Анна сидела в купе скорого поезда и смотрела в окно, где мелькали пожухлые октябрьские поля и редкие деревеньки с покосившимися заборами. Обратная дорога всегда казалась короче. Особенно когда торопишься прочь. Особенно когда за спиной остается разговор, который перевернул всю жизнь.
Она достала телефон и открыла последнее сообщение от матери: «Аннушка, ты подумай хорошенько. Семья — это святое. Не оставляй нас».
Анна усмехнулась. Семья — это святое. Красивые слова, за которыми всегда скрывалось одно и то же требование: дай денег. Помоги. Реши проблему. И неважно, что твоя собственная жизнь давно превратилась в бесконечный марафон с одной целью — удержаться на плаву и вытянуть на себе всех остальных.
Три дня назад Анна приехала в родной Тверской городок впервые за полгода. Работы было по горло — в компании готовились к масштабной реструктуризации, и как ведущий специалист отдела по работе с персоналом она отвечала за все: от психологических тестирований сотрудников до разработки новой корпоративной культуры. Двенадцать часов в офисе стали нормой. Но когда мать позвонила и слезливо попросила приехать — «у нас тут важный разговор, дочка, без тебя не решить», — Анна взяла три выходных и села на поезд.
Родительская двушка на окраине встретила её привычным запахом пирогов и сердечных капель. Мама засуетилась, накрывая на стол, отец молча кивнул из своего кресла у телевизора. Анна обняла их обоих, почувствовав, как постарели за эти месяцы, и сердце сжалось от привычной вины. Она так редко бывала дома. Она так мало им звонила. Всё работа, работа…
— Где Лёшка? — спросила она, оглядываясь.
— У Светы, — мама махнула рукой. — Невеста, знаешь ли. Прилипли друг к дружке.
Лёша — младший брат, двадцать семь лет. Институт бросил на третьем курсе, с работы увольнялся каждые полгода, то поссорившись с начальством, то «устав от рутины». Последние пять лет он перебивался случайными заработками и жил с родителями, а содержала всех Анна.
Именно её зарплаты хватало на лекарства для отца с его больным сердцем, на коммунальные платежи, на продукты. Она переводила по тридцать-сорок тысяч в месяц, иногда больше. И ни разу не попросила вернуть.
— Ну что, рассказывайте, зачем звали, — Анна села за стол и взяла чашку чая.
Родители переглянулись. Мама нервно теребила край фартука.
— Аннушка, ты же знаешь, что Лёша женится, — начала мать.
— Слышала что-то такое. Поздравляю. Света беременна?
— Ага, на пятом месяце уже. Свадьбу на декабрь назначили, скромную, но всё равно надо…
— Мама, если нужны деньги на свадьбу, так и скажи. Сколько?
Мать снова посмотрела на отца. Тот вдруг встал, подошел к серванту и достал папку с документами.
— Не в деньгах дело, дочка, — отец положил папку на стол. — Ты же понимаешь, Лёше сейчас семью создавать. Ребёнок будет. Им жить где-то надо.
Что-то холодное шевельнулось в груди у Анны.
— И что?
— Мы с матерью подумали и решили… — отец замялся. — В общем, квартиру мы переписали на Лёшу. И машину тоже. Ему нужнее.
Анна молча смотрела на него. Слова доходили как сквозь вату.
— Что… что вы сделали?
— Ну, ты же понимаешь, — мать заговорила быстро, захлёбываясь словами. — У тебя перспективы в Москве, хорошая работа. Ты на ногах стоишь. А Лёша… ему помочь надо. Ребёнок скоро, молодой жене куда деваться? Света у матери в однушке живёт, там им не поместиться. Мы с отцом подумали — отдадим квартиру детям, а сами в деревню передем.
— Погоди, погоди, — Анна подняла руку. — То есть вы квартиру, в которой живёте, переписали на Лёшу. Машину — тоже ему. А что с накоплениями?
— Ему дали, — тихо сказал отец. — Двести пятьдесят тысяч. На первое время.
— Двести пятьдесят тысяч?! — голос Анны сорвался на крик. — Это же были ваши последние деньги! Те, что я вам переводила все эти годы отдельно — «на старость»!
— Аня, не ори, — поморщился отец. — У него ребёнок будет. Ему нужнее.
— Ему нужнее, — повторила Анна как в бреду. — Значит, мне, которая пять лет вас всех содержала, которая отказывала себе во всём, чтобы платить за вашу жизнь, — мне ничего. А брату, который за тридцать лет ни копейки в семью не принёс, — всё.
— Ты же у нас умница, успешная, — залепетала мать. — Ты сама справишься. А Лёша…
— Лёша — неудачник! — выпалила Анна. — Я люблю его, но это правда. Он уже почти тридцать ищет лёгкую жизнь и живёт за чужой счёт. И вместо того чтобы научить его ответственности, вы даёте ему всё, что есть!
— Он семью создаёт! — мать тоже повысила голос. — Вот женится, ребёнок родится — он возьмётся за ум.
Анна рассмеялась. Горько, зло.
— Сколько раз вы это говорили? Когда он институт бросил — «ничего, работать начнёт, образумится». Когда его из магазина за прогулы выгнали — «молодой ещё, найдёт своё». Когда он у вас тридцать тысяч из заначки взял без спроса — «простим, больше не повторится». И что? Он повзрослел?
Повисла тяжёлая тишина. Отец отвернулся к окну. Мать вытирала глаза краем фартука.
— Мы не за этим тебя звали, — наконец сказала мать. — Квартиру уже переписали, это решённое дело. Мы хотели попросить… Аня, дай Лёше денег на свадьбу. И на первое время с ребёнком. Тысяч двести, ну триста. Пока он работу найдёт, пока они освоятся…
— Триста тысяч, — Анна откинулась на спинку стула. — Вы отдали ему всё, что имели. И теперь хотите, чтобы я ещё и подарила ему деньги. На что, простите? Чтобы он их тоже спустил?
— Он их не спустит! — мать вскочила. — У него теперь семья!
— Мама, он полгода назад двадцать тысяч у меня занял «на срочное дело». Помнишь? Я до сих пор их не увидела.
— Он отдаст!
— Когда? Когда найдёт работу? Он всю жизнь её ищет!
Анна встала, чувствуя, как внутри всё клокочет. Обида, боль, несправедливость — всё смешалось в один ком, который душил.
— Вы знаете, что я в ипотеку влезла? — спросила она тихо. — Что я последний отпуск себе три года назад позволила? Что я ношу одни и те же вещи по пять лет, потому что все деньги уходили вам? Я себе в чём-то отказывала, потому что считала — семья важнее. Родители на пенсии, им помочь надо.
— Ну вот, понимаешь же! — обрадовалась мать.
— Понимаю. Только я думала, что это временно. Что когда Лёша наконец встанет на ноги, станет легче. А вы знаете, что сделали? Вы решили, что я — дойная корова. Я работаю, значит, я обязана. А Лёша — он особенный, ему надо помогать.
— Он твой брат! — крикнул отец.
— И что? — Анна развернулась к нему. — Ему тридцать два года! Он взрослый мужчина! Почему я должна за него отвечать?
— Потому что у тебя всё получилось! — отец тоже вскочил, красный, с пульсирующей веной на виске. — Ты сильная, умная, успешная. А он… он всегда был слабее. Ему трудно в этой жизни.
— Ему трудно, потому что вы его всю жизнь от трудностей оберегали!
— Не смей так говорить! — мать схватилась за сердце. — Это твой брат! Твоя семья!
— Моя семья, — Анна качнула головой. — А где вы были, когда я одна в Москву приехала, в общаге жила, на трёх работах вкалывала, чтобы на учёбу хватало? Где вы были, когда мне так плохо было после развода, что я месяц не могла спать? Я звонила, плакала в трубку — а вы сказали «не расстраивай нас, у нас своих проблем хватает». Помните?
Мать отвернулась. Отец молчал.
— А Лёша… — Анна усмехнулась. — Лёша тогда у вас жил, ничего не делал, и вы его жалели. Говорили, что у него кризис личности. В двадцать-то лет.
— Хватит! — рявкнул отец. — Мы тебя вырастили, выучили…
— Я сама себя выучила, — перебила Анна. — На стипендию и подработки. Вы мне даже на еду не давали — всё Лёше, чтобы он в колледже «не чувствовал себя ущемлённым».
Повисла звенящая тишина. Мать всхлипывала. Отец тяжело дышал.
— Так ты поможешь или нет? — наконец спросил он.
И тут что-то внутри Анны сломалось окончательно.
— Нет, — сказала она чётко. — Не помогу. Вы брату квартиру оставили, вот пусть он ваши проблемы и решает.
— Что?! — мать побелела.
— Именно то, что услышали. Вы отдали ему всё имущество? Замечательно. Вы считаете, что он готов к семье? Отлично. Значит, он справится сам. Взрослый человек, скоро отец. Вот пусть и несёт ответственность за свою жизнь.
— Ты не можешь так! — мать шагнула к ней. — Он же пропадёт!
— Значит, пропадёт. Это будет его выбор и его последствия. Я больше не буду его подстраховывать.
— Аня, — отец говорил с трудом. — Ты же понимаешь… Мы стареем. Нам пенсии хватает впритык. Если ты перестанешь помогать…
— То вы пойдёте к любимому сыну. Которому отдали квартиру и все деньги. Он вас и содержать будет.
— Но у него семья! Ребёнок!
— У меня тоже жизнь есть, — Анна взяла сумку. — И я хочу наконец пожить для себя.
— Ты останешься одна! — закричала мать. — С таким характером, с такой чёрствостью! Ты останешься совсем одна, и никто тебе не поможет, когда плохо будет!
Анна остановилась на пороге.
— Знаешь, мама, я уже много лет одна. Одна несу ответственность за всех. Одна решаю проблемы. Одна плачу по счетам. Так что ничего не изменится. Только теперь я буду одна — и свободна.
Она вышла, не оборачиваясь. Хлопнула дверь подъезда, и только тогда слёзы хлынули потоком. Анна прислонилась к холодной стене и дала им излиться. Все годы обиды, усталости, несправедливости выходили вместе с этими слезами.
Потом она вытерла лицо, вызвала такси и уехала на вокзал. Поезд в Москву был только вечером, но она купила билет на первый попавшийся — в Тверь, оттуда на автобус до Москвы. Лишь бы уехать.
Прошло три месяца. Анна перестала переводить деньги родителям. Первые две недели они звонили каждый день — просили, требовали, угрожали. Потом звонки стали реже. Потом прекратились совсем.
Анна погрузилась в работу с головой. Реструктуризация в компании прошла успешно, её повысили до руководителя всего департамента. Зарплата выросла на сорок процентов. Впервые за годы деньги оставались не к концу месяца, а к середине. Она купила себе новое зимнее пальто — не на распродаже, а просто то, которое понравилось. Записалась на йогу. Начала ходить в театр.
Было странно жить для себя. Непривычно. Иногда накатывала вина — а вдруг родителям правда плохо? Но Анна научилась с ней справляться. В конце концов, у них есть сын, которому они отдали всё. Пусть он и заботится.
Как-то в январе ей позвонила тётя Лена, отцовская сестра.
— Аня, ты как? — голос у тёти был встревоженный.
— Нормально. А что?
— Ты в курсе, что у Лёши?
Сердце ухнуло вниз.
— Что случилось?
— Ну… — тётя помялась. — Света от него ушла. Месяц назад. С ребёночком.
— Как ушла?
— Да так. Родила в ноябре девочку, Полину. А перед Новым годом собралась и уехала к матери. Говорит, больше не может.
— Почему?
— Лёша, значит, женился в декабре, как и планировали. Света ещё беременная была. Твои родители свадьбу сыграли, в квартире их поселили. Ну, Лёша вроде даже работу нашёл — в охранной фирме. Первый месяц нормально всё было.
— А потом?
— А потом, — тётя вздохнула, — выяснилось, что он те деньги, что родители ему дали — двести пятьдесят тысяч — спустил ещё до свадьбы. На ставки. В интернете ставки делал на спорт, играл. Сначала выигрывал вроде, а потом всё проиграл. Света думала, что у них хоть что-то есть на ребёнка, а оказалось — ничего. Голый ноль.
Анна закрыла глаза. Конечно. Ну конечно.
— Это ещё не всё, — продолжала тётя. — Света родила, сидит с ребёнком. Лёша вроде работает, но зарплата копеечная — двадцать пять тысяч. Из них коммуналку надо платить, еду покупать. Не хватает, конечно. Света к нему — давай ещё подработку найди. А он сорвался. Говорит, я устал, мне отдыхать надо. И снова в эти ставки подался. Только теперь уже с зарплаты. Света говорит — в одну неделю он половину зарплаты просадил. Они с ребёнком сидят голодные, а он в телефоне ковыряется, ставки делает.
— И она ушла.
— Ушла. Сказала, что не будет с таким жить. Теперь у матери сидит, алименты подала. Суд назначил ему семь тысяч в месяц платить. А он где возьмёт? Зарплата двадцать пять тысяч, минус семь — восемнадцать остаётся. Квартиру-то на его имя переписали, значит, коммуналку он платить должен. Там тысяч пять минимум выходит. Остаётся тринадцать. На еду, на проезд… Твои родители теперь его подкармливают, а то он вообще с голоду помрёт.
Анна молчала. В голове крутилось только одно: я же знала. Я всё это знала заранее.
— Твоя мать мне звонила, — тётя понизила голос. — Просила у меня денег занять. Говорит, Лёше не на что жить. Я отказала, конечно. У меня у самой трое внуков, помогать надо. Но она, боюсь, ещё к тебе обратится.
— Обратится, — согласилась Анна. — Спасибо, что предупредила, тёть Лен.
— Ты держись, девочка. И не давай слабину. Ты молодец, что вовремя от них отстранилась. А то бы они тебя вконец загубили.
Когда тётя повесила трубку, Анна долго сидела у окна, глядя на заснеженную Москву. Ей было жаль брата. Конечно, жаль. Он всё-таки родной человек. Но жалость — это не повод тащить на себе чужую жизнь.
Родители действительно позвонили через неделю. Мать плакала в трубку, отец требовал, чтобы Анна приехала и «всё обсудила». Она слушала их минут пять, а потом спокойно сказала:
— Вы брату квартиру оставили, вот пусть он ваши проблемы и решает.
— Но он не может! — рыдала мать. — Он совсем пропадёт!
— Тогда продайте квартиру. Переоформите обратно на себя и продайте. На эти деньги проживёте какое-то время.
— Как продать?! Это же наша квартира!
— Нет, — поправила Анна. — Это квартира Лёши. Вы сами так решили. Значит, это его ответственность.
— Ты бессердечная! — закричал отец. — Это твоя семья!
— Это была моя семья, — ответила Анна.
Она положила трубку и заблокировала их номера. Не навсегда. Просто на время, пока внутри всё не уляжется.
Прошло ещё полгода. Анна встретила мужчину — архитектора Дмитрия, с которым они случайно познакомились на книжной ярмарке. Они долго говорили о литературе, о жизни, о том, как трудно быть взрослым. Дмитрий рассказал, что тоже когда-то разорвал токсичные отношения с родственниками, которые считали его «банкоматом». И что это было самое правильное решение в его жизни.
Они начали встречаться. Медленно, осторожно, давая друг другу время. Анна училась доверять снова. Училась не бояться быть счастливой.
Иногда она думала о родителях, о брате. Интересовалась у тёти, как они там. Тётя рассказывала: Лёша уволился из охраны, сейчас вообще нигде не работает. Алименты не платит, Света на него в суд подавала, судебные приставы описали его имущество. Родители живут на две пенсии, еле сводят концы с концами. Квартиру пока не продали — жалко, всю жизнь в ней прожили.
Было больно это слышать. Но Анна знала: это не её вина. Она не виновата в том, что брат безответственный. Не виновата, что родители всю жизнь делали выбор в его пользу. Не виновата, что они предпочли короткий путь «дадим ему всё» долгому пути «научим его стоять на ногах».
Она сделала выбор в пользу себя.
На восьмое марта Дмитрий подарил ей путёвку на двоих в Грузию. Они летели вечером, и Анна собирала чемодан, напевая себе под нос, когда раздался звонок в дверь.
Она открыла, не глядя в глазок, и замерла.
На пороге стояла мама. Постаревшая, осунувшаяся, в потёртом пальто.
— Привет, дочка, — тихо сказала она.
Анна молчала. Внутри всё сжалось в один болезненный ком.
— Можно войти?
Анна посторонилась. Мать прошла в квартиру, огляделась, присела на край дивана.
— Хорошо у тебя, — сказала она. — Уютно.
— Ты зачем приехала, мама?
Мать помолчала. Потом достала из сумки платок, промокнула глаза.
— Лёша… Лёша совсем плох, Аня. Он пьёт. Работу не ищет. За квартиру три месяца не платил, сейчас долг огромный. Светка подала на лишение родительских прав — он к ребёнку не ходит, алименты не платит. Его в долги загнали эти ставки, коллекторы звонят. Мы с отцом не знаем, что делать.
— И ты приехала за помощью, — Анна села напротив.
— Я приехала попросить прощения, — мать подняла на неё глаза. — Ты была права. Во всём права. Мы Лёшу избаловали. Думали, что помогаем, а на самом деле… Он совсем не приспособлен к жизни. Он как ребёнок. И это наша вина.
Анна не ожидала этих слов. Она думала, что мать приедет требовать, обвинять. Но не просить прощения.
— Мам…
— Я не прошу тебя помогать ему, — продолжала мать. — Я понимаю, что не имею права. Я просто хотела сказать, что мне очень жаль. Жаль, что мы так с тобой поступили. Что предпочли его тебе. Что пользовались твоей добротой. Ты столько для нас сделала, а мы… Мы были слепыми.
Слезы текли по её щекам. Анна протянула ей салфетку.
— Как папа?
— Сердце шалит. Таблетки пьёт. Держится. Он… он тоже просил передать, что сожалеет.
Они сидели молча. За окном садилось солнце, окрашивая небо в розовые и золотые тона.
— Что вы будете делать? — спросила наконец Анна.
— Не знаю. Лёше предложили в реабилитационный центр лечь — от алкоголя, от игромании. Бесплатно, по программе. Он согласился. Может, там ему помогут. А мы с отцом… Будем как-нибудь. Продадим квартиру, если совсем прижмёт.
Анна кивнула. В груди всё ещё было больно, но уже не так остро.
— Я не могу вам помогать, как раньше, — сказала она. — Не могу и не буду. Это разрушало меня.
— Я понимаю.
— Но если будет совсем плохо— позвони.
Мать кивнула, не поднимая глаз.
— Спасибо, доченька.
Она встала, направилась к выходу. На пороге обернулась.
— Ты простишь меня когда-нибудь?
Анна улыбнулась. Грустно, но без злости.
— Уже простила, мам. Я же психолог. Я понимаю, как это работает. Но прощение не значит, что всё вернётся, как было.
— Я знаю, — мать обняла её. — Будь счастлива, Анюта. Ты заслужила.
Когда дверь за ней закрылась, Анна вернулась к чемодану. Сердце было тяжёлым, но в нём появилось что-то новое. Не радость, нет. Что-то вроде… облегчения.
Она сделала выбор, за который не стыдно. Она выстроила границы, не разрушив себя. Она научилась говорить «нет» без вины.
И впереди была Грузия, весна, новая жизнь.
Жизнь, в которой она наконец-то была на первом месте.
Через год Анна случайно узнала от тёти, что Лёша закончил программу реабилитации. Нашёл работу на заводе. Начал платить алименты — понемногу, но стабильно. Света разрешила ему видеться с дочкой раз в неделю. Родители продали старую квартиру, купили однушку на окраине и помогали сыну, чем могли, но уже без фанатизма.
Анна не знала, изменился ли брат по-настоящему. Может быть, это была временная ремиссия. Может, он снова сорвётся. А может, наконец-то повзрослеет.
Но это уже была не её история.
Её история была о том, что любовь к семье не означает самопожертвование. Что помощь без границ превращается в зависимость. Что иногда нужно отпустить, чтобы дать возможность вырасти — и себе, и тем, кого любишь.
