Запах липового чая наполнил кухню. Я разлила его по чашкам, расставила вазочки с вареньем и печеньем. За окном октябрьский вечер медленно укутывал город сумерками. В такие моменты хотелось только одного — тишины и покоя.
— Мариш, у меня для тебя кое-что есть, — Виктор вошёл в кухню с кожаной папкой под мышкой.
Я улыбнулась. Мой Витя всегда был таким — деловым, собранным. Даже домашние тапочки не мешали ему выглядеть как директор банка. Впрочем, начальником отдела в юридической фирме он и был.
— Что это? — спросила я, пододвигая к нему чашку с чаем.
— Брачный договор. Всё уже готово, — он раскрыл папку и положил передо мной документы. — Нужно просто подписать.
Договор. Конечно. Мы говорили об этом. В нашем возрасте — мне пятьдесят три, ему пятьдесят семь — это разумно. У каждого своя жизнь за плечами. У меня взрослая дочь, у него — сын.
Я потянулась к документам, перевернула первую страницу, вторую… На третьей странице моя рука замерла. Сердце пропустило удар.
— Витя, здесь указана моя квартира.
Он отхлебнул чай, небрежно откинувшись на спинку стула:
— А, это? Да, включил на всякий случай. Не беспокойся, это просто формальность.
Внутри что-то дрогнуло. Квартира досталась мне после развода с Сашей. Десять лет назад. Я выплачивала кредит одна, последние взносы внесла всего три года назад.
— Но мы не обсуждали это, — мой голос звучал тише, чем хотелось. — Мы говорили только о сбережениях и имуществе, которое появится после свадьбы.
Виктор посмотрел на меня с лёгким раздражением:
— Марина, не делай из мухи слона. Это стандартная практика. Я же не прошу переписать её на меня.
Он улыбался. Так улыбаются люди, которые заранее знают, что всё будет по их. Уверенно. С лёгким нажимом. Эта улыбка напомнила мне что-то… кого-то. Нет, не хочу вспоминать.
— Мне нужно подумать, — я закрыла папку.
— О чём тут думать? — его рука легла поверх моей. Тёплая, сухая. — Мы женимся через три недели. Нам нужно решить этот вопрос.
Я смотрела на наши руки. Его — с дорогими часами на запястье, моя — с венкой вен. Нам нужно решить этот вопрос. Нам? Или ему?
— Завтра, — тихо сказала я. — Я прочитаю внимательно и завтра скажу.
Виктор вздохнул, но спорить не стал. Встал, поцеловал меня в макушку:
— Вечно ты усложняешь.
А я сидела, сжимая чашку с остывшим чаем, и чувствовала, как внутри разрастается что-то холодное и тревожное. Будто предупреждение. Будто память.
Материнская доля
— Мам, ты в своём уме? — голос Светы заполнил всю кухню.
Дочь сидела напротив, сжимая в руках чашку так, будто хотела её раздавить. Приехала без предупреждения. «Соскучилась», — сказала на пороге, а через полчаса разговора я поняла истинную причину: соседка по подъезду, Валентина Петровна, позвонила ей и рассказала про Виктора. Про то, что свадьба скоро. И про документы, которые видела у меня в руках.
— Светлана, не преувеличивай, — я поставила перед ней блюдце с яблочным пирогом. — Мы ещё ничего не решили.
— Да что тут решать? — она откинула прядь волос со лба. Нервным, резким движением. Совсем как её отец когда-то. — Мама, он тебя использует! Вы знакомы всего полгода, а он уже на твою квартиру глаз положил?
Я опустилась на стул. За окном моросил дождь, капли стекали по стеклу, искажая очертания домов напротив.
— Света, это не так просто, — начала я. — Виктор — надёжный человек. Он…
— Надёжный? — перебила дочь. — Папа тоже был надёжным, пока не ушёл к этой своей… как её…
— Ирине, — машинально поправила я.
— Неважно. Важно то, что ты снова наступаешь на те же грабли! — Света вскочила, прошлась по кухне. — Мам, пойми, в пятьдесят три жизнь только начинается. Зачем тебе этот брак? У тебя есть квартира, пенсия скоро, я помогаю…
— Вот именно поэтому, — тихо ответила я. — Мне надоело быть обузой. Надоело одиночество. С Виктором я чувствую себя женщиной, а не просто… мамой или бабушкой на перспективу.
Света остановилась, посмотрела на меня долгим взглядом. В её глазах, таких похожих на мои, читалась тревога.
— Мамуль, — она присела рядом, взяла мои руки в свои. — Я всё понимаю. Правда. Но этот договор… Почему бы просто не исключить квартиру? Если он любит тебя, а не твоё имущество — какие проблемы?
Я молчала. Светины слова попали в самую точку. Ту самую, которая всю ночь не давала мне покоя.
— Знаешь, — продолжила дочь мягче, — я всегда хотела, чтобы ты была счастлива. Чтобы рядом был хороший человек. Но когда начинаются такие вот юридические игры… это плохой знак, мам.
— Я поговорю с ним, — пообещала я, сжимая её ладони. — Завтра же.
Когда Света уехала, я долго стояла у окна. В отражении стекла видела женщину с усталыми глазами. А ведь я действительно почти поверила, что заслуживаю второй шанс. Что кому-то нужна не только моя прописка в центре города.
«Просто поговорю с ним, — думала я. — Объясню, что квартира — это не просто стены. Это моя крепость. Мой тыл. Последнее, что у меня осталось после всех жизненных бурь».
Но внутренний голос, так похожий на голос дочери, шептал: «А что, если он откажется? Что, если это только начало?»
Разговор начистоту
Утро выдалось промозглым. Небо затянули тучи, и казалось, будто день так и не наступил — просто ночь стала чуть светлее. Я решила не откладывать разговор и позвонила Виктору сразу после завтрака.
— Витя, нам нужно поговорить о договоре. Может, заедешь после работы?
— А что не так с договором? — в его голосе послышалось лёгкое раздражение.
— Просто хочу кое-что обсудить. Лично, — я старалась говорить спокойно.
Он согласился неохотно. «Часов в семь буду».
Весь день я готовилась к этому разговору. Мысленно подбирала слова, репетировала фразы. Хотелось быть твёрдой, но не обидеть его. Ведь мы любим друг друга, правда? А в любви всегда можно договориться.
Ровно в семь раздался звонок в дверь. Виктор вошёл, поцеловал меня в щёку. От него пахло дорогим одеколоном и немного — осенним холодом.
— Ну, о чём таком срочном ты хотела поговорить? — спросил он, проходя в гостиную и усаживаясь в кресло.
Я села напротив. На журнальном столике уже лежала та самая папка с договором.
— Витя, я прочитала внимательно документ, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — И хочу предложить исключить мою квартиру из списка. Это единственное, что у меня есть. Моя личная точка опоры.
Виктор прищурился:
— Марина, ты мне не доверяешь?
Вот оно. Именно этого вопроса я и боялась.
— Дело не в доверии. Просто… — я запнулась, — у меня была тяжёлая история с бывшим мужем. И я поклялась себе, что больше никогда…
— Я не твой бывший, — отрезал он, и его лицо резко изменилось. Стало жёстче, холоднее. — Я думал, мы строим отношения на доверии.
— Конечно, — я попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. — Я просто предлагаю вернуться к тому, о чём мы договаривались изначально. Помнишь? Сбережения, машина, то, что мы наживём вместе.
Виктор встал и начал ходить по комнате.
— Знаешь, что меня удивляет? — его голос звучал громче обычного. — То, как быстро ты изменила своё мнение. Вчера всё было нормально, а сегодня вдруг проблемы. Дочка приезжала?
Я вздрогнула:
— При чём тут Света?
— При том! — он почти выкрикнул это слово. — Я вижу её влияние. Она с самого начала была против нашего брака. А теперь настраивает тебя против меня.
— Никто меня не настраивает, — я тоже поднялась. — Я просто хочу защитить то, что мне дорого.
— От меня защитить? — он подошёл вплотную. — Ты что, считаешь меня мошенником? Аферистом?
— Нет, конечно, нет! — я отступила на шаг. — Просто для меня это важно. Пойми…
— Это ты пойми! — перебил он. — Либо мы доверяем друг другу полностью, либо… зачем всё это?
В его словах был какой-то подвох, но я не могла понять какой. Виктор, мой спокойный, рассудительный Виктор, превратился в совершенно другого человека. Его глаза потемнели, а на шее вздулась вена.
— Может, нам стоит отложить этот разговор? — тихо предложила я. — Просто подумать обоим…
— Думать тут нечего, — отрезал он, направляясь к входной двери. — Видимо, наши отношения значат для тебя меньше, чем квадратные метры.
Дверь за ним закрылась с громким стуком. А я осталась стоять посреди комнаты, ощущая, как внутри разрастается что-то тревожное и болезненное. Словно тёмное предчувствие.
Случайности не случайны
Кафе «У Марии» утопало в запахе свежей выпечки. Пирожные под стеклом витрины, кремовые розочки на тортах, пышные круассаны — всё дышало уютом и сладким теплом. Наташка опаздывала, как всегда. Я успела выпить полчашки капучино, когда она влетела в двери, растрёпанная и запыхавшаяся.
— Прости, Маринка! — она плюхнулась на стул напротив. — Эта пробка на Садовом… Думала, с ума сойду!
— Да ладно, — махнула я рукой. — Всё как обычно.
Наташка заказала латте и черничный пирог, стянула с плеч лёгкий шарфик.
— Ну? — тихо спросила она, придвинувшись ко мне. — Рассказывай, что там у вас стряслось. По телефону ты звучала совсем убито.
И я рассказала. Про договор, про квартиру, про то, как странно и резко повёл себя Виктор, когда я отказалась. Про то, как в его глазах промелькнуло что-то, до боли напомнившее взгляд Саши — давно, ещё до измены, когда он уже всё решил, но продолжал играть роль любящего мужа.
Наташка молчала, нервно отщипывая кусочки от своего пирога. Она никогда не была хороша в сокрытии чувств — лицо выдавало с головой.
— Что? — я поставила чашку на стол. — Говори уже.
— Слушай… — Наташка провела пальцем по краю блюдца. — Я не хотела тебе говорить. Думала, может, всё обойдётся. Ты так светилась вся с этим своим Виктором…
Сердце укололо предчувствием.
— Наташа, не тяни. Я уже взрослая девочка.
Она выдохнула и заговорила быстро, словно боялась передумать:
— Вчера Зойка звонила, ну, моя двоюродная, которая в автосалоне работает. Она твоего Виктора видела. Он машину продаёт. Новенькую, которой так хвастался. Зойка случайно подслушала, как он с менеджером говорил. Сказал, что срочно деньги нужны, что кредиторы наседают…
Я замерла, чувствуя, как холодеет кончик носа. Всегда так было, когда плохие новости приходили.
— И это не первый раз, — продолжала Наташка, теребя салфетку. — Зойка говорит, он уже приходил год назад. Тоже продавал что-то. И тоже про долги говорил…
В голове щёлкнуло. Всплыли обрывки фраз, мелкие детали, на которые я не обращала внимания. «Давай в следующем месяце распишемся, чего тянуть-то?» — говорил Виктор. «У меня небольшие финансовые проблемы, но это временно», — говорил Виктор. «Вы с дочкой не доверяете мне из-за квартиры», — говорил Виктор.
Квартира. Долги. Спешка со свадьбой.
— Вот ведь… — у меня не нашлось цензурных слов.
— Прости, подруга, — Наташка сжала мою руку. — Но лучше знать правду сейчас, чем когда станет совсем поздно.
Я кивнула, оглушённая вдруг накрывшим пониманием.
— Знаешь… — начала Наташка осторожно. — Может, в нём и правда что-то есть хорошее. Может, он к тебе по-своему привязался. Но если так начинается, то как продолжится?
За окном моросил мелкий дождь. Капли стекали по стеклу, искажая мир снаружи — размытый, нечёткий. Там, в этом размытом мире, был человек, которому я почти доверила свою жизнь. Свой дом. Свою душу.
Я представила, как подписываю договор. Как выхожу замуж. Как в первый же трудный момент он продаёт нашу — нет, мою — квартиру. Как я снова остаюсь у разбитого корыта.
Нет уж.
Я почувствовала, как внутри поднимается что-то — не злость даже, а странное, печальное облегчение. Как будто долго несла тяжёлую сумку, а теперь наконец поставила на землю.
— Спасибо, Наташ, — я улыбнулась через силу. — За правду.
Она улыбнулась в ответ:
— На то и нужны старые подруги, да? Чтобы вовремя шепнуть на ушко: «Детка, ты не туда идёшь».
Выбор в пользу себя
Кот Васька развалился на подоконнике, щурясь на вечернее солнце. Рыжий бок мерно поднимался и опускался, жизнь была проста и понятна — миска, окно, хозяйкина рука, чешущая за ухом. Хорошо коту. Ни тебе свадеб, ни брачных договоров, ни мужиков с долгами.
Телефон пискнул в третий раз. Виктор. Опять. Я смотрела на экран, и буквы его имени казались чужими, нелепыми. Словно не ему я полгода готовила ужины, не с ним смеялась над глупыми комедиями, не ему рассказывала о своих страхах и мечтах.
Полгода. Всего-то. А казалось — вечность.
— Ну что, Васька, — сказала я коту, почёсывая бархатистый подбородок. — Как думаешь, чего от нас хотят? Квартиру, да? А нас самих, Василий, кот ты мой сибирский, нас самих — не хотят?
Васька муркнул. Ему было решительно наплевать.
Я выключила звук у телефона и подошла к книжному шкафу. На третьей полке, за томиком Чехова, пылилась наша с Сашей свадебная фотография. Я не выставляла её напоказ, но и не выбрасывала. Просто спрятала подальше, как прячут старые письма — вроде и не нужно, но и руки не поднимаются уничтожить.
На фотографии мы смотрели друг на друга, а не в камеру. Я — совсем девчонка, в дурацком белом платьице (за которое до сих пор стыдно), и Сашка — тощий, нелепый, в костюме с чужого плеча. Мы были нищие тогда. Занимали у всех на эту свадьбу. Потом долго отдавали.
Но мы были счастливы, чёрт возьми. До одури счастливы. Потому что любили друг друга по-настоящему. И даже когда это закончилось — через пятнадцать долгих лет, когда Сашка ушёл к своей Ирке — я знала: то, что было между нами, было настоящим. Живым. Правдой, а не ложью.
А что между мной и Виктором? Театр. Игра. «Люби меня, корми меня, впиши квартиру в договор».
Телефон снова запищал. Господи, да что ж ему неймётся?
Я вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Гнева на него — за обман. Гнева на себя — за то, что позволила себя обмануть. За то, что поверила в сказку о прекрасном принце, как последняя дура. Будто мне семнадцать, а не пятьдесят три.
Схватила телефон, нажала на вызов.
— Марина! — в голосе Виктора звучало облегчение. — Почему не отвечаешь? Я весь день…
— Свадьбы не будет, — оборвала я.
Тишина. Долгая, вязкая. А потом:
— Что? Из-за этой ерунды с договором? Хорошо, давай исключим квартиру, если тебе так спокойнее.
Его голос стал мягким, вкрадчивым. Интересно, сколько женщин купились на этот тон? Сколько отдали ему свои сбережения, свои квартиры, свои сердца?
— Знаешь, Витя, — сказала я тихо, удивляясь собственному спокойствию, — дело не в договоре. И не в квартире. Просто я поняла, что не хочу выходить замуж за человека, которому нужно что-то от меня, а не я сама.
— О чём ты? — в его голосе мелькнула паника. — Марина, это всё глупости. Если ты наслушалась каких-то сплетен…
— Про долги свои расскажешь другой, — перебила я. — Я отказываюсь от свадьбы. Не из вредности или обиды. Просто из уважения к себе.
— Подожди, какие долги? Это всё неправда! Маринка!
Слышать моё имя из его уст стало вдруг невыносимо. Словно он не имел больше права так меня называть.
— Не звони мне больше, пожалуйста, — сказала я. — Прощай.
Я отключила телефон и какое-то время просто стояла посреди комнаты. В голове было пусто. Наверное, так бывает после операции под наркозом — когда боль ещё не вернулась, но ты уже понимаешь, что всё закончилось. Что самое страшное позади.
Прошла на кухню, поставила чайник. Руки действовали на автомате. Чашка. Ложка. Коробка с чаем. Варенье из холодильника — то самое, вишнёвое, которое я варила летом. Которым угощала Виктора при первом знакомстве.
Телефон зазвонил снова, но это была уже не его мелодия. Светка.
— Привет, мам! — голос дочери звучал бодро. — Как ты там? Помирились с женихом?
— Нет, доченька, — я почувствовала, как на глазах выступают слёзы, и торопливо смахнула их. — Кажется, я только что отказалась выходить замуж.
Светка присвистнула:
— Ого.
— Он врал мне, Света, — слова шли из самого нутра. — Про долги, про всё. А за вранье… ну какая тут может быть любовь?
Дочь молчала. Я слышала только её тихое дыхание в трубке.
— Ты не одна, мам, — наконец произнесла она. — Слышишь?
— Знаешь… — я вдруг улыбнулась сквозь слёзы. — Кажется, я только сейчас поняла: я и не была одна. Никогда. Потому что я всегда была у себя. И сейчас — у себя. Понимаешь?
Светка понимала. Потому что она — плоть от плоти моей, дочь матери-одиночки, видевшая, как я выживала после развода. Как поднималась с колен. Как строила жизнь заново своими руками.
Я научила её этому. А сегодня, кажется, напомнила себе.
У себя
Вокзал гудел, как потревоженный улей. Объявления о прибытии и отправлении поездов, шум голосов, скрип чемоданных колёс по полу — всё сливалось в единый гул, странно успокаивающий. Я сидела на скамейке в зале ожидания, положив сумку рядом. В руке — билет до Сочи.
— Мам, может, всё-таки поедешь ко мне? — Света присела рядом, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. — У меня места полно, да и с Кириллом вы ладите.
Я покачала головой:
— Нет, доченька. Тебе с мужем сейчас своя жизнь нужна, без тёщи под боком.
— Какая ты тёща! — фыркнула Света. — Кирилл тебя обожает.
Я улыбнулась. Действительно, с зятем мне повезло. Надёжный парень, любит мою Светку. Такие сейчас редкость.
— Всё равно, — сказала я твёрдо. — Мне нужно побыть одной. Не потому, что плохо, а потому что… хочется.
Две недели прошли как в тумане. Виктор звонил, приходил, даже попытался устроить сцену у подъезда. Обвинял меня в чёрствости, в том, что я поверила сплетням. Потом плакал, говорил о любви. В конце концов, признался про долги — «небольшие финансовые затруднения», как он выразился. Я слушала и понимала, что больше не верю ни одному его слову. Если он лгал о таком важном, значит, мог солгать о чём угодно.
Наталья Сергеевна, моя верная подруга, настаивала:
— Уезжай куда-нибудь. Хоть на неделю-другую. Отдохни, проветри голову. Ты заслужила.
И я решилась. Взяла отпуск за свой счёт в библиотеке, где работала, и купила билет в Сочи. Одна, в октябре, когда уже не сезон. Может, именно поэтому? Хотелось тишины. Хотелось моря без толпы, пустых пляжей и длинных прогулок вдоль берега.
— Дамы и господа! Объявляется посадка на поезд №104 Москва-Адлер, — разнеслось по залу.
Света вздохнула и крепко обняла меня:
— Звони каждый день, слышишь? И если что — сразу домой. Я примчусь, встречу.
— Всё будет хорошо, — я погладила дочь по волосам, как в детстве. — Это же я, в конце концов. Справлюсь.
Мы пошли к перрону. Моя немногочисленная осенняя одежда умещалась в одном чемодане. Никаких вечерних платьев, никаких нарядов «для него». Только самое необходимое и удобное.
Когда до отправления оставалось несколько минут, Света вдруг сказала:
— Знаешь, мам, я тобой горжусь. Правда. Не каждый смог бы так… достойно поступить.
Я обняла дочь и прошептала:
— Просто в какой-то момент понимаешь, что одиночество — это не пустота. Это возможность быть собой без оглядки на кого-то ещё.
Света моргнула, сдерживая слёзы:
— Но ведь тебе одиноко…
— Мне не одиноко, — покачала я головой. — Я не одна. Я — у себя.
Прозвучал последний гудок. Я поднялась по ступенькам вагона, помахала дочери с подножки. Она стояла на перроне — высокая, красивая, такая похожая на меня в молодости. Может, именно ради этого стоило пройти через всё? Чтобы показать своей девочке — никогда не поздно выбрать себя.
Поезд тронулся. Я прошла в купе, села у окна. За стеклом проплывал осенний город, расцвеченный жёлтыми и красными кронами деревьев. Впереди было море, шум волн, крики чаек. Впереди была свобода — пугающая и прекрасная, как любое начало.
Я достала из сумки книгу, которую давно хотела прочитать, но всё не находила времени. Открыла на первой странице. И подумала вдруг, что моя собственная история тоже только начинается. Новая глава. И писать её буду я сама — без чужой правки, без вычёркиваний, без компромиссов.
«Всё будет хорошо», — подумала я и улыбнулась своему отражению в вагонном стекле.
