Дверь в квартиру была приоткрыта.
Катя остановилась в коридоре, словно врезалась в стену из воздуха.
— Ты точно закрывала дверь утром? — спросила она сама себя вслух, медленно доставая ключ.
В груди — лёгкий спазм тревоги. Отложила сумку, прижала её к боку. Вдох. Выдох. Толкнула дверь чуть сильнее.
Первое, что бросилось в глаза — валявшаяся на полу пара мужских кроссовок и розовые тапки с меховой опушкой.
Не её.
Не Вадима.
Из кухни доносился звон ложек и голос — женский, приторный:
— Ты скажи ей, что у нас вариантов нет! Мы ж не на курорт приехали!
Вторая реплика — мужская, сиплая, с проволокой раздражения:
— Да скажи ей сама. Я что, переговорщик?
Катя вошла в гостиную.
С дивана на неё глянула Лена — сестра мужа. В пижаме. С полотенцем на голове. На полу стоял их чемодан, открытый, вещи — в беспорядке. Рядом на кресле сидел её муж, хрустел чипсами, будто в кино.
— О, ты дома! — Лена улыбнулась, словно хозяйка, которую застали за генеральной уборкой.
Катя стояла, не двигаясь. Сердце гулко ударяло где-то под горлом.
— Это что?..
— А что?.. — Лена скорчила недоумение. — Мы с Антоном. На пару дней. Пока у нас с ремонтом беда. Не переживай — ужмёмся!
Антон фыркнул, не отрывая взгляда от экрана.
— Лучше, чем у мамы. Там душ вообще как в подвале.
Катя оглянулась. В коридоре — их куртки. В ванной — чей-то халат.
Их квартира — их маленький угол тишины и порядка — будто тронули чужими руками. И теперь она вся, до последнего крючка в прихожей, не её.
— А Вадим где? — спросила она, сжав пальцы до боли.
— В магазин сбежал, — Лена хихикнула. — Сказал, что ты скоро. Хотел тебя удивить.
Удивил…
Катя прошла на кухню. Тарелки. Два лишних стакана. Запах чужой еды.
Она села на табурет и попыталась дышать.
— Без звонка? Без согласия? — тихо спросила она, глядя в пустую раковину.
— Сестра я ему или кто?! — Лена возмущённо фыркнула. — Ну, Катя… Серьёзно?! Мы ж семья. Неужели жалко?
Катя встала.
— Семья — это когда спрашивают. А не вламываются, как в хостел.
— Не перегибай! — голос Антона прорезал воздух, — Тут и поговорить можно нормально.
Она не ответила. Вошёл Вадим — с пакетами, виновато ссутулившись.
— Я… не знал, как тебе сказать.
Катя смотрела на него. Словно чужого.
— Ты знал, но не захотел. Потому что знал, что я буду против. Верно?
Он молчал. Потом кивнул.
— Я думал… ну… они же ненадолго. У Лены ремонт. Им тяжело.
— Мне тоже не легко. Я, между прочим, работаю по десять часов. Мне нужен дом. А не пункт временного размещения.
— Ты слишком остро реагируешь.
— А ты — слишком мягкотелый, — ответила она резко. — Я тебя люблю, но я не собираюсь жить в коммуналке.
Повисло молчание.
— Катя, — Лена поджала губы, — ты всегда такая — будто тебе кто-то что-то должен. И всё мимо тебя — не так, не по твоему.
— Ваша беда — не моя обязанность, — спокойно ответила Катя. — И если вы решили устроиться здесь без спроса, значит, вы меня вообще за человека не держите.
Слова прозвучали не громко — но будто по стеклу молотком.
Вадим сел. Поставил пакеты на пол.
— Я не подумал… Прости.
Катя повернулась к нему:
— Я не против помочь. Но я против, когда меня ставят перед фактом.
Она вышла из кухни, закрылась в комнате. Села на кровать.
На подоконнике — пыль. В комнате — тишина. Нехотя, с болью внутри, она сняла пальто.
Это мой дом… или уже не мой?
Катя долго не выходила из спальни.
Она слышала, как по квартире передвигались чужие ноги, как Лена хлопала дверцами шкафов, открывала холодильник, смеялась — как будто они и правда здесь на правах хозяев. Муж Лены шмыгал по коридору в носках, без стеснения, и что-то гремел в ванной.
А Вадим…
Он не постучал. Не пришёл. Не попытался загладить, обнять, объясниться.
Просто дал им остаться.
Катя легла на кровать, закинула руки за голову, уставилась в потолок. Внутри зрела знакомая, горькая пустота. Та, что приходит не от обид — а от бессилия.
Вместо уюта — раздражение. Вместо отдыха — тревога. Вместо родного мужа — человек, который сделал выбор… не в её пользу.
— Ты с ней поговорил? — донёсся до неё голос Лены.
— Я не знаю, как… Она злится. Она такая… — Вадим запнулся. — Упрямая.
— А мы, значит, мягкие? — Лена сквозь зубы усмехнулась. — Нас, выходит, можно вышвырнуть в любой момент?
— Лена, не начинай, — он пытался говорить тише. — Это всё неожиданно. Дай ей привыкнуть.
Привыкнуть? К чему привыкнуть? — у Кати сжалось горло.
К тому, что чужие люди роются в твоей кухне, сидят на твоём диване и спят на твоём белье?
К тому, что слово «наш дом» стало их общий дом, но без неё?
Она встала. Расстегнула рубашку, натянула свитер.
Вышла.
В кухне сидели втроём. Пили кофе. Говорили о чём-то житейском — с ленцой, как будто суббота и все на каникулах. Лена заметила Катю первой и театрально выпрямилась.
— Ты подумала? — с вызовом спросила она.
— А ты? — спокойно отозвалась Катя. — Ты подумала, каково это — прийти домой и застать без приглашения людей, которые в нём уже живут?
— Мы временно! — фыркнула Лена. — И ты, как жена, могла бы войти в положение. Разделить, так сказать, семейные тяготы.
— А ты, как гостья, могла бы хотя бы позвонить.
— Я — не гостья. Я — сестра. И я не одна, у меня муж. Мне нужна поддержка. Мы по семьям не бегаем, не скитаемся. Родственники для того и есть, чтобы выручать. Или у тебя в голове только «моя территория» да «мои нервы»?
Катя внимательно посмотрела на неё.
— Ты знаешь, почему у нас с Вадимом нет детей?
Лена нахмурилась, застыла. Вадим приподнял голову.
— Потому что мы слишком долго копили на эту квартиру. Потому что я работала без отпусков, без выходных. Потому что я вставала в шесть, чтобы всё успевать. А теперь вы сидите тут — и говорите мне про поддержку?
— Ну не плачь, — Антон поднял брови. — Квартира не золотая. Подвиньтесь — и всё. Мы ж не на месяц.
Катя подошла к мужу.
— Ты поддерживаешь это?
Он отвёл взгляд.
— Я не хотел скандала… У Лены правда тяжёлая ситуация.
— А у меня?
Она смотрела на него, и внутри будто рассыпались стеклянные шарики.
— Мне тяжело, Вадим. И если ты не можешь сказать «нет» даже там, где нужно — то мне придётся.
Он встал. Положил руку ей на плечо.
— Я просто не хочу обидеть ни тебя, ни сестру.
Катя тихо убрала его руку.
— Но кого-то ты всё равно уже обидел.
Вечером она собрала всё, что могла взять быстро: ноутбук, бельё, косметичку, зарядки. Сложила в сумку, накинула куртку.
Вадим стоял у двери.
— Куда ты?
— К подруге. На пару дней. Мне нужно подумать.
— А что будет потом?
Она долго смотрела ему в глаза.
— Зависит от тебя. И от того, как ты расставишь приоритеты.
Она вышла, закрыв за собой дверь. Та хлопнула чуть громче обычного — как точка.
В подъезде было тихо. Пахло старыми перилами и чужими судьбами. Катя шла, не торопясь, вниз.
Каждый шаг — как будто разлеплял её от прежней себя.
У подруги Катя пробыла три дня.
Не то чтобы они были лёгкими. Спать на раскладушке, в комнате, где стены дышат чужими голосами, — удовольствие сомнительное. Но зато — тишина. Никто не шаркал по полу в тапках. Никто не спорил на кухне. Никто не говорил ей, что она должна быть «понимающей».
Каждое утро она выходила на улицу раньше обычного, медленно шла до метро, сжимая в кармане проездной и прокручивая в голове разговоры, которых не было. Те, что она хотела бы услышать от мужа. Простые. Честные. Но телефон молчал. Ни звонка, ни сообщения. Даже не «как ты».
Значит, нормально там без меня…
На четвёртый день вечером ей пришло сообщение.
«Когда вернёшься домой?»
Катя перечитала его несколько раз. Сердце кольнуло — не радостью, нет. Скорее, разочарованием. Ни «прости», ни «я поговорил с ними», ни намёка на перемены.
Просто — вернёшься домой.
А чей он теперь, этот дом?
Вернулась она на пятый день — не потому что захотела, а потому что не могла больше спать на чужом диване и носить одну и ту же пару брюк.
Открыла дверь медленно, словно чужую. В квартире пахло пережаренным луком. В коридоре — всё те же кроссовки и тапки.
Из кухни выглянула Лена.
— О, вернулась.
— Не надолго, — Катя бросила сумку в спальню.
На кухне сидел Вадим. Уставший, потёртый, с пятнами от соуса на футболке. Сестра жевала, не обращая внимания, Антон грыз орехи, раскидав скорлупки по столу.
Катя села напротив.
— Вадим, поговорим?
Он отвёл взгляд.
— Поговорим. Позже.
— Нет. Сейчас.
Лена издала демонстративный вздох.
— Может, вы пойдёте это делать в спальне? Или нам выйти?
Катя даже не повернулась к ней.
— Это моя квартира. И если вам кажется, что вы здесь на правах хозяев — то давайте это уточним.
Вадим поднял глаза.
— Катя…
— Ты молчал. Всё это время. Я ждала. Надеялась, что ты поймёшь. Но, кажется, ты просто решил, что если не говорить вслух, то и проблемы нет.
Он нервно сжал кулаки.
— Я не хотел выбирать между вами…
— А надо было. Потому что, когда ты не выбрал — выбрал кто-то другой. За тебя.
Они выбрали: жить у нас, как у себя. Говорить, как им удобно. Не считаться.
— Мы же не навсегда! — вставила Лена. — Ты драматизируешь.
— Вы — уже навсегда в моих нервах. Вы ведёте себя так, будто это вам тут все обязаны. Я не просила вас убираться. Я просила уважения.
Вадим встал.
— Катя, я понимаю. Но ты тоже должна понять… Это моя семья.
— А я? Я кто?
Повисла гробовая тишина. В ней было всё: и ответ, и боль.
— Ты жена, — глухо сказал он.
— Тогда почему ты позволил, чтобы меня вычеркнули из решений, из уюта, из тишины?.. Ты дал им то, что мы строили вместе. Но не спросил, хочу ли я.
Он подошёл.
— Я не знал, как поступить…
— Теперь ты знаешь.
Катя достала из кармана ключ.
— Я сняла комнату. Пока. Чтобы ты подумал, Вадим. И решил: ты муж? Или ты просто брат, у которого есть квартира?
Он хотел что-то сказать — но промолчал. Только глянул в сторону Лены — та упрямо отвернулась.
Катя надела куртку.
— У вас тут хорошо. Просторно. Я не мешаю.
— Подожди… — Вадим шагнул за ней, но Катя уже стояла у двери.
— Я люблю тебя. Но я не собираюсь жить в доме, где меня не уважают. Ни гости. Ни ты.
И ушла.
На этот раз — спокойно.
За дверью она не заплакала. Просто выдохнула.
Стало легче. Впервые за много дней.
Не потому, что стало хорошо.
А потому, что стало понятно.
Прошла неделя.
Катя жила в съёмной комнате — без уюта, без любимого кресла, но с тишиной. Она просыпалась в незнакомых стенах, шла на кухню, где никто не шуршал пакетами, не оставлял крошки и не крутил глазами.
И главное — никто не заставлял её терпеть.
Это оказалось дороже любого комфорта.
Вадим не звонил.
Сначала — обида. Потом — тревожное ожидание. Потом — холодное понимание: он боится не меня потерять, а ссориться со своей сестрой.
На девятый день он пришёл сам.
Позвонил в дверь, не написав ни слова заранее. Просто — встал в дверях, как человек, который не знает, пустят ли его обратно в свою собственную жизнь.
Катя открыла. Молча.
Он держал в руках букет. Цветы были не по случаю — простые, скомканные. Как будто не цветами хотел удивить, а просто не знал, что делать с руками.
— Привет, — хрипло сказал он.
— Привет.
— Я… выгнал их. Вчера. Сказал, что так нельзя.
— Сказал ты — вчера, а я ушла — десять дней назад.
Он поник.
— Прости. Я был трусом. Я думал, что ты справишься. А сам прятался за «это же ненадолго».
Катя молчала.
Он сел на край стула, как ученик.
— Я не просто их выгнал. Я извинился. Объяснил, что у них есть и мама, и квартира. И что в нашем доме мы решаем вдвоём.
— Поздно понял, да?
Он опустил голову.
— Не знаю, получится ли у нас вернуть всё обратно… — продолжил он, — но я понял одно: мне не нужна семья, если в ней нет тебя. Потому что с тобой — это дом. А без тебя — это просто стены.
Катя присела напротив.
— Я больше не позволю топтаться по себе. Ни тебе, ни твоей сестре. И если ты меня любишь, тебе придётся научиться говорить «нет» тем, кто нарушает наши границы.
Он кивнул.
— Я учусь. Поздно — но учусь.
Она посмотрела в его лицо. Уставшее, побледневшее, с тенью недосыпа.
И в глазах — та самая растерянная, настоящая любовь. Не удобная, не громкая — но та, что боится потерять.
— Пойдём домой? — тихо спросил он.
Катя вздохнула.
— Дом — это не стены, Вадим. Дом — это когда тебя уважают. Когда можно быть собой. Когда нет страха, что завтра всё опять рухнет.
Он сжал её руку.
— Хочешь, начнём с чистого листа?
Она немного подумала, потом встала.
— С листа — нет. С абзаца. Мы уже слишком многое поняли, чтобы всё стирать.
Он улыбнулся.
— Тогда с новой строки?
Они вернулись домой вечером. Квартира была пуста, пахла средством для уборки. Постельное бельё — свежее. На столе — записка от Лены: «Спасибо, что приютили. Мы уехали».
Катя прошлась по комнатам.
Каждая — будто вернулась на своё место.
В ванной — больше нет чужих флаконов.
На диване — её подушка.
— Я верну тебе покой, — сказал Вадим. — И ты больше никогда не услышишь, что кому-то нужнее, чем тебе. Потому что ты — моя семья.
Катя посмотрела на него — уже другим взглядом.
Глубже. Серьёзнее. Без гнева, но с требованием.
— Только пообещай, что в следующий раз, если между мной и кем-то ещё придётся выбирать — ты выберешь не молчать.
Он подошёл ближе, обнял.
— Я пообещаю больше. Я выберу тебя.
