Галина Сергеевна обвела взглядом свою гостиную. Четверо взрослых детей, ее четверо, сидели на диване, который, казалось, прогнулся под тяжестью их ожиданий.
— Мам, мы же не одолжить просим, — начал старший, Вадим, поправляя дорогой галстук. — Мы предлагаем разумное вложение. Твой капитал должен работать, а не лежать мертвым грузом.
Его голос был ровным, как банковский отчет. В нем не было ни тепла, ни сомнений. Только цифры.
Светлана, его сестра, тут же подхватила, картинно всхлипнув и прижав руку к груди.
— У меня ипотека, Вадик, ты же знаешь. И дети… Разве мама не хочет, чтобы ее внуки жили лучше? Я всю жизнь на себе экономлю, каждую копейку считаю.
Она смотрела в сторону, на персидский ковер, будто узор на нем мог подтвердить ее многолетние страдания.
Галина Сергеевна молчала. Она смотрела на их лица. Сорок лет она вскакивала по утрам, бежала на работу, потом на вторую, отказывала себе в новом платье, в отпуске на море.
Все ради них. Чтобы у них было все то, чего не было у нее.
И вот теперь, в шестьдесят пять, она сидела напротив результата своих трудов.
Олег, младший сын, неловко кашлянул, нарушая затянувшуюся паузу.
— Может, дадим маме отдохнуть? Она только вышла на пенсию, еще не привыкла.
— Отдыхать? — фыркнул Вадим. — Деньги не отдыхают, Олег. Инфляция. Каждый день простоя — это упущенная выгода. Нужно срочно вкладывать в тот проект с загородными домами. Для всей семьи.
Он сказал «для всей семьи», но смотрел на мать. Словно оценивал актив.
Маша, младшая дочь, сидела в углу и просто смотрела на Галину Сергеевну. В ее взгляде не было просьб. Только густая, как смола, тревога.
— Мне нужно посмотреть твои документы, мам, — Вадим уже встал, направляясь к двери ее кабинета. — Чтобы составить полный финансовый план. Оценить риски, диверсифицировать…
Он говорил так, будто это было его неоспоримое право. Войти в ее святилище, где она десятилетиями вела бюджеты, планировала их будущее, считала каждую копейку.
— Не сейчас, Вадим, — голос Галины Сергеевны прозвучал неожиданно твердо.
Он замер на полпути, удивленно вскинув брови.
— То есть?
— Я сказала, не сейчас. Мне нужно подумать. Одной.
В воздухе повисло недоумение. Отказывать им было не в ее правилах.
Вечер закончился скомканно и быстро. Они ушли, оставив после себя тяжелый запах чужого парфюма и ощущение беспорядка. На ее идеальном журнальном столике кто-то оставил липкий след от стакана.
Галина Сергеевна подошла к закрытой двери своего кабинета и прислонилась к ней лбом. Прохладное дерево успокаивало.
Внезапно она поняла с оглушительной ясностью. Все эти годы, все эти накопления… Это была не подушка безопасности на старость.
Это была цена билета. Билета в первый ряд, на представление, где ее дети наконец-то покажут свои настоящие лица.
Следующее утро началось не с кофе, а со звонка. Вадим.
— Мам, я тебе на почту выслал аналитику по рынку недвижимости. Посмотри на досуге. Там все четко, цифры не врут.
Он говорил бодро, деловито, будто вчерашнего разговора и не было. Будто ее «нет» было лишь временным капризом, который легко исправить «логикой».
Через час пришло сообщение от Светланы. Фотография ее сына, внука Галины, с футбольным мячом. И подпись: «Андрюше так нужен хороший спортивный лагерь летом. Но ты же знаешь, какие сейчас цены…»
Это была слаженная атака, продуманная и безжалостная. Один бил цифрами, другая — чувствами.
Галина Сергеевна открыла ноутбук. Письмо Вадима пестрело графиками и ссылками. Он обращался с ней как с некомпетентным сотрудником, которого нужно натаскать. «Мам, тут все просто, даже ты разберешься».
Она закрыла ноутбук. Она разбиралась. Только не в его графиках, а в нем самом.
Днем позвонил Олег. Его голос был виноватым, сомневающимся.
— Мам, ты как? Они на тебя не давят? Я им говорил…
— Говорил что, Олег? — спокойно спросила она.
— Ну… что тебе нужно время. Но, если честно, Вадим отчасти прав. Деньги обесцениваются. Может, ты бы просто… дала им часть? Свете нужнее всех.
Он хотел быть хорошим для всех. И для матери, и для брата с сестрой. Но так не бывало.
Вечером приехала Маша. Без звонка. С пакетом кефира и свежим хлебом.
Она не спросила про деньги. Она села рядом на кухне и просто взяла мать за руку.
— Тяжело тебе?
И от этого простого вопроса Галина Сергеевна едва не заплакала. Впервые за много лет.
— Они думают, я сошла с ума, — тихо сказала она.
— Нет, — твердо ответила Маша. — Ты просто впервые за сорок лет подумала о себе. Для них это выглядит как безумие.
Осада ее квартиры продолжалась всю неделю. Вадим слал ссылки на законы о наследовании, намекая на ее возраст. Светлана присылала счета за кружки и коммунальные услуги.
Они действовали так, словно ее деньги уже были их по праву. А она — лишь досадное препятствие, временный хранитель их собственности.
В субботу они приехали снова. Вдвоем, Вадим и Светлана. Без предупреждения.
— Мама, нам нужно серьезно поговорить, — начал Вадим с порога, проходя в гостиную.
— Мы больше не можем ждать, — подхватила Света, сжимая в руках платок. — Мой муж грозится взять еще один кредит. Мы влезем в кабалу!
Галина Сергеевна стояла посреди комнаты, прямая, как струна. Она смотрела на них, и видела не своих детей, а чужих, жадных людей с горящими глазами.
— Я еще не приняла решение.
— Какое решение? Мама, здесь нечего решать! — воскликнул Вадим, теряя терпение. — Это вопрос элементарной логики! Твои деньги должны быть вложены в семью! Дай мне ключи от кабинета, я сам посмотрю бумаги и все сделаю.
Он шагнул к ней, протягивая руку. Не с просьбой. С требованием.
— Нет.
Это слово прозвучало тихо, но оно будто ударило в стену.
Светлана разрыдалась.
— Я так и знала! Ты нас никогда не любила! Всегда только для себя!
Вадим зло сузил глаза. Его лицо исказилось. Маска «успешного сына» слетела.
— Ты вообще понимаешь, что делаешь? Или у тебя уже возрастное? Может, тебе к врачу сходить, проверить голову? Мы же волнуемся.
Он сказал «волнуемся», но это звучало как угроза.
И это было последней каплей. Не просьбы, не слезы. А вот это — циничное, расчетливое сомнение в ее здравом уме.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Спасибо, Вадим. Теперь я все поняла.
Она развернулась и ушла в свою комнату, оставив их ошеломленно стоять в гостиной. Она закрыла за собой дверь и достала телефон.
Но звонила она не Олегу и не Маше. Она нашла в записной книжке номер, которым не пользовалась много лет.
— Алло, Виктор Анатольевич? Здравствуйте. Это Галина Покровская. Мне нужна ваша помощь. Да, как юриста.
Виктор Анатольевич, седовласый и спокойный, как старый дуб, приехал на следующий же день. Он был давним другом ее покойного мужа, человеком старой закалки.
Он молча выслушал ее, глядя в окно, а не на нее. Он не перебивал, не ахал, лишь изредка кивал.
Когда она закончила, он повернулся к ней.
— Галя, ты всю жизнь строила дом. А теперь его жители решили, что фундамент им больше не нужен, они хотят его продать.
Он говорил просто, без юридических терминов.
— Что мне делать, Витя? Я не хочу войны. Но и сдаваться я не могу.
— А война уже идет. Просто до этого момента ты была в ней мирным населением. Пора становиться генералом.
Следующий месяц превратился в тихую, методичную работу. Галина Сергеевна встречалась с Виктором несколько раз в неделю.
Он объяснял ей юридические тонкости, а она, с ее многолетним опытом финансового планирования, схватывала все на лету. Она не была пассивной клиенткой; она стала соавтором своей защиты.
По совету юриста она прошла полное медицинское обследование, включая нескольких независимых психотерапевтов.
Она делала это не потому, что сомневалась в себе, а потому, что знала — Вадим будет бить именно в эту точку. Заключения врачей, подтверждавшие ее ясный ум и прекрасную память, легли в сейф рядом с финансовыми документами.
Пока шла эта невидимая работа, она подняла все свои архивы. Старые банковские выписки, чеки, квитанции. На ее столе вырастали четыре стопки бумаг.
Стопка Вадима: оплата его учебы в престижном вузе, первый взнос на его первую машину, деньги на открытие его фирмы, которые он так и не вернул, назвав «материнским вложением».
Стопка Светланы: стоимость ее пышной свадьбы, ежегодные «подарки» на погашение ипотеки, оплата элитных школ для ее детей.
Стопка Олега: более скромная, но все же — квартира, купленная ему после института, помощь с ремонтом.
Машина стопка была самой тонкой. Университет, скромная помощь на старте.
Галина Сергеевна смотрела на эти бумажные горы, и сердце ее не щемило от жалости. Оно наполнялось странным, холодным спокойствием. Она не считала, кто ей должен. Она подсчитывала стоимость их неблагодарности.
Она вспомнила, как отказалась от поездки в Италию, о которой мечтала всю жизнь, потому что Вадиму срочно понадобились деньги на «перспективный проект». Проект прогорел, а Италия так и осталась мечтой.
Каждая бумажка была памятником ее жертве. И теперь эти памятники стали ее оружием.
В одну из пятниц, когда все было готово, она отправила четыре одинаковых сообщения.
«Жду всех в воскресенье, в два часа дня. У меня дома. Разговор будет серьезный. Явка строго обязательна».
Она нажала «отправить» и впервые за много дней почувствовала, что может дышать полной грудью. Представление подходило к своему главному акту. И она была не зрителем. Она была режиссером.
В воскресенье ровно в два они сидели в гостиной. Напряжение можно было резать ножом.
Вадим и Светлана — с вызывающим видом победителей, уверенных, что мать за месяц «дозрела». Олег ерзал на стуле, не поднимая глаз. Одна Маша смотрела на мать с тревогой и надеждой.
Галина Сергеевна вошла последней. Несуетливо. В ее руках не было подноса с чаем. Только четыре тонкие папки.
Она села в свое кресло.
— Спасибо, что пришли. Я приняла решение.
Вадим самодовольно улыбнулся.
— Мам, я же говорил, что это единственно верный…
— Помолчи, Вадим, — прервала она его ровным, спокойным голосом. Улыбка сползла с его лица. — Сегодня говорить буду я. А вы — слушать.
Она положила папки на стол.
— Я всю жизнь работала и откладывала. Я думала, что коплю вам на будущее. На самом деле, я копила на то, чтобы увидеть, кто вы есть. И я увидела.
Она взяла первую папку.
— Вадим. Твое образование, машина, фирма. Вот счета. С учетом инфляции, твой «стартовый капитал» от меня составил… — она назвала сумму, от которой Вадим побледнел. — Я не прошу вернуть. Я констатирую факт.
Она взяла вторую папку.
— Светлана. Твоя свадьба, ипотека, школы для детей. Вот чеки. Сумма еще интереснее. Это тоже факт.
Она отложила папки.
— Вы требовали от меня вложений в «семью». Вы давили на меня, манипулировали, угрожали. Вы даже усомнились в моем разуме, когда я посмела вам отказать.
Она сделала паузу, обводя их взглядом.
— Вы были правы в одном. Мой капитал должен работать. Но не на ваши долги и хотелки. А на меня.
Она встала и подошла к окну.
— Я решила, что моя пенсия — это не ожидание конца. Это начало моей собственной жизни. Жизни, в которой я не буду никому ничего должна.
Она повернулась к ним.
— Олегу и Маше я открою по банковскому счету и переведу каждому равную сумму. Значительную. Это мой подарок. За то, что они, в отличие от вас, не пытались вырвать у меня кусок.
Олег и Маша потрясенно молчали.
— А что нам? — вызывающе спросила Светлана.
— А вам, Света и Вадим, я дарю самое ценное. Свободу. Свободу от моих денег. Учитесь жить по средствам. Своим. Ваша доля капитала заморожена. Возможно, когда-нибудь ваши дети ее получат. Если докажут, что они лучше своих родителей.
Лицо Вадима побагровело.
— Да что ты себе позволяешь?! Мы в суде докажем, что ты невменяема! Мы оформим опеку!
— Попробуй, — усмехнулась Галина Сергеевна. — Мой юрист будет рад с тобой пообщаться. Все мои активы уже переведены в трастовый фонд, и у меня на руках заключение от трех независимых психиатров. Ты же сам советовал к врачу сходить. Я сходила.
Светлана зарыдала, но теперь это были слезы ярости, а не жалости.
— Ты нас просто вычеркнула из жизни! Ненавижу!
— Это не я вас вычеркнула. Это вы сами оценили свою любовь ко мне в конкретную сумму. Оказалось, я для вас слишком дорогой актив. А теперь, будьте добры, оставьте меня. У меня самолет через два дня.
Она посмотрела на карту мира, висевшую на стене. На ней маленьким флажком была отмечена Италия.
— У меня, знаете ли, вся жизнь впереди. И я не собираюсь тратить ее, глядя на ваши жадные лица.
Она вышла из комнаты, оставив их в оглушительном молчании. Впервые за сорок лет она закрыла за собой дверь не для того, чтобы плакать, а для того, чтобы собрать чемодан.
Прошел год.
Галина Сергеевна сидела на террасе маленького домика, утопающего в виноградниках. Воздух пах нагретой землей и кипарисами. Италия оказалась даже лучше, чем в ее мечтах.
Она продала ту большую квартиру, хранилище чужих ожиданий, и купила эту виллу. Оставшихся денег хватало на жизнь и на то, о чем она раньше боялась даже думать.
Она нашла себе новое занятие. В архивах Флоренции она отыскала старинные, полуистлевшие географические карты.
Она оборудовала себе мастерскую со специальным освещением и влажностью. Часами, согнувшись над огромным столом, она с ювелирной точностью восстанавливала утраченные фрагменты, склеивала ветхую бумагу, возвращала потускневшим краскам жизнь.
Это требовало колоссального терпения и точности. Тех качеств, что она всю жизнь тратила на людей.
Теперь она дарила их молчаливым свидетелям истории, которые в ответ открывали ей забытые маршруты и несуществующие страны.
Раз в неделю она созванивалась с Машей. Дочь открыла на подаренные деньги маленькую гончарную студию. Она была счастлива. Их разговоры были легкими — о погоде, о новом сорте глины. Они не говорили о прошлом.
Олег звонил реже. Он тоже принял деньги, но они жгли ему руки. Он пытался помогать Светлане, но та лишь требовала больше, обвиняя его в предательстве.
Он так и не смог выбрать сторону, застряв между чувством долга и чувством вины.
Вадим и Светлана не звонили. Как она и предполагала, они подали в суд. Процесс был унизительным, но коротким. Юрист Виктор Анатольевич разбил их доводы в пух и прах. После суда они перестали общаться даже друг с другом.
Бизнес Вадима, лишенный постоянных финансовых вливаний, пошатнулся. Ему пришлось продать машину. Светлане пришлось устроиться на работу. Реальность оказалась куда жестче, чем ее слезы. Она больше не писала матери сообщений с фотографиями внуков.
Галина Сергеевна не злорадствовала. Она вообще о них почти не думала. Их мир, когда-то бывший ее миром, съежился до точки где-то далеко за горизонтом.
Однажды вечером, когда солнце окрасило небо в цвет абрикосового джема, она сидела в своей мастерской.
На столе перед ней лежала карта мира древних веков. На месте, где сейчас была она, красовалась надпись «Terra Incognita». Неизведанная земля.
И Галина Сергеевна улыбнулась. Она поняла, что вся ее прошлая жизнь была попыткой нанести на карту чужие маршруты, забыв про себя. Теперь ее собственная жизнь была этой «Terra Incognita».
И она с радостью первооткрывателя собиралась исследовать каждый ее уголок.
Она поняла, что накопила деньги не на то, чтобы увидеть истинное лицо детей. Она накопила их на то, чтобы, наконец, разглядеть свое собственное. И это лицо ей нравилось.
