Алла Петровна, я понимаю, что у Кати юбилей, и это важное событие, но… купить машину? Это совершенно невозможно, — Марина наконец обрела голос. Она постаралась говорить ровно, сдерживая волну возмущения, которая ледяным потоком поднималась изнутри. Она посмотрела прямо в блестящие от предвкушения глаза свекрови, стараясь донести всю серьёзность своего отказа.
— Мы с Андреем уже несколько лет откладываем каждую копейку. У нас есть цель – мы копим на первоначальный взнос по ипотеке, хотим наконец-то купить своё жильё, пусть и небольшое. Это наш главный приоритет сейчас. Машина для Кати, даже самая недорогая, – это огромная сумма, которая сведёт на нет все наши усилия. У нас просто нет таких свободных денег.
Улыбка на лице Аллы Петровны медленно сползла, словно маска, которую больше не было нужды носить. Выражение её лица стало жёстким, а в глазах появился знакомый Марине холодный блеск недовольства, который обычно предшествовал долгой и нудной лекции о её, Марининых, недостатках.
— Невозможно? — переспросила она, и в её голосе зазвенели металлические нотки. — Что значит «невозможно», когда у тебя зарплата теперь такая, что можно три таких машины купить, если не шиковать? Квартира… Квартира ваша никуда не денется, успеете ещё накопить! Живёте же сейчас, не на улице. А у Катеньки юбилей! Раз в жизни двадцать лет бывает!
И что, родная семья не может порадовать девочку? Сделать ей такой нужный, такой важный подарок для её будущего? Это что же получается, Марина, твои амбиции, твоя эта ипотека важнее счастья и удобства родного человека?
Она откинулась на спинку скрипнувшего табурета, скрестив руки на груди – поза обиженной, но несломленной праведницы. Её взгляд буравил Марину, требуя немедленной капитуляции.
— И потом, что значит «у нас нет денег»? У тебя теперь есть деньги! У тебя! Андрюша мой как пахал за троих, так и пашет, а ты теперь в начальники выбилась, доход приносишь основной. Так будь добра, поделись с семьёй! Семья – это ведь не только муж, это и его мать, и его сестра.
Катя тебе теперь как сестра родная, а ты ей в такой малости отказываешь! Это эгоизм чистой воды, Марина! Ты только о себе думаешь! Пришла в нашу семью, на всё готовое, можно сказать, а как помочь понадобилось – так сразу «денег нет»?
Марину начало трясти от этой беспардонной демагогии. Каждая фраза свекрови была как пощёчина. «Поделись с семьёй», «Катя тебе сестра», «отказываешь в малости»… Машина – это малость?!
Её зарплата – это не её личные деньги, заработанные бессонными ночами и нервными срывами над сложными проектами, а какой-то общий котёл, из которого Алла Петровна решила зачерпнуть на нужды своей инфантильной дочери?
Спокойствие испарялось с каждой секундой, уступая место холодной, звенящей ярости. Она слишком долго терпела эти намёки, эти попытки влезть в их бюджет, эти вечные жалобы на нехватку денег у Кати при полном нежелании последней хоть палец о палец ударить.
— Алла Петровна, прекратите! — голос Марины стал твёрдым, почти ледяным, и она сама удивилась той силе, которая в нём прозвучала. Она встала из-за стола, инстинктивно создавая дистанцию между собой и свекровью. — Моя зарплата – это моя зарплата.
Да, я много работаю, и да, я теперь хорошо зарабатываю. Но это не значит, что мои деньги – это ваши деньги или деньги Кати. Мы с Андреем – семья, и мы вместе решаем, как распоряжаться нашим общим бюджетом. И мы решили копить на квартиру. Это наше общее, взвешенное решение.
Она сделала паузу, набирая воздуха. Взгляд Аллы Петровны стал откровенно злым. Она тоже поднялась, и её массивная фигура, казалось, заполнила собой всё кухонное пространство.
— Ах, вот как ты заговорила! «Моя зарплата»! Уже разделила всё – моё, твоё! А муж твой, сын мой, он что, не часть этого бюджета? Или ты уже и его мнение ни во что не ставишь? Думаешь, ему приятно будет узнать, как ты его сестру обделила? Как ты его семью не уважаешь?
— При чём здесь неуважение? — Марина уже не сдерживала своего возмущения. — Неуважение – это приходить в мой дом и требовать, чтобы я купила вашей взрослой дочери машину, потому что мне повысили зарплату! Это наглость, Алла Петровна! Самая настоящая наглость!
— Ты должна…
— Вот вы и покупайте своей дочери машину, а не просите меня это сделать! Или что, если я ваша невестка, вы теперь можете распоряжаться моими финансами?!
Последние слова прозвучали резко и громко. Марина сама не ожидала от себя такой прямоты, но плотина прорвалась. Она смотрела на побагровевшее лицо свекрови, на её сузившиеся от злости глаза, и понимала, что пути назад нет. Мост вежливого общения, который она так старательно пыталась поддерживать все эти годы, только что рухнул с оглушительным грохотом.
Алла Петровна несколько секунд молча смотрела на Марину, тяжело дыша. Её грудь вздымалась. Казалось, она сейчас взорвётся. А потом её прорвало.
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! Соплячка! Ты кто такая вообще, чтобы мне указывать?! Я мать твоего мужа! Я жизнь ему дала! А ты… ты просто пришлая девка, которая возомнила о себе невесть что из-за своих денег! Думаешь, купила нас всех своими заработками? Не выйдет! Есть вещи поважнее денег – семья, уважение к старшим! А у тебя ни того, ни другого! Эгоистка неблагодарная! Только о своей шкуре и думаешь!
Кухня наполнилась криком. Алла Петровна не стеснялась в выражениях, её голос срывался, но не от слабости, а от переполнявшей её ярости. Она жестикулировала, размахивая руками, подходя всё ближе к Марине, которая стояла неподвижно, сжав кулаки, чувствуя, как внутри всё горит от гнева и обиды.
Она не собиралась отступать. Это был её дом. Это были её деньги. И это была её жизнь, в которую так бесцеремонно пытались влезть. Скандал разгорался, набирая обороты, и было ясно, что это только начало.
— Я вам не соплячка, Алла Петровна, и не пришлая девка! Я жена вашего сына, и это наш с ним общий дом! И я не позволю вам здесь хозяйничать и распоряжаться моими, честно заработанными деньгами! — Марина чувствовала, как кровь стучит в висках.
Голос её не дрожал, но обрёл стальную резкость, от которой, казалось, могли бы посыпаться стёкла. Она не собиралась уступать ни пяди. Хватит. Достаточно она натерпелась этих вечных претензий, этих скрытых и явных уколов, этого постоянного ощущения, что она всем должна.
— Ах, ты ещё и огрызаться будешь?! Ты ещё и голос на меня повышаешь?! — Алла Петровна сделала шаг вперёд, её лицо исказилось такой гримасой злобы, что на мгновение стало по-настоящему страшно. Она была похожа на разъярённую фурию, готовую испепелить всё на своём пути.
— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?! Я Андрюше всё расскажу! Расскажу, какая у него жена неблагодарная, какая змеюка пригрелась у него на груди! Он тебя вышвырнет отсюда, как собачонку шелудивую, вот увидишь! Посмотрю я тогда, как ты запоёшь, когда останешься одна со своей гордыней и своими деньжищами!
Именно в этот момент, когда атмосфера на кухне накалилась до предела, когда казалось, что вот-вот произойдёт что-то непоправимое, в замке входной двери провернулся ключ, и через мгновение в прихожей послышались шаги Андрея. Он вернулся с работы, уставший, вероятно, предвкушающий спокойный вечер и ужин, но вместо этого его ждал эпицентр семейного скандала.
— Что здесь происходит? Почему вы кричите? — голос Андрея, ещё не до конца понимающего масштабы бедствия, прозвучал из коридора. Он вошёл на кухню, его взгляд метнулся от перекошенного от ярости лица матери к бледной, но решительно настроенной жене. Его обычная добродушная улыбка сползла с лица, сменившись выражением растерянности и тревоги. Он явно не ожидал застать такую сцену.
Алла Петровна мгновенно сменила тактику. Ярость на её лице уступила место выражению глубочайшей обиды и праведного гнева, направленного теперь на сына, как на последнюю инстанцию, способную восстановить «справедливость».
— Андрюшенька, сынок, ты только посмотри, что твоя жена вытворяет! — запричитала она, картинно прижав руку к сердцу, её голос обрёл страдальческие нотки, которые так хорошо действовали на её сына. — Я пришла к вам с добром, с радостной вестью, можно сказать, а она… она меня оскорбила, унизила! Она сказала, что я ей никто, что я не имею права даже совета дать! Представляешь?!
Марина смотрела на мужа, ожидая его реакции. В глубине души ещё теплилась слабая надежда, что он, как всегда, попытается сгладить углы, успокоить обеих, но в этот раз она ждала от него не простого миротворчества. Она ждала поддержки. Она ждала, что он поймёт абсурдность требований его матери и встанет на её, Маринину, сторону. Ведь они вместе строили планы, вместе мечтали о своём жилье.
Андрей выглядел растерянным. Он переводил взгляд с матери на жену, пытаясь уловить суть конфликта сквозь поток материнских обвинений.
— Мам, подожди, успокойся. Марина, что случилось? Из-за чего весь сыр-бор? Объясните толком.
— Я тебе сейчас всё объясню, сынок! — не дала Марине и слова вставить Алла Петровна, её голос снова набрал силу. — Я всего лишь предложила твоей жене, которая теперь, слава богу, зарабатывает немереные тыщи, сделать Катюше подарок на двадцатилетие. Машину купить. Небольшую, для девочки. Чтобы ребёнок не мыкался по автобусам, чтобы ей легче было и на учёбу, и по делам добираться. А она что?!
Она мне заявила, что это наглость! Что я распоряжаюсь её деньгами! Что она копит на свою квартиру, а Катька, сестра твоя родная, пусть как хочет, так и перебивается! Вот такая у тебя жена, Андрюша! Эгоистка, которой наплевать на всю твою семью!
Андрей слушал мать, и на его лице отражалась сложная гамма чувств: от удивления до явного дискомфорта. Он посмотрел на Марину, и в его взгляде она прочла не то, на что надеялась. Там не было поддержки, там было что-то похожее на упрёк.
— Марин, ну зачем ты так? — его голос был тихим, почти виноватым, но слова резанули её сильнее любого крика. — Мама же из лучших побуждений. Катя действительно моя сестра… Двадцать лет – серьёзная дата. Машина, конечно, дорогой подарок, но… с твоей новой зарплатой… может, можно было бы как-то найти компромисс? Помочь хотя бы частью суммы? Мы же семья, должны друг другу помогать.
Марина почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Это было предательство. Откровенное, неприкрытое предательство со стороны человека, которого она любила, с которым собиралась строить будущее. Он не просто не поддержал её, он фактически встал на сторону матери, оправдывая её абсурдные требования. Её последняя надежда рухнула.
— Андрей, ты серьёзно? — её голос прозвучал глухо. Она смотрела на него так, словно видела впервые. — Ты действительно считаешь, что я должна купить Кате машину? После всего, что мы с тобой планировали? После всех наших разговоров о квартире? Ты забыл, как мы считали каждую копейку, отказывая себе во всём?
— Ну, Мариш, не кипятись, — Андрей попытался взять её за руку, но она отдёрнула её, как от огня. Его лицо выражало искреннее желание всё уладить, но он явно не понимал глубины её возмущения. — Я не говорю, что ты должна. Но… мама права в том, что семье нужно помогать. Катя – моя сестра.
Да, она бывает легкомысленной, но… это же не значит, что мы должны от неё отворачиваться. Может, не целую машину, но… какую-то значительную часть. Или взять небольшой кредит на это, ты бы помогла выплачивать…
— Кредит?! Чтобы я выплачивала кредит за машину для твоей сестры, которая палец о палец не ударит, чтобы самой себе заработать хотя бы на проездной?! — Марина ощутила, как внутри всё похолодело от ярости и разочарования.
Слова мужа были для неё как соль на рану. Он не просто её не понял, он обесценил всё – её труд, их общие планы, её чувства.
— Ты вообще слышишь, что ты говоришь, Андрей?! Ты предлагаешь мне отказаться от нашей мечты, от нашего будущего, ради прихоти твоей сестры и твоей матери?!
Алла Петровна, видя, что сын склоняется на её сторону, тут же воспряла духом.
— Вот видишь, Андрюша, она даже тебя слушать не хочет! Только о себе думает! Никакого уважения ни ко мне, ни к тебе, ни к твоей сестре! Я же говорила, что деньги её испортили! Совсем от рук отбилась!
Андрей вздохнул, его лицо выражало усталость и нерешительность. Он оказался между двух огней, и, как это часто бывало, выбрал путь наименьшего сопротивления – попытаться уговорить Марину пойти на уступки, чтобы успокоить мать.
— Марин, ну пойми, это же не конец света. Ну, отложим покупку квартиры на годик-другой, что такого? Зато Катя будет счастлива, и мама успокоится. Неужели это не стоит того, чтобы избежать скандалов?
Марина смотрела на него, и в её глазах больше не было ни любви, ни надежды. Только холодная, отстранённая ярость и горькое осознание того, что она осталась одна против этой жадной, беспринципной семейки. Скандал перешёл на новый уровень.
Теперь это был не просто конфликт с наглой свекровью. Теперь это был конфликт с мужем, который предал её ради спокойствия своей матери и прихотей сестры. И этот конфликт обещал быть ещё более разрушительным.
— Отложим на годик-другой? — Марина переспросила, и её голос, лишённый всякой теплоты, прозвучал на удивление спокойно, но в этой спокойности таилось нечто гораздо более пугающее, чем любой крик. Она смотрела на мужа так, словно видела его впервые — слабого, бесхребетного, готового променять их общую мечту на сиюминутное спокойствие своей матери и прихоти избалованной сестры.
Годик-другой. Как легко он распоряжался их совместным будущим, их выстраданными планами. Годы экономии, отказов, ночных подработок — всё это он предлагал перечеркнуть ради машины для Кати. Внутри Марины что-то оборвалось, окончательно и бесповоротно. Это было дно.
— Андрей, ты сейчас предлагаешь мне отложить нашу жизнь, наши совместные усилия, всё, к чему мы шли эти годы, ради того, чтобы твоя сестра, которая и пальцем не пошевелит для собственного блага, получила дорогую игрушку? Ради того, чтобы твоя мама почувствовала себя победительницей?
Ты действительно считаешь, что это равноценный обмен? — каждое слово она чеканила, как монету, и каждое слово было ударом, от которого Андрей инстинктивно съёживался. Он открыл было рот, чтобы что-то возразить, возможно, снова завести свою песню о «семейных ценностях» и «необходимости помогать», но Марина не дала ему такой возможности.
Её взгляд, холодный и прямой, переместился с мужа на свекровь, которая наблюдала за этой сценой с плохо скрываемым торжеством. На лице Аллы Петровны застыла самодовольная ухмылка – ещё немного, и невестка будет сломлена, сын на её стороне, а Катенька получит заветную машину. Но она просчиталась. Марина не собиралась ломаться. Она собиралась разрушать.
— Знаете что, Алла Петровна? — Марина повернулась к свекрови, и в её голосе не было ни намёка на прежнюю сдержанность или попытку найти компромисс. Была только сталь. — Вы своего добились. Вы показали, кто в этой семье главный манипулятор.
Можете гордиться своим сыном, он у вас действительно очень… послушный. Готов на всё ради вашего одобрения. Даже предать человека, который был с ним рядом, который тянул эту лямку вместе с ним.
Андрей дёрнулся, как от удара.
— Марина, прекрати! Не смей так говорить с матерью! Ты переходишь все границы!
— Границы? — она усмехнулась, но смех этот был лишён веселья, он был как скрежет металла по стеклу. — Границы перешли вы, когда решили, что можете залезать в мой карман и указывать мне, как жить и на что тратить мои заработанные деньги. Когда ты, Андрей, выбрал не меня, не нашу семью, а их. Когда ты так легко согласился растоптать нашу общую мечту.
Она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями для финального удара. Больше не было смысла спорить, что-то доказывать. Решение созрело, твёрдое и неотвратимое, как приговор.
— Так вот, слушайте оба. Раз вы так печётесь о Катином комфорте и её двадцатилетии, раз машина для неё – это вопрос первостепенной важности, то флаг вам в руки. Покупайте. Берите кредиты, продавайте что-нибудь ненужное, ищите дополнительные заработки.
Это теперь исключительно ваша проблема. Андрей, ты же у нас такой заботливый сын и брат, вот и прояви свои лучшие качества. Купи сестре машину. За свои деньги. Или за мамины. Меня это больше не касается.
Она развернулась и, не глядя больше ни на мужа, ни на свекровь, направилась в комнату. Её движения были резкими, но не суетливыми. В них чувствовалась холодная решимость. Алла Петровна что-то кричала ей вслед, какие-то проклятия и обвинения в неблагодарности, но Марина уже не слушала.
Эти звуки были для неё просто фоновым шумом, не имеющим никакого значения. Андрей стоял посреди кухни, бледный и растерянный, его взгляд метался между матерью и дверью комнаты, куда ушла Марина. Он, кажется, начал осознавать масштабы произошедшей катастрофы, но было уже поздно.
Через пару минут Марина вышла из комнаты. В одной руке у неё была её повседневная сумка, в другой – небольшая спортивная сумка, в которую она, видимо, успела бросить самое необходимое. Она была одета в джинсы и свитер, накинула лёгкую куртку. Никаких чемоданов, никаких долгих сборов. Она не собиралась превращать свой уход в спектакль.
Она остановилась в дверях кухни, ещё раз обвела холодным взглядом застывших там свекровь и мужа. Алла Петровна смотрела на неё с ненавистью, но в глубине её глаз мелькнул испуг. Андрей выглядел совершенно потерянным, его лицо было белым, как полотно.
— А я, — Марина произнесла отчётливо, чтобы не осталось никаких сомнений, — буду копить на квартиру. На свою квартиру. Одна. Потому что с такой «семьёй», как ваша, никаких совместных планов строить невозможно. Вы друг друга стоите. Разбирайтесь теперь сами со своими аппетитами и желаниями.
Она не стала дожидаться ответа. Просто развернулась и вышла из квартиры. Не хлопнув дверью, не бросив на прощание ни одного лишнего слова. Просто ушла, оставив за спиной руины того, что когда-то называлось её семьёй. На кухне повисла тяжёлая, вязкая тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Аллы Петровны.
Андрей смотрел на закрывшуюся входную дверь, и на его лице медленно проступало осознание всей глубины пропасти, в которую он только что рухнул, поддавшись материнскому давлению. Машина для Кати вдруг показалась такой мелкой, такой ничтожной ценой за то, что он только что потерял.
Свекровь, опомнившись, открыла рот, чтобы, вероятно, продолжить свои обвинения в адрес «неблагодарной эгоистки», но Андрей молча поднял руку, останавливая её. Впервые в жизни он не хотел слушать свою мать. Скандал достиг своего апогея и завершился полным, окончательным разрывом. И каждый остался с тем, что заслужил…
