— Хватит постоянно врубать свой будильник и уходить в душ! Если не перестанешь так делать, то ты каждый выходной будешь просыпаться в пять утра! Ты же знаешь прекрасно, что я работаю с обеда! — кричала Лариса в пустоту спальни, сотрясаемой очередной трелью телефона.
Этот звук был похож на сверло стоматолога. Не громкий, но пронзительный и мерзкий, он впивался прямо в мозг, вытаскивая её из глубин сна, в который она провалилась всего четыре часа назад. Первый сигнал прозвучал в семь ноль-ноль. Денис, как обычно, шлёпнул по экрану, заставив его замолчать, и тут же, не открывая глаз, перекатился на край кровати. Его голые ступни с глухим стуком опустились на ламинат. Лариса замерла, вслушиваясь. Вот сейчас он встанет, возьмёт телефон и выключит остальные четыре будильника, поставленные с интервалом в три минуты. Пожалуйста, Денис, просто сделай это.
Но вместо этого она услышала его шаркающие шаги в сторону ванной. Потом щелчок выключателя и шум воды, ударившей по дну душевой кабины. Лариса сжала зубы так, что заходили желваки. Он снова это сделал. В семь ноль-три комнату пронзил второй сигнал. Тот же противный, вибрирующий звук. Она натянула одеяло на голову, пытаясь создать хоть какой-то кокон тишины, но мелодия будто просачивалась сквозь ткань, сквозь подушку, сквозь её череп. Она работала администратором в ресторане, её смена заканчивалась за полночь. Пока она добиралась домой, пока смывала с себя запахи кухни и тяжёлый макияж, на часах было уже почти три ночи. Сон был для неё не отдыхом, а роскошью, лекарством, которое ей отмеряли крошечными дозами.
Семь ноль-шесть. Третий сигнал. Он звучал уже как личное оскорбление. Лариса откинула одеяло. Она смотрела на его телефон, лежащий на тумбочке. Чёрный прямоугольник, изрыгающий из себя звуковую пытку. Ей хотелось взять его и со всей силы швырнуть в стену, чтобы он разлетелся на тысячу молчаливых осколков. Но это была не её вещь. И это не решило бы проблему. Проблема была не в телефоне, а в человеке, который сейчас безмятежно стоял под струями горячей воды, пока его жена корчилась в кровати от бессильной ярости.
Семь ноль-девять. Четвёртый. Она села на кровати. Голова гудела, тело ломило от недосыпа. В горле стоял комок. Сколько раз она его просила? Десятки. Спокойно, с криками, с логическими доводами. Она объясняла, что для неё эти утренние пятнадцать минут пытки перечёркивают весь её короткий ночной отдых. Что она выходит на работу уже разбитая. Ответ всегда был один: «Лар, ну я так привык. Я по-другому не проснусь». Он не проснётся. А она, значит, должна не спать.
Семь двенадцать. Пятый, финальный аккорд этой утренней симфонии идиотизма. Лариса больше не лежала. Она стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди, и ждала. Шум воды в ванной прекратился. Через пару минут дверь открылась, и из облака пара вышел Денис. Свежий, бодрый, с полотенцем, обёрнутым вокруг бёдер. Он с удивлением посмотрел на неё.
— Ты чего не спишь? — спросил он с той безмятежной интонацией, которая взрывала в ней всё.
Именно тогда она и прокричала ему в лицо эти слова. Про будильник, про выходные в пять утра, про то, что он прекрасно всё знает. Она не плакала, не билась в истерике. Её голос был жёстким и злым.
Денис нахмурился, вытирая волосы другим полотенцем.
— Ой, ну началось утро в колхозе. Ларис, я же сказал, я по-другому не могу. Тебе так сложно потерпеть пятнадцать минут? Сделай вид, что это дождь за окном.
— Дождь?! — она сделала шаг к нему. — Денис, это не дождь! Это твоё наплевательское отношение ко мне! Ты слышишь только себя и свои «не могу»! Я три месяца живу как зомби, потому что тебе лень протянуть руку и выключить свой чёртов телефон!
— Всё, я понял, ты не в настроении, — он бросил полотенце на стул и пошёл к шкафу. — Не будем портить утро и дальше. Я опаздываю.
Он говорил так, будто это она была источником проблемы. Её плохое настроение, её капризы. Он просто не слышал сути её слов, не видел глубины её усталости. Он видел лишь досадную помеху на своём пути к утреннему кофе. Лариса смотрела на его широкую спину, на то, как он деловито выбирает рубашку, и холодная, твёрдая уверенность застыла внутри неё. Он её не услышал. Что ж, значит, придётся сделать так, чтобы он почувствовал.
Неделя прошла в ледяном молчании. Они двигались по квартире как два призрака, случайно оказавшиеся в одном измерении. Денис вёл себя так, словно того утреннего скандала не было. Он был нарочито вежлив, передавал за ужином соль, спрашивал, как дела на работе. Но эта вежливость была тонкой корочкой льда над бездной, и Лариса чувствовала это каждой клеткой. Она знала, что он считает её угрозу пустым бахвальством, очередной женской истерикой, которая рассосётся сама собой. Он ждал, что она остынет и всё вернётся на круги своя. Он недооценил степень её холодной ярости.
В пятницу вечером он вернулся домой особенно довольный, принёс крафтового пива и пиццу.
— Отметим начало выходных? — предложил он, стараясь говорить беззаботно.
— Отмечай, — ровно ответила Лариса, даже не повернувшись от раковины, где мыла чашку. — У меня завтра много дел с самого утра.
Он пожал плечами и устроился перед телевизором. Лариса легла спать около двух, как обычно. Перед тем как закрыть глаза, она завела свой соблаственный будильник. На 4:55 утра.
Пробуждение было мучительным. Её тело ломало от усталости, но внутри горел твёрдый, как алмаз, огонёк решимости. Она на цыпочках выскользнула из кровати. Денис спал, раскинувшись на своей половине, его лицо было умиротворённым и абсолютно беззащитным. На мгновение ей стало его почти жаль. Но потом она вспомнила сотни своих испорченных утренних часов, свою вечную головную боль и гудящие от усталости ноги, и жалость испарилась без следа.
Она взяла с комода небольшую, но мощную портативную колонку, которую они покупали для выездов на природу. Подключила к ней свой телефон, заранее открыв нужное приложение. Она не стала искать стандартные мелодии будильника. О нет. Это было бы слишком просто. Она нашла запись. Это был сборник самых пронзительных и диссонирующих произведений авангардного джаза. Хаотичный визг саксофона, нервный перестук барабанов, рваные, непредсказуемые пассажи контрабаса. Звуковой террор, облечённый в форму искусства. Она поставила колонку на его тумбочку, в десяти сантиметрах от его головы, и выкрутила громкость на максимум. Затем села в кресло в углу комнаты и стала ждать.
Ровно в 5:00 утра спальню взорвал адский звуковой шторм. Денис подлетел на кровати так, будто его ударило током. Он сидел секунду, совершенно дезориентированный, тряся головой, пытаясь понять, откуда исходит эта атака на его ушные перепонки. Его взгляд метнулся по комнате и остановился на ней. На Ларисе, которая спокойно сидела в кресле и смотрела на него.
— Что это за хрень?! Выключи это! — заорал он, перекрывая саксофонные запилы.
— Доброе утро, дорогой, — её голос был тихим, но в оглушающем шуме он прозвучал отчётливее любого крика. — Пять утра. Как я и обещала. Пора вставать. Он увидел колонку, схватил её и судорожно нажал на кнопку выключения. Внезапно наступившая тишина показалась оглушительной. Он тяжело дышал, его грудь вздымалась.
— Ты что, с ума сошла?! Суббота, пять утра! — Я предупреждала, — она не сдвинулась с места.
— Ты не захотел слушать. Теперь будешь чувствовать. Я решила, что тебе будет приятно просыпаться под что-то более культурное, чем пиликанье телефона.
Он смотрел на неё, и в его глазах недоумение сменялось яростью. До него наконец дошло. Это не была шутка. Это было объявление войны.
— Лариса, это не смешно. Я хочу спать.
— Я тоже. Каждый будний день. Но у меня почему-то не получается, — она встала и подошла к окну. — Завтра будет то же самое. И в следующее воскресенье. И так будет каждые выходные, пока до тебя не дойдёт одна простая мысль: мой сон так же важен, как и твой. А теперь можешь попробовать уснуть. Если получится.
Следующие выходные превратились в окопную войну. В субботу утром Денис проснулся сам, за десять минут до пяти. Он лежал с открытыми глазами в предрассветной темноте, полный злорадного торжества. Накануне вечером, пока Лариса была в ванной, он нашёл портативную колонку и спрятал её в ящике с зимними вещами на балконе. Теперь он ждал. Ждал, как она поймёт, что её оружие обезврежено, и как глупо она будет выглядеть.
Но Лариса не стала ничего искать. Ровно в пять утра комнату залил безжалостный, мертвенно-белый свет. Она просто включила верхний свет — шесть ярких светодиодных ламп ударили по его привыкшим к темноте глазам. А через секунду к световой атаке добавилась звуковая. Из глубины квартиры донёсся нарастающий гул, словно где-то рядом готовился к взлёту реактивный самолёт. Это был их старый, но мощный пылесос. Она методично, с холодным усердием, начала пылесосить ковёр в гостиной. Монотонный, всепроникающий рёв заполнил каждый кубический сантиметр их жилья.
Денис вскочил, зарычав от ярости. Он вылетел в гостиную. Лариса, в домашних штанах и футболке, с абсолютно непроницаемым лицом водила щёткой пылесоса по полу. Она даже не посмотрела на него.
— Что ты творишь?! — перекрикивая гул, заорал он. Она выключила пылесос. Внезапная тишина ударила по ушам.
— Убираюсь, — спокойно ответила она. — Ты же видишь. Пыльно стало.
— В пять утра?! В субботу?!
— А когда ещё? Днём я сплю, вечером на работе. Утро — самое удобное время. Тебе помочь сдвинуть диван? Под ним, наверное, много мусора скопилось.
Он смотрел на неё, и его кулаки сжимались. Он был в ловушке. Он не мог запретить ей убираться в их общей квартире. Любой его протест выглядел бы как придирка сумасшедшего. Она выбрала идеальное оружие — бытовую рутину, доведённую до абсурда. Он молча развернулся и ушёл обратно в спальню, но спать уже не мог. Он лежал, слушая, как она гремит насадками для пылесоса, как потом открывает и закрывает шкафы на кухне, как со стуком ставит на плиту кастрюлю.
Так прошли три недели. Их квартира перестала быть домом. Она превратилась в территорию, поделённую на враждебные зоны. Они перестали разговаривать, обходясь лишь короткими, функциональными фразами. Еда готовилась и съедалась порознь. Воздух пропитался густым, ядовитым туманом взаимной неприязни. Мелкие пакости стали нормой. Он мог «случайно» занять ванную на час именно в то время, когда ей нужно было собираться на работу. Она в ответ «забывала» купить его любимый йогурт, неделями не пополняя запасы.
На третьи выходные Денис решил, что перехитрит её. Он взял подушку и одеяло и устроился спать на диване в гостиной, подальше от спальни, где, как он предполагал, будет эпицентр утреннего представления. Он заснул с чувством тактической победы. Но Лариса была готова и к этому.
Его разбудил не столько звук, сколько вибрация. Резкий, скрежещущий визг заставил его подскочить. Лариса стояла на кухне, в двух метрах от его головы, и молола кофе в старой электрической кофемолке. Эта адская машинка выла так, будто перемалывала не зёрна, а камни. После кофемолки в ход пошёл блендер, в котором она с оглушительным треском начала готовить себе «утренний смузи» из замороженных ягод и льда.
Он вскочил с дивана, его лицо было искажено от недосыпа и бешенства.
— Ты больная? Ты просто ненормальная!
— Я просто готовлю себе завтрак, Денис, — она выключила блендер и посмотрела на него холодным, оценивающим взглядом. — Или ты теперь хочешь запретить мне ещё и есть в собственном доме?
— Ты делаешь это специально!
— Конечно, специально. Специально для тебя. Чтобы ты наконец понял, каково это, когда на твой отдых и твоё самочувствие всем плевать. Доходит понемногу? Или на следующие выходные мне начать ремонт в пять утра? Дрель, говорят, очень бодрит.
— Ну что, боевой товарищ, — произнёс Денис в среду вечером, когда они столкнулись на кухне. Он открывал холодильник, она наливала себе воды из фильтра. Его голос был пропитан ядовитой иронией. — Какие планы на субботнее утро? Концерт классической музыки? Может, сразу симфонический оркестр пригласим? Чтобы наверняка.
Он ожидал ответной колкости, злого взгляда, чего угодно, что вписывалось бы в правила их установившейся игры. Но Лариса медленно повернулась к нему, и на её лице не было ни злости, ни раздражения. Она смотрела на него так, как смотрят на незнакомый предмет, пытаясь определить его назначение. Этот спокойный, изучающий взгляд напугал его больше, чем любой крик.
— Планов нет, Денис. Больше никаких планов.
— В смысле? — он усмехнулся, но усмешка вышла нервной. — Перемирие? Сдаёшься?
— Я поняла, что нет смысла воевать, — она сделала небольшой глоток воды. Её голос был ровным, почти безжизненным. — Потому что в этой войне невозможно победить. Я думала, что если заставлю тебя почувствовать то же, что и я, ты что-то поймёшь. Но я ошиблась. Ты ничего не понял.
Она поставила стакан на столешницу.
— Всё это время я пыталась достучаться до тебя. Сначала словами, потом криками, потом твоими же методами. А вчера ночью, когда я ехала с работы, до меня дошло. Проблема ведь не в будильнике. И не в пылесосе, и не в кофемолке. Проблема в тебе. В том, что тебе абсолютно, фундаментально плевать. Когда я говорила тебе: «Денис, мне больно, я не высыпаюсь, я плохо себя чувствую», ты слышал только: «Денис, сделай что-то, что тебе неудобно». И твоё удобство оказалось важнее. Всегда. Это был не вопрос компромисса. Это был просто твой выбор. Ты выбрал свой комфорт вместо моего самочувствия. Вот и всё.
Он смотрел на неё, и его лицо начало медленно багроветь. Он хотел что-то возразить, вставить привычное «ну началось», но её ледяное спокойствие парализовало его.
— И что теперь? — выдавил он. — Будешь молча страдать?
— Нет, — она покачала головой. — Страдать я больше не буду. И заставлять тебя страдать тоже. Это бессмысленно. Нельзя научить рыбу летать, и нельзя заставить эгоиста думать о ком-то, кроме себя. Можно только отойти и не мешать ему быть эгоистом.
С этими словами она развернулась и пошла в спальню. Денис, растерянный, остался стоять посреди кухни. Он ждал продолжения. Подвоха. Но из комнаты не доносилось ни звука. Через несколько минут она вышла оттуда с небольшой спортивной сумкой через плечо и своим рабочим рюкзаком. В руках она держала ключи от квартиры. Он молча смотрел, как она обувается в прихожей.
— И это всё? Ты просто уходишь? — в его голосе прорезалось отчаяние и злость. — Из-за какого-то грёбаного будильника ты рушишь семью? Она подняла на него глаза в последний раз. Во взгляде не было ни ненависти, ни сожаления. Только констатация факта.
— Ты так и не понял. Я ухожу не из-за будильника. Я ухожу из-за того, что ты за ним. Теперь ты можешь ставить их хоть с интервалом в одну минуту. С семи, с шести, хоть с пяти утра. Тебе больше никто не помешает. Наслаждайся своими будильниками. Наслаждайся своей свободой от меня.
Она положила свои ключи на тумбочку в прихожей. Отчётливый металлический стук стал последним звуком, который они издали вместе в этой квартире. Затем она открыла входную дверь и вышла, тихо прикрыв её за собой. Не было хлопка, не было финального проклятия. Просто щелчок замка.
Денис остался один посреди квартиры, которая внезапно показалась огромной и пустой. Он медленно прошёл в спальню. На её половине кровати было идеально застелено покрывало. Тумбочка была пуста, кроме одиноко стоящего ночника. Он вернулся на кухню. Её недопитый стакан воды так и стоял на столешнице. Он посмотрел на свой телефон, который лежал на зарядке. Завтра четверг. Он встанет в семь. И в пятницу тоже. Никто не будет кричать. Никто не включит ему авангардный джаз или пылесос в субботу. Он победил. Он отстоял своё право просыпаться так, как ему удобно. Он стоял в абсолютной тишине своей завоёванной территории и впервые в жизни чувствовал себя проигравшим…
