Катя сидела на кухне у мамы и крутила в руках чашку с остывшим чаем. На скуле расплывался синяк — некрасивый, желто-фиолетовый, похожий на грязное пятно.
— Споткнулась, — сказала она, не поднимая глаз. — В ванной. Глупо вышло.
Галина Сергеевна молча резала хлеб. Нож стучал по доске — раз, два, три. Ровные ломтики ложились друг на друга.
— В ванной, — повторила она. — Понятно.
За окном шумели машины. Обычный вечер пятницы — люди спешили домой с работы. У соседей сверху играла музыка. Жизнь шла своим чередом, а на кухне повисла тишина, тяжелая, как мокрое одеяло.
— Мам, не начинай.
— Я молчу.
Катя встала, подошла к окну. Внизу во дворе дети играли в футбол. Мяч стукнул о стену дома — глухо, коротко.
— Через две недели свадьба. Платье висит в шкафу. Ресторан оплачен. Приглашения разосланы.
— Знаю.
— Павел хороший. Просто… просто вчера мы поссорились. Я сама довела. Сказала лишнее.
Галина положила нож. Повернулась к дочери — медленно, будто каждое движение давалось с трудом.
— Катюш, посмотри на меня.
— Мам…
— Посмотри.
Катя обернулась. В глазах — слезы, злость, страх. Всё вперемешку.
— Он тебя ударил.
— Один раз! Один! Люди ссорятся, мам. Это нормально. Он извинился. Сказал — больше никогда.
— Они все так говорят.
— Откуда ты знаешь? Ты всю жизнь одна! Папа умер, когда мне было три. Ты даже не пыталась никого найти!
Слова повисли в воздухе. Галина села на табурет. Руки сложила на коленях — спокойно, аккуратно.
— Не пыталась, — согласилась она. — Боялась привести в дом человека, который поднимет руку на мою дочь. Видишь, как вышло? Ты сама такого нашла.
Катя заплакала. Тихо, почти беззвучно — так плачут, когда стыдно за свои слезы.
— Я его люблю.
— Любишь.
— Да! И он меня любит! Просто… просто иногда срывается. У него работа тяжелая. Стресс. Но он хороший, правда. Ты его не знаешь.
— Покажи руки.
— Что?
— Руки покажи.
Катя протянула ладони. На запястье — еле заметные следы пальцев. Старые уже, почти прошли.
— Это когда было?
— Мам, хватит.
— Неделю назад? Две?
— Какая разница!
— Большая разница, Катюша. Большая.
Ночью Галина не спала. Слышала, как дочь плачет в ванной — старается тихо, воду включила, но всё равно слышно. Стены в хрущевке тонкие. Всё слышно — и плач, и шепот, и удары.
Утром Катя ушла рано. Оставила записку: «На примерку. Вернусь к вечеру.»
Галина позвонила на работу — отпросилась. Поехала к Павлу.
Он открыл сразу. Красивый мужчина — высокий, широкоплечий. Улыбка белозубая, уверенная. Таких женщины любят.
— Галина Сергеевна? Какими судьбами?
— Поговорить надо.
— Заходите.
Квартира — евроремонт, кожаная мебель, огромный телевизор на стене. Всё дорогое, статусное. Всё кричит: я успешный, я могу себе позволить.
— Кофе?
— Не надо.
Павел сел напротив. Ногу на ногу закинул. Расслабленно так, по-хозяйски.
— Катя вам рассказала?
— Что рассказала?
— Про нашу ссору. Глупость вышла. Я уже извинился. Купил билеты в Париж — сюрприз на медовый месяц.
— Вы её бьете.
Улыбка не дрогнула. Только глаза стали холоднее.
— Это Катя вам сказала?
— Я сама вижу.
— Галина Сергеевна, между мужем и женой… ну, вы понимаете. Всякое бывает. Эмоции. Страсть. Это не значит, что я её не люблю.
— Это значит, что вы её бьете.
— Один раз. Один! Я сорвался. Человек я или нет? У меня нервная работа. Катя иногда… сами знаете, какая она. Упрямая. Спорит по пустякам.
— И вы её учите?
— Я её люблю.
— Кулаками?
Павел встал. Прошелся по комнате. Остановился у окна.
— Знаете что? Мне плевать, что вы думаете. Катя — взрослый человек. Она сама решает. И она выбрала меня.
— Пока выбрала.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что я не позволю вам её калечить.
Павел рассмеялся. Громко, искренне — будто услышал хорошую шутку.
— Вы? Вы мне помешаете? Одинокая училка на пенсии? Да кто вы такая?
— Мать.
— И что? Побежите в полицию? Катя всё отрицает. Вы ей только хуже сделаете.
— Я найду способ.
— Ищите. А я пока на вашей дочери женюсь. И знаете что? Она будет счастлива. Потому что я дам ей всё — квартиру, машину, шмотки. Всё, что вы дать не смогли.
— Кроме безопасности.
— Безопасность? — Павел подошел ближе. Навис над Галиной — большой, сильный. — Вы думаете, ваша дочь в безопасности? Одинокая баба под тридцать? В этом городе? Да её сожрут и не подавятся. А со мной — она под защитой. Да, иногда я срываюсь. Но это лучше, чем помойка, которая её ждет без меня.
Галина встала. Медленно, спокойно. Посмотрела ему в глаза.
— Вы правы. Я одинокая училка. У меня нет денег, связей, власти. Но у меня есть дочь. И я сделаю всё, чтобы её защитить. Всё, вы слышите? Даже если придется вас убить.
— Вы мне угрожаете?
— Предупреждаю.
Вышла, не оглядываясь.
Вечером Катя вернулась с примерки. Глаза красные, но улыбается.
— Мам, платье — сказка! Хочешь посмотреть?
— Хочу.
Катя принесла платье. Белое, пышное, с кружевами. Красивое. Дорогое.
— Павел выбирал. У него хороший вкус.
— Да. Хороший.
— Мам, ты была у него?
Галина не стала врать.
— Была.
— Зачем?!
— Хотела поговорить.
— О чем? Мам, ты с ума сошла? Это моя жизнь! Моя!
— Знаю.
— Тогда почему лезешь?
— Потому что люблю.
Катя села на диван. Платье положила рядом — аккуратно, бережно.
— Он позвонил. Сказал, ты приходила. Сказал… сказал, что ты угрожала.
— Не угрожала. Предупредила.
— Какая разница! Мам, ты всё портишь! У меня наконец-то есть мужчина. Сильный, успешный. Который хочет на мне жениться!
— Который тебя бьет.
— Один раз!
— Пока один.
— Не будет больше. Он обещал.
— Катюш, — Галина села рядом, взяла дочь за руку. — Милая моя. Они всегда обещают. И всегда врут.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Но ты же не… папа же не…
— Папа — нет. Папа был хороший. А вот дядя Толя… помнишь дядю Толю?
Катя нахмурилась.
— Который приходил, когда мне было пять?
— Шесть. Тебе было шесть.
— Я его плохо помню. Только что он громко смеялся.
— Да. Громко смеялся. И громко кричал. И бил — не громко, тихо. Чтобы соседи не слышали.
— Тебя?
— Меня.
— Мам…
— Я терпела три месяца. Думала — изменится. Думала — я что-то не так делаю. Думала — надо для Кати, ей нужен отец. А потом он замахнулся на тебя.
— Я не помню.
— Ты играла, что-то разлила. Он разозлился. Поднял руку. Я успела — встала между вами. Получила по лицу. А ты смотрела. Большими глазами смотрела и не понимала, что происходит.
Катя молчала. Платье рядом белело, как сугроб.
— В тот вечер я его выгнала. Сказала — еще раз появишься, убью. Он не поверил. Пришел через неделю — пьяный, с цветами. Я вызвала милицию. Потом еще раз. И еще. В конце концов отстал.
— Почему ты не рассказывала?
— Зачем? Чтобы ты росла с мыслью, что мама выбирала мужиков-подонков? Чтобы боялась? Чтобы не доверяла?
— Но Павел не такой.
— Такой, Катюш. Точно такой. Они все одинаковые — те, кто бьет. Сначала — один раз. Потом — простите, больше не буду. Потом — ты сама виновата. Потом — скорая и травмпункт.
— У нас всё будет по-другому.
— Не будет.
— Будет! Мам, я не могу отменить свадьбу! Что люди скажут? Что я скажу? Что подумают?
— Что ты себя уважаешь.
— Нет. Что я истеричка. Что со мной что-то не так. Что я не смогла удержать мужчину.
— Лучше не удержать, чем в реанимации оказаться.
— Ты драматизируешь.
— Дай бог.
Свадьба состоялась. Галина пришла — не могла не прийти. Сидела, улыбалась, поздравляла. Павел обнимал Катю, целовал, клялся в вечной любви. Гости умилялись — какая красивая пара.
«Горько!» — кричали родственники.
Горько, думала Галина. Очень горько.
Прошел год.
Галина готовила обед, когда раздался звонок. Незнакомый номер.
— Галина Сергеевна? Это из травмпункта. Тут ваша дочь…
Она не помнила, как добралась. Помнила только белый коридор, запах лекарств и Катю на кушетке. Рука в гипсе, лицо опухшее, глаз заплыл.
— Упала, — сказала медсестра. — С лестницы упала. Так муж сказал.
Галина села рядом. Катя отвернулась к стене.
Долго молчали. За окном темнело. В коридоре ходили люди — врачи, пациенты, родственники. У всех своя боль, своя беда.
— Не говори ничего, — прошептала Катя.
— Не буду.
— Не надо «я же говорила».
— Не надо.
— Я сама виновата. Не должна была спорить. Он устал. У него проблемы на работе.
— Катюш…
— Мам, я домой хочу.
— Поехали.
— Нет. К нему домой. Он ждет.
— Катя…
— Мам, это моя жизнь. Моя семья. Я должна вернуться.
Галина встала.
— Я буду ждать.
— Что?
— Я буду ждать тебя. Всегда. Когда решишь уйти — приходи. Днем, ночью, в любое время. Дверь открыта. Всегда открыта.
— Мам…
— Я всё еще жду тебя, Катюш. И буду ждать столько, сколько нужно.
Вышла из травмпункта. Медленно пошла к метро. В кармане звякнули ключи — от своей квартиры и запасные от Катиной. Те, что дочь оставила год назад — «на всякий случай».
Всякий случай обязательно настанет. Галина знала это точно. Вопрос только — когда. И в каком состоянии Катя до него доживет.
А пока — ждать. Что еще остается матери? Только ждать.
В метро было людно. Пятница, вечер — все спешат домой. Обычные люди с обычными заботами. Кто-то везет цветы жене, кто-то торт детям. Кто-то просто устал и хочет поскорее добраться до дивана и телевизора.
А кто-то едет домой с переломом. К мужу, который «больше не будет».
Галина закрыла глаза. Господи, думала она. Господи, сделай так, чтобы она успела уйти. Пока не поздно. Пока жива.
Пусть лучше одна, как я. Но живая.
Пусть лучше люди шепчутся за спиной — не смогла удержать.
Но живая.
Всё остальное — неважно. Всё остальное приложится.
Была бы жива.
