Когда Сергей впервые предложил помочь матери с ремонтом дачи, я восприняла это как должное. Мы женаты восемь лет, и за это время я успела усвоить: Людмила Петровна — это святое. Не обсуждается, не критикуется, не ставится под сомнение.
— Маме тяжело одной, — сказал муж, листая смету на телефоне. — Дача совсем развалилась. Крыша течёт, веранда гниёт. Давай поможем по-человечески.
По-человечески — это оказалось триста пятьдесят тысяч рублей из нашей заначки на машину. Плюс каждые выходные на протяжении трёх месяцев. Плюс моё недосыпание, потому что в воскресенье вечером мы возвращались измотанные, а в понедельник утром мне вставать на работу в семь.
— Это же для семьи, — повторял Сергей каждый раз, когда я пыталась робко возразить. — Будет у нас место, где собираться. Дети потом там отдыхать будут.
Дети. У нас их пока нет, но Сергей всегда так говорил — в будущем времени, с уверенностью человека, для которого завтра уже наступило.
Людмила Петровна встретила наше предложение с достоинством мученицы, принимающей неизбежную помощь.
— Ну если вы настаиваете, — протянула она, изящно вздохнув. — Я-то уже смирилась. Думала, доживу в этой развалюхе остаток дней. Но раз вы сами предлагаете…
Мы не предлагали ремонт космического масштаба. Сергей собирался подлатать крышу, укрепить веранду, может, печку обновить. Но Людмила Петровна вытащила из ящика стола тетрадь — толстую, в клеточку, исписанную мелким почерком на сорока страницах.
— Я тут немного набросала, что нужно, — сказала она. — Если уж браться, то делать нормально. А то потом переделывать придётся.
В тетради был план реконструкции, достойный архитектурного бюро. Новая веранда — не просто пристройка, а полноценная зимняя терраса с панорамными окнами. Замена всех дверей на немецкие, утеплённые. Газовый котёл вместо печки. Новая сантехника. Встроенная кухня. Даже дизайн-проект был — вырезки из журналов, аккуратно подклеенные скотчем.
— Мам, это же миллион получается, — осторожно сказал Сергей.
— Ну не миллион, ты преувеличиваешь, — отмахнулась Людмила Петровна. — От силы шестьсот. И то если экономить.
— У нас таких денег нет.
— Серёженька, — свекровь посмотрела на сына так, будто он предложил её выселить на улицу. — Я всю жизнь на вас с отцом потратила. Всю себя отдала. Теперь хоть немного побыть в комфорте хочу, на старости лет. Неужели я так много прошу?
И я увидела, как что-то изменилось в муже. Эта особая складка у рта, которая появляется, когда он принимает решение, от которого потом не отступится.
— Ладно, мам. Сделаем.
Мы взяли кредит. Потребительский — ипотеку не дали бы под чужую дачу, — якобы на ремонт нашей квартиры. Двенадцать пять процентов годовых на пять лет.
Сергей каждое утро уезжал на работу в семь, возвращался в восемь вечера. В субботу мы ехали на дачу, где он до темноты работал с рабочими — он не доверял им полностью, контролировал каждый этап. Я красила, клеила обои, мыла, убирала строительный мусор. Людмила Петровна сидела в садовом кресле и давала указания:
— Наденька, ты плинтус не той стороной прикладываешь. Серёжа, смотри, тут обои пузырём. Нет, переделайте, я с таким качеством жить не буду.
К концу лета у мужа появились тёмные круги под глазами, которые не проходили даже после выходных. Я подсчитала, что мы потратили уже восемьсот двадцать тысяч. Наши восемьдесят тысяч заначки и семьсот сорок кредитных.
— Зато как красиво получилось, — Людмила Петровна ходила по обновлённой даче, касаясь рукой новых дверей, современной техники, тёплого пола на веранде. — Прямо не дача, а загородный коттедж. Такие в элитных посёлках стоят.
Мы закончили ремонт в конце октября. Последним штрихом стала мебель — Людмила Петровна выбрала комплект за двести тысяч, который мы тоже оплатили. Сергей даже не сопротивлялся — он просто достал карту и приложил к терминалу с отсутствующим взглядом очень уставшего человека.
В ноябре мы не виделись со свекровью три недели — мужу нужно было работать сверхурочно, чтобы хоть как-то компенсировать расходы. Я тоже взяла дополнительные проекты. Мы приходили домой поздно, ужинали дошираком и падали спать.
Где-то в середине месяца Людмила Петровна начала присылать фотографии. Дача в снегу, просто открыточная картинка. Тёплая веранда, где она пьёт чай и смотрит в панорамные окна. Новая кухня, на которой что-то готовит.
— Класс, мам, — писал в ответ Сергей. — Рады, что тебе нравится.
В начале декабря мы решили отпроситься с работы на пару дней и провести предновогодние выходные на даче. Нам обоим нужна была передышка, тишина, снег и камин — его мы тоже установили, натуральный, дровяной, ещё за девяносто тысяч.
Сергей позвонил маме в среду вечером. Я сидела рядом, мы только что обсуждали, что купим продуктов и устроим себе спокойные три дня без интернета и суеты.
— Мам, привет. Как дела? Слушай, мы тут подумали… Хотели бы приехать на выходных, с пятницы по воскресенье. На даче посидеть, отдохнуть.
Я видела, как лицо мужа меняется. Сначала лёгкое недоумение, потом растерянность.
— Подожди, мам, я не понял. То есть как нельзя?
Пауза. Сергей отвёл взгляд, уставился в стену.
— Нет, ну мы же не надолго… Всего три дня…
Я взяла трубку из его руки. Услышала ровный, спокойный голос Людмилы Петровны:
— Надюша, вы должны понимать — дача теперь не просто дача. Это полноценный загородный коттедж. Знаете, сколько такие сдают на новогодние праздники? От двадцати до тридцати тысяч за сутки. Я решила, что тоже буду сдавать. У меня уже гости забронировали на новогодние каникулы.
— Людмила Петровна, — я старалась говорить ровно, — но мы же делали ремонт не для сдачи. Мы думали, это место, где наша семья будет собираться.
— Ну вот и собирайтесь. За деньги. Раз это семейное место, то для вас будет скидка. Пятнадцать тысяч в сутки, можно оплатить на карту. Наличные тоже принимаю.
Я смотрела на телефон, не веря своим ушам.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно. Надюша, вы же сами всё видели — какой коттедж получился. Такое добро просто так пустовать не должно. Я буду сдавать. А если вы хотите приехать — пожалуйста. Хотите отмечать на даче Новый год или просто отдохнуть — платите деньги за аренду, как все. К праздникам спрос знаешь какой?
— Мы потратили на эту дачу восемьсот двадцать тысяч рублей, Людмила Петровна. Взяли кредит. Работали три месяца каждые выходные.
— Я вас заставляла? — в голосе свекрови появились металлические нотки. — Вы сами предложили помочь. Я, между прочим, даже сопротивлялась. Говорила, что не надо, что обойдусь. Но вы настаивали. А теперь что, упрекаете?
— Мы не упрекаем. Мы просто хотели отдохнуть в том месте, которое сами создали.
— Создали, а собственность чья? Моя. Я имею право распоряжаться своим имуществом как хочу. И вообще, Надюша, я считаю некрасивым вот так вот в лоб требовать. Что я теперь, всем родственникам должна предоставлять бесплатное жильё? У меня пенсия маленькая, мне тоже как-то жить надо.
Я повесила трубку. Руки тряслись.
Сергей сидел на диване, согнувшись, обхватив голову руками. Он не плакал, но я видела, как напряжены его плечи.
— Серёж…
— Не надо, — глухо сказал он. — Просто не надо ничего говорить.
Я села рядом, положила руку ему на спину. Мы сидели так минут двадцать, молча. За окном шёл снег, такой же, как на фотографиях со свекровиной дачи.
— Знаешь, что самое страшное? — наконец сказал Сергей. — Я ни капли не удивлён. Где-то внутри я, кажется, всегда это знал. Что она так поступит.
Новый год мы встретили дома, в нашей однокомнатной квартире, за которую выплачиваем ипотеку. Шампанское, «Ирония судьбы» по телевизору, оливье. Сергей попытался шутить, но шутки выходили натянутыми.
В два часа ночи пришло сообщение от Людмилы Петровны: «С Новым годом, дети! Желаю вам счастья и чтобы вы научились ценить то, что для вас делают. Кстати, гости очень довольны коттеджем. Дали отличные отзывы. Сказали, вернутся ещё».
Сергей даже не ответил.
Седьмого января позвонил снова свекровь. На этот раз голос был уже другой — взвинченный, почти истеричный.
— Серёжа, вы можете приехать? У меня тут… в общем, проблема.
Мы приехали через час. Картина была впечатляющая. Дорогие обои на веранде исцарапаны, на полу — пятна от вина, которые уже въелись. Одно из панорамных окон разбито — не полностью, но трещина через всё стекло, а в раме дыра. На новой мебели — следы сигарет. Кухня выглядела так, будто там взорвалась бомба — грязная посуда горами, в раковине что-то непонятное и дурно пахнущее. Две тарелки из дорогого сервиза разбиты.
Людмила Петровна сидела посреди этого разгрома на своём садовом кресле — единственном предмете, который гости не успели испортить, потому что он стоял в сарае.
— Они казались такими приличными, — бормотала она. — По телефону такие вежливые. Я же паспорта проверила, залог взяла…
— Сколько залог? — спросил Сергей.
— Десять тысяч.
— А ущерб на сколько?
Мы с мужем обошли дом, прикидывая. Окно — двадцать пять тысяч минимум. Обои переклеивать частично — ещё тысяч десять. Мебель можно попробовать реставрировать, но это тоже не бесплатно. Посуда. Профессиональная уборка, потому что запах здесь стоял такой, что самим не справиться.
— Тысяч семьдесят, минимум, — сказал Сергей.
— Но они же мне заплатили сто тридцать за всё время, — растерянно проговорила Людмила Петровна. — То есть у меня остаётся…
— Семьдесят минус десять залога. Шестьдесят убытка, — закончил Сергей. — Плюс ты неделю не можешь сдавать, пока всё не починишь. То есть ещё потеря дохода.
Свекровь смотрела на нас снизу вверх, и впервые за все годы нашего знакомства я увидела её совсем растерянной. Не величественной, не манипулирующей, не всегда правой. Просто пожилой женщиной, которая просчиталась.
— Может, вы поможете?.. — тихо сказала она.
Сергей долго молчал. Потом достал телефон, нашёл нужную запись.
— Вот контакты бригады, они хорошие. Скажешь, от нас, может, скидку дадут. — Он положил телефон на стол. — А мы поехали, мам. У нас дела.
— Серёжа…
— Что?
— Я не то чтобы специально… Я думала, это правильно. Что я имею право. Это же моя собственность.
— Имеешь, — кивнул Сергей. — Конечно имеешь. Так же, как мы имеем право не приезжать больше.
Мы вышли к машине. Я обернулась — Людмила Петровна стояла на пороге дома своей мечты, который превратился в источник проблем, и смотрела нам вслед.
По дороге домой мы остановились у Starbucks. Сергей заказал нам по капучино, и мы сидели у окна, глядя на суету предпраздничного города.
— Знаешь, что обиднее всего? — сказал он. — Не деньги даже. А то, что она действительно не понимает, что сделала не так. Для неё это было логично — есть ценный актив, надо его монетизировать.
— Она не учла, что активы требуют ухода.
— И что людям можно доверять не всегда. — Сергей усмехнулся. — Это ведь тоже урок, да? Доверять не всем.
Мы допили кофе. Я взяла мужа за руку.
— Ты жалеешь, что помогли?
Он задумался.
— Нет. Я жалею, что надеялся на другое. Но это моя проблема, не её.
Людмила Петровна звонила ещё раз через неделю — спрашивала, не подскажем ли, где купить дешевле обои. Сергей ответил коротко, отправил ссылку на магазин. Больше ничего.
На восьмое марта она прислала смс: «Поздравляю Наденьку. Приезжайте в гости, на даче уже всё починили».
Мы не поехали.
Где-то в апреле до нас дошло через общих знакомых, что Людмила Петровна больше не сдаёт коттедж. Сидит там одна, топит камин, готовит на новой кухне.
— Может, всё-таки съездить? — осторожно спросила я мужа.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Знаешь, Надь, я понял одну вещь. Когда человек показывает тебе, кто он есть — верь ему. С первого раза. Мама показала. Я поверил. И у меня теперь есть выбор — продолжать подставляться или научиться держаться от таких подальше.
— Она же твоя мать.
— Именно. И поэтому она должна была думать не о том, как заработать на нас, а о том, как сохранить отношения. Она выбрала деньги. Это её выбор, и я его уважаю. А я выбираю покой.
Наш кредит мы будем выплачивать ещё четыре года. Каждый месяц куча денег уходят на чужую дачу, в которой мы ни разу и не отдохнули. Это хороший урок. Дорогой, но хороший.
А Людмила Петровна сидит в своём загородном коттедже с панорамными окнами и газовым котлом. Одна. С новой посудой, из которой не кого угощать. С тёплым полом, который греет только её ноги.
Иногда Сергей смотрит в окно и тихо говорит:
— Интересно, она поняла хоть что-то?
Я не знаю ответа. Но знаю точно: мы точно поняли. И, наверное, это самое главное.
