Я стояла на пороге их новой, стерильно-белой квартиры. В руках у меня была кастрюлька с еще теплыми блинчиками, которые так любит Вадим.
Сын открыл дверь и искренне обрадовался.
— Мам, привет! Ух ты, блинчики! Проходи!
Но тут из комнаты выплыла Света, его жена. Она окинула меня оценивающим взглядом с ног до головы.
Ее тонкий нос недовольно сморщился. То ли от запаха домашней еды, то ли от моего старенького, но чистого пальто.
— Вадим, дорогой, мы же собирались в ресторан. Зачем нам… это?
Она говорила тихо, но каждое слово впивалось в меня. Квартира была такой же тихой, гулкой. Наши голоса эхом отдавались от голых стен.
— Светочка, я же по-домашнему, — попыталась улыбнуться я.
— Вот именно, — фыркнула она, отворачиваясь к панорамному окну, за которым виднелся серый город. — Галина Петровна, вы должны понять. Мы живем немного… на другом уровне.
Вадим смутился, опустил глаза.
— Света, прекрати.
— А что я такого сказала? — она изящно пожала плечами. — Просто у нас другие стандарты. Другой круг общения. Здесь так не принято.
Я молча поставила кастрюльку на сверкающую индукционную плиту. Мои румяные блинчики казались здесь чужеродными, нелепыми и неуместными.
Я ушла быстро, проглотив ком в горле. Всю дорогу домой я оправдывала ее. Молодая. Устала. У них ипотека эта огромная, нервы. Вадим говорил, они еле тянут.
Но через день я увидела ее снова.
Совершенно случайно.
Я зашла в «Пятерочку» у их элитного дома. Купить молока по акции.
И я увидела Свету. Она была не в своем безупречном бежевом пальто, а в какой-то серой мешковатой толстовке. Капюшон был низко натянут на лицо.
Она быстро огляделась по сторонам, убедилась, что у касс очередь, и торопливо сунула под куртку… обычный батон нарезного хлеба.
Она не видела меня. Я застыла за стеллажом с макаронами.
Света, которая говорила о «других стандартах» и «другом уровне», только что украла батон за сорок рублей.
Я никому не сказала. Ни Вадиму, ни, тем более, ей. Я решила, что мне показалось. Что это какое-то дикое недоразумение.
Но видеть ее я стала по-другому.
В следующие выходные они приехали ко мне. Моя старая «двушка» пахла выпечкой — я снова пекла блинчики, целую гору.
Света демонстративно открыла форточку, хотя было прохладно.
— Галина Петровна, у вас такой… густой воздух.
Резкий, дорогой запах ее духов мгновенно заполнил мою маленькую кухню, воюя с домашним ароматом.
Вадим выглядел уставшим и молчал. Он просто ел. Он ел быстро, не поднимая головы, будто боялся встрять в разговор.
Света взяла с полки мою старую, потрепанную тетрадь в клеенке. Мои рецепты, еще от мамы.
— Боже, что это? Вы до сих
пор таким пользуетесь?
Она брезгливо листала пожелтевшие страницы.
— Сейчас же все есть в интернете. Одну кнопку нажал — и тебе рецепт от мишленовского повара.
— Мне так привычнее, Светочка.
— В этом и проблема. В привычках. — Она посмотрела на Вадима, который в этот момент вздрогнул. — Милый, я же говорила, что нам нужно нанять твоей маме клининг. И выкинуть весь этот хлам.
Я посмотрела на сына. Он не поднял глаз от тарелки.
Он молчал.
Это было хуже, чем ее слова. Его молчание было оглушительным.
Вечером я не выдержала и позвонила ему.
— Вадик, у вас все в порядке? Может, с деньгами трудно?
— Мам, нормально все, — ответил он слишком быстро. — А что?
— Да так… Может, помощь нужна?
— Нет! — почти выкрикнул он. — У нас. Все. Отлично. Света много работает. Я тоже. Мы… мы справляемся.
Он врал. Я это чувствовала всем сердцем. В его голосе была паника.
На следующей неделе я снова пошла в ту «Пятерочку».
Уже специально.
Я не шла ее ловить. Я не была ей ни судьей, ни врагом. Я шла, потому что мое материнское сердце разрывалось от дурного предчувствия. Я должна была понять, что происходит с моим сыном.
Я ждала.
И она пришла. Тот же серый капюшон.
На этот раз она взяла пачку самого дешевого масла и два глазированных сырка. И снова торопливо сунула их в карман.
А на выходе ее мягко взял под локоть охранник.
— Девушка, пройдемте.
Я не думала. Ноги сами шагнули из-за стеллажа.
Сердце колотилось где-то в горле.
Я подошла к ним, когда охранник уже вел ее в подсобное помещение у касс.
— Подождите! — мой голос прозвучал неожиданно громко.
Света обернулась.
Ее лицо было белым как полотно. На нем не осталось и следа надменности. Только дикий, животный страх.
Охранник, крепкий мужчина средних лет, посмотрел на меня.
— Вы с ней?
— Она… она моя невестка, — выдохнула я. — Наверное, недоразумение…
— Недоразумение у нее в кармане, — хмыкнул он, но хватку ослабил. — Пройдемте в кабинет.
Мы вошли в тесную каморку. Пахло пылью и картоном.
— Выкладывайте, — кивнул он Свете.
Света, дрожащей рукой, вытащила из кармана серую пачку масла и два слипшихся сырка. Она швырнула их на стол.
— Я… я заплачу! — сказала она. Голос был чужим, сдавленным.
— Заплатить надо было на кассе, — отрезал охранник, беря в руки журнал. — Это уже не первый раз, я вас по камерам помню. Сейчас будем полицию вызывать.
— Постойте! — Я шагнула вперед, заслоняя Свету. — Сколько это стоит? Я все оплачу. И штраф. Какой нужно. Честное слово, она… она не в себе немного. Задумалась.
Я врала отчаянно, глядя прямо в глаза охраннику.
Света за моей спиной втянула воздух. Я чувствовала, как ее трясет.
Охранник посмотрел на меня, потом на нее.
— Тысяча рублей штраф магазину. Или вызываю наряд.
— Я заплачу! — Я торопливо достала из кошелька тысячу и еще двести рублей. — Вот, и за товар. Пожалуйста, не надо полиции.
Охранник взял деньги, сгреб сырки и масло.
— И чтоб я ее тут больше не видел.
Я схватила Свету за ледяную руку.
Мы вышли из магазина. Света шла впереди, почти бежала, не оглядываясь.
Я догнала ее уже на углу.
— Света!
Она резко развернулась. И вся та спесь, что исчезла в кабинете охранника, вернулась на ее лицо. Но теперь она была искажена злобой.
— Вы… Вы довольны?
Я опешила.
— Светочка, я же помочь хотела…
— Помочь?! Вы унизили меня! — прошипела она. Ее глаза сверкали. — Вы специально за мной следили! Вы наслаждались этим!
— Да что ты такое говоришь! Я испугалась за вас!
— Не трогайте меня! — она отшатнулась от меня. — Вам только этого и надо было! Увидеть меня… такой!
— Света, у вас нет денег на еду? — спросила я прямо.
Этот вопрос, кажется, ударил ее по лицу.
— Не ваше дело! — выкрикнула она. — Вам никогда не понять! Мы живем по-другому, у нас… у нас все сложно!
— Так давай я помогу! Я же мать Вадима!
— Вот именно! — ее голос сорвался. — Вы — его прошлое! А я — его будущее! И в этом будущем нет места вашим… подачкам!
Она развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь, почти скрывшись в дорогих витринах нового квартала.
Я осталась стоять на углу, одна.
Весь вечер я не находила себе места. Масло за 60 рублей. Сырки по 20. Штраф в тысячу.
Это не укладывалось в голове. Девушка, которая рассуждает о «мишленовских поварах» и брезгливо морщится от запаха домашних блинчиков.
И ее слова: «Вы — его прошлое! А я — его будущее!»
Я позвонила сыну. Раз. Два.
Он не брал.
На третий раз он ответил. Голос был раздраженный.
— Мам, я занят, что случилось?
— Вадим, — сказала я ровно, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я видела сегодня Свету. В «Пятерочке».
На том конце провода повисло тяжелое молчание.
— Ее поймали на воровстве, Вадик.
Молчание стало невыносимым.
— Мам… — наконец выдавил он. — Это… это ошибка. Она просто забыла заплатить. Она такая рассеянная…
— Она прятала еду в карман, — тихо сказала я. — Как и батон на прошлой неделе. Вадим, что у вас происходит? Вы голодаете?
— Не лезь! — рявкнул он так, что я вздрогнула. — Я же просил тебя, не лезь в нашу жизнь! У нас все нормально! Поняла?
— Но, сынок, я заплатила штраф…
— У нас. Все. Нормально. — Он чеканил каждое слово. — Я сам разберусь. Не звони мне по этому поводу. И к Свете не подходи.
Короткие гудки.
Я сидела в своей старой кухне. И впервые в жизни я поняла, что по-настояшему боюсь.
Боюсь не за себя.
Мой сын врал мне. Он покрывал ее. Они были в этом вместе.
Против меня.
Я плохо спала эту ночь. Я прокручивала в голове ее слова. «Вы — его прошлое!». И его. «Не лезь!».
Сын отгораживался от меня стеной. И эту стену построила она.
Но теперь я видела в этой стене трещины. И я знала, что за ней не «другой уровень», а что-то страшное.
Утром я приняла решение.
Я пошла на рынок. Я сняла со сберкнижки часть своих «гробовых».
Я купила мясо. Хороший кусок говядины. Купила картошки, лука, моркови, гречки, риса, масла. Наполнила две большие, тяжелые сумки.
Я не собиралась больше спрашивать. Я не собиралась звонить.
Я вызвала такси и поехала по их адресу.
Консьерж внизу, в их сверкающем холле, посмотрел на меня с подозрением, но я назвала номер квартиры, и он пропустил.
Я поднялась на лифте, который пах дорогим парфюмом.
Я позвонила в дверь.
Открыла Света. Она была в шелковом халате. Увидев меня, она побледнела.
— Я… Вадим просил вас не приходить.
— Я к сыну, — сказала я, глядя ей поверх головы. И шагнула в квартиру, отодвинув ее плечом.
Я поставила тяжелые сумки прямо на их стерильно-белый пол.
— Что вы себе позволяете?! — взвизгнула она. — Это наш дом!
Я прошла мимо нее на кухню.
Квартира была пустая. Не просто минимализм, о котором она говорила. А пустая.
В огромной гостиной, где я была в первый раз, стоял только гигантский телевизор на стене. И все. Ни дивана, ни кресел.
На кухне — эта сверкающая плита, остров, дорогие стулья.
Я подошла к их огромному, двухдверному холодильнику из нержавейки.
И открыла его.
Внутри. На стеклянных полках.
Было пусто.
Бутылка воды. Половинка засохшего лимона. Какая-то банка с соусом. И все.
Огромный, дорогой, пустой холодильник.
— Так вот он, — тихо сказала я, не оборачиваясь. — Ваш «другой уровень».
Света молчала за моей спиной.
Я повернулась к ней. Она стояла, сжав кулаки. Шелковый халат. Идеальный маникюр. И голодные, злые глаза.
— Убирайтесь, — прошептала она.
— Где Вадим?
— Он спит! Он устал! Вы… вы все портите!
Я пошла к сумкам.
— Значит, будешь помогать мне.
Я начала выкладывать продукты на их дорогую кварцевую столешницу. Картошка, мясо, крупы…
— Не смейте! — закричала она, кидаясь к продуктам. — Уберите эту… эту нищету из моего дома! Нам не нужна ваша еда!
— А какая нужна? — спокойно спросила я. — Ворованная?
Она замахнулась, чтобы сбросить мясо со стола.
Но тут в кухню вошел Вадим.
Он был не в пижаме. Он был в том же мятом костюме, в котором был вчера. Он не спал. Он сидел в пустой комнате.
Он посмотрел на меня. На Свету. На продукты, рассыпанные по столу.
И он сломался.
— Мама… — он опустился прямо на пол, сел, прислонившись к стене. — Мама, прости.
Света застыла. Ее лицо исказилось.
— Вадим! Не смей! Не смей! Мы… мы справимся!
— Как, Света? — он поднял на нее пустые глаза. — Опять пойдешь воровать?
Это было страшнее, чем мой вопрос.
Света обернулась на него.
— Я… я… это…
— Я знаю, — сказал он. — Я давно знаю. Я видел чеки из того магазина. Они присылали уведомления о штрафах.
Он посмотрел на меня.
— Мам, у нас… у нас ничего нет.
— Как, сынок? — я присела на край стула.
— Эта квартира… ипотека. Она съедает все. Потом Света… она хотела, чтобы… как у всех. Мебель. Техника. Ремонт. Мы взяли еще кредиты.
— Замолчи! — кричала Света. — Это… это инвестиции! Это наш статус!
— Какой статус, Света?! — заорал Вадим, вскакивая. — Какой, к черту, статус, если у нас нет денег на хлеб! Если моя жена…
Он не договорил. Он ударил кулаком по стене.
И тут Света… заплакала.
Она не кричала. Она сползла по стене, рядом с ним. Тихий, задавленный, страшный плач.
— Я… я потеряла работу, — прошептала она сквозь слезы. — Два месяца назад.
Вадим ошарашенно посмотрел на нее.
— Что?
— Я не могла тебе сказать… — она качала головой. — Я не могла… Ты бы сказал, что я… что я неудачница.
Она посмотрела на меня.
— И вы… Вы всегда знали… что я… я вам не ровня!
Она сказала это. Ту самую фразу.
Но теперь она звучала не как оскорбление. А как признание.
— Я выросла… вы не знаете, как… — шептала она. — В бараке. Мыши. Вечно пьяные… Я поклялась, что у меня будет… все самое лучшее. Что я буду… другой. Я не могла… я не могу… вернуться…
Она рыдала, закрыв лицо руками.
Она не была монстром. Она была… насмерть перепуганной девчонкой.
Я смотрела на них. Двое детей, сидящих на полу в пустой, дорогой квартире.
Я взяла пакет с картошкой. И нож из их модного блока.
Я подошла и протянула нож Вадиму.
— Вставай, сын.
Потом посмотрела на нее.
— И ты вставай.
Они непонимающе уставились на меня.
— Воды в кастрюлю наберите, — сказала я твердо. — Мясо есть. Сейчас будем варить суп.
Первым очнулся Вадим. Он молча встал, взял самую большую кастрюлю из блестящего набора, который, кажется, никогда не использовали, и налил воды.
Света не двигалась.
— Света, морковку и лук почистишь, — сказала я.
Она медленно подняла на меня заплаканные глаза. В них был страх и… непонимание. Она ждала чего угодно — упреков, лекции, злорадства. Но не этого.
— Я… не умею, — прошептала она.
— Я покажу.
Мы стояли на этой огромной, холодной кухне. Вадим неуклюже резал картошку, роняя куски на пол. Света, в своем шелковом халате, вцепившись в нож, пыталась соскрести кожуру с морковки.
Я молча взяла ее руки в свои. Показала, как держать нож. Как чистить.
Ее пальцы с идеальным маникюром были ледяными.
Мы готовили молча. Единственными звуками были стук ножей и бульканье воды.
Через час по пустой квартире поплыл запах. Настоящий. Густой запах мясного бульона, лука и лаврового листа.
Запах, который не имел ничего общего ни с дорогими духами Светы, ни с искусственным ароматизатором в лифте.
Я разлила суп по их модным глубоким тарелкам.
Они ели.
Они ели так, как едят люди, которые очень давно не ели нормальной, горячей еды. Быстро, жадно, обжигаясь.
— Мам, — сказал Вадим, когда тарелка опустела. — Я… я не знаю, что делать.
— Знаешь, — сказала я. — Ты все знаешь.
Света сидела, опустив голову.
— Вы… вы теперь расскажете всем? — тихо спросила она.
— Кому, Света?
— Своим… подругам. Что я… воровка.
— А ты воровка? — спросила я.
Она вздрогнула.
— Я… нет! Я… я все…
— Нет, — сказала я, вставая. — Ты не воровка. Ты просто запуталась. Но одну вещь сделать придется.
Она подняла на меня испуганный взгляд.
— Одевайся. Мы пойдем в «Пятерочку».
У нее перехватило дыхание.
— Нет… Я не могу…
— Можешь.
Вадим вскочил.
— Мам, я сам! Я заплачу!
— Нет. — Я посмотрела на Свету. — Она сама.
…Через пятнадцать минут мы стояли у той самой кассы. Света была в своем дорогом бежевом пальто. Она выглядела как королева, сошедшая с обложки.
И она дрожала.
Я кивнула ей в сторону того самого охранника. Он был на месте.
Она подошла к нему. Я стояла в двух шагах.
— Здравствуйте, — сказала она еле слышно. — Я… я вчера…
Охранник узнал ее. Его лицо стало жестким.
— Ну?
— Я… я украла у вас… — она запнулась, — …батон хлеба. На прошлой неделе. И вчера… масло и сырки.
Охранник молчал.
— Я хочу заплатить.
Она протянула ему кошелек, руки так дрожали, что она не могла вытащить деньги.
Он посмотрел на нее. Потом на меня.
— Вчера твоя мать штраф заплатила. Тысячу.
— Я знаю, — прошептала Света. — Но… вот. За продукты.
Она вытащила двести рублей.
— Здесь сто семь. И за батон.
Охранник тяжело вздохнул. Он явно не знал, что делать с этим признанием.
— Вчерашнее пробили как штраф. За батон…
Он махнул рукой.
— Сто семь рублей верни в кассу. Скажи, ошибка в чеке.
— Спасибо, — прошептала Света.
— Иди, — сказал он, не глядя на нее. — И не балуй больше.
Мы вышли на улицу. Света остановилась и глубоко вдохнула морозный воздух. Как человек, который долго был под водой.
А потом она повернулась ко мне.
— Зачем… вы это сделали?
— Чтобы ты перестала бояться, Светочка.
— А вы… вы не боитесь? Что я… такая? Из барака…
Я усмехнулась.
— Девочка моя. Я не из барака. Я из деревни под Рязанью. У нас мышей не было, но туалет был на улице в минус тридцать.
Она застыла.
— Что?
— Думала, я с серебряной ложкой родилась? — Я поправила свое старенькое пальто. — Думала, почему я в твои «стандарты» не вписываюсь? Потому что я свои помню.
Она смотрела на меня во все глаза.
— Разница, Света, не в том, откуда мы вылезли. Разница в том, что мы ценим. Ты была готова голодать и воровать ради стен и холодильника. А я — никогда. Еда всегда важнее.
Мы шли домой молча.
…Прошло три месяца.
Они не продали квартиру. Ипотека — это надолго.
Но они выставили на «Авито» гигантский телевизор. И пустой холодильник. Купили поменьше и попроще.
А в пустой гостиной появился диван. Не дизайнерский. Обычный. И стол.
Света нашла работу. Да, администратором в салоне красоты. Ее «статусные» подруги тут же испарились.
Вадим взял подработку.
Сегодня они были у меня. В моей «двушке».
На кухне снова пахло блинчиками.
Света стояла у плиты.
— Галина Петровна, у меня опять, кажется, тесто… жидкое.
Она возилась с моей старой тетрадкой в клеенке.
— А ты муки добавь, — сказала я, помешивая варенье. — Не бойся.
Она улыбнулась. Устало, но искренне.
— Вадим сказал, вы пекли самые вкусные блинчики.
— Я пекла, — кивнула я. — А теперь мы печем.
Она посмотрела на меня, на свои руки в муке.
— Галина Петровна… я… я знаю, что я вам не ровня.
Я перестала мешать варенье.
— Правильно, — сказала я.
Она напряглась.
— Мы не ровня, Света. Мы — семья. А в семье — все проще.
…Прошел почти год.
Я сидела в своей кухне. Был обычный серый ноябрьский вечер.
Дверь открылась ключом, который я сама им сделала.
— Мам, привет! Мы!
На кухню ввалился сначала Вадим, а за ним Света. Оба румяные с мороза, нагруженные пакетами.
— Привет-привет, — улыбнулась я. — Раздевайтесь, у меня капуста тушится.
— О, это мы удачно! — Вадим потер руки и полез в пакет. — А мы тут… смотри!
Он вытащил большую банку соленых огурцов.
— Сами делали!
Я недоверчиво взяла банку. Мутноватый рассол, криво порезанный укроп.
— Сами?
— Света командовала! — рассмеялся он. — Нашла в твоей тетрадке рецепт.
Света, которая уже мыла руки, покраснела.
— Да ладно, командовала… Просто смотрела, чтобы ты чеснок не забыл.
Она была другой. Совсем.
Она была в обычном пуховике, без грамма косметики. Волосы собраны в хвост. И она улыбалась. Не той, прежней, вежливой и ледяной улыбкой. А по-настоящему, тепло.
— Галина Петровна, а я мясо хорошее на рынке взяла. Как вы любите, на косточке.
Она достала из сумки сверток.
— На суп. Сварим?
— Сварим, — сказала я. — Куда он денется.
Мы возились на кухне втроем. Вадим чистил картошку. Света резала морковку. Я разбирала мясо.
Было тесно. Шумно. Мы толкались локтями, смеялись.
— Сын, ты мне так и не починил кран, — ворчала я.
— Мам, я помню! — оправдывался он. — Нам надо было на дачу съездить, картошку выкопать.
Они съехали из той «статусной» квартиры. Продали ее, погасив кредиты.
Теперь они снимали простую «двушку» в обычном районе. Недалеко от меня.
Вадим выглядел уставшим, но спокойным. Исчезла та вечная тень тревоги из его глаз.
Света по-прежнему работала в салоне. Но теперь она говорила об этом с гордостью.
— Меня скоро на курсы управляющих отправят.
— Видишь, — кивнула я. — А ты боялась.
Она поймала мой взгляд.
— Я много чего боялась.
Она помолчала, ловко орудуя ножом.
— Особенно вас.
— Меня? — удивилась я.
— Вас, — кивнула она. — Вы… настоящая. А я — нет. Была.
Она посмотрела на свои руки.
— Я думала, что если у меня будут дорогие вещи, дорогая квартира… то никто не увидит, откуда я. Что я… из барака.
— А сейчас? — тихо спросила я.
— А сейчас… — она вдруг рассмеялась. — А сейчас я еду из этого барака привезла!
Она нырнула в свою сумку и вытащила сверток.
— Бабушка передала. Грибы сушеные. Сказала, вам в суп добавить.
Она протянула мне сверток.
Я посмотрела на нее. На Вадима, который с аппетитом уплетал остывший блинчик. На свою кухню, где пахло луком, капустой и будущим супом.
— Ну вот, — сказала я. — Теперь точно все дома.
Тот «другой уровень», о котором она когда-то говорила…
Кажется, мы наконец-то все на него вышли.
И он оказался не в глянцевых журналах. Он оказался здесь, на старой кухне, где пахло едой и домом.
