— Я беременна, — сказала я, и улыбка сама собой расплылась по лицу.
Кирилл, стоявший у окна, замер. Он даже не обернулся, но я увидела в стекле, как его плечи напряглись.
Я ждала объятий, радостных криков, чего угодно, но не этой странной, застывшей позы.
— Я тоже, — раздался тихий голос Лены.
Моя сестра вышла из нашей спальни. На ней была футболка Кирилла, та самая, моя любимая, в которой он спал.
Она поправила волосы, и этот жест был таким обыденным, таким домашним, что у меня на секунду помутилось в голове.
Вспышки воспоминаний, которым я раньше не придавала значения, замелькали в сознании.
Вот Кирилл допоздна «на совещании», а Лена, заскочившая ко мне «просто поболтать», с тревогой поглядывает на телефон.
Вот они смеются над какой-то шуткой, понятной только им двоим, а я стою рядом и чувствую себя лишней на собственном празднике жизни.
— У тебя же ключ, Лен? — спрашивал он ее, когда мы уезжали в отпуск. — Пожалуйста, поливай цветы. Больше доверить некому.
И я радовалась, какая у нас дружная семья.
— Что? — переспросила я, хотя прекрасно все расслышала. Голос был чужим, деревянным.
— Аня, я все объясню, — наконец обернулся Кирилл. Лицо у него было белым, как больничная стена. — Это не то, что ты думаешь. Это… ошибка.
Лена смотрела на меня в упор. В ее взгляде не было раскаяния. Только усталость и какая-то злая, упрямая решимость.
— Это не ошибка, — отрезала она, глядя на Кирилла. — Перестань врать. Хотя бы сейчас.
Он метнул в нее яростный взгляд.
— Замолчи!
Я смотрела то на мужа, то на сестру. На мужчину, с которым мы пять лет строили будущее, и на женщину, с которой делили детские секреты.
Они стояли в двух метрах от меня, но казалось, что нас разделяет пропасть.
И в этой пропасти тонули все мои «мы». Наши планы. Наша нежность. Наша будущая детская.
— Ошибка, значит, — повторила я, и губы скривились в усмешке. — У вас двоих будет ошибка? Или у каждого по отдельной?
Кирилл шагнул ко мне, протягивая руки.
— Анечка, милая, давай поговорим. Только не сейчас. Лена, уходи.
— Я никуда не уйду, — спокойно ответила сестра, складывая руки на груди. — Мы ждем ребенка. И я не позволю тебе снова сделать вид, что меня не существует.
Я отступила от Кирилла, упираясь спиной в холодную стену прихожей.
— Вон, — прошептала я.
— Что?
— Вон. Оба.
Они не ушли. Мое слово, такое весомое еще пять минут назад, превратилось в пустой звук.
— Аня, не руби с плеча, — начал Кирилл примирительным тоном, который я ненавидела. Тон, которым он пользовался, когда хотел, чтобы я «вошла в положение».
— Ты же умная женщина. Мы оба взрослые люди. Да, я виноват. Но сейчас нужно думать не об эмоциях, а о детях. О наших детях.
Он сделал акцент на последнем слове, пытаясь снова связать нас, создать иллюзию общего будущего.
— О каких «наших» детях ты говоришь? — ядовито спросила я. — О том, который будет расти с матерью-одиночкой, или о том, который родится у любовницы отца?
Лена вздрогнула и тихо всхлипнула.
— Не называй меня так. Ты ничего не знаешь.
— Правда? — я повернулась к ней. Холодная ярость вытесняла шок. — Тогда просвети меня. Что я должна знать? Что ты спала с моим мужем в моей кровати? Этого недостаточно?
— Это было не так! — ее голос окреп. — Мы любим друг друга. Это не просто интрижка.
Кирилл схватился за голову.
— Лена, я тебя просил!
— А я устала молчать! — выкрикнула она. — Устала быть тайной, ошибкой, которую нужно исправить!
Аня, ты всегда получала все. Идеальный муж, идеальный дом. А я? Я всегда была на вторых ролях. Просто «сестра Ани».
Ее монолог был настолько пропитан застарелой обидой, что я опешила. Она не оправдывалась. Она обвиняла.
Я вспомнила, как в детстве мама всегда говорила: «Анечка у нас умница, а Леночка — красивая. Каждому свое». Кажется, Лена так и не смогла смириться с этим «своим».
— Так ты решила взять мое? — спросила я тихо.
— Я взяла то, что было ничьим! — отрезала она. — Он не был счастлив с тобой. Ты просто не хотела этого замечать.
Я посмотрела на Кирилла. Он избегал моего взгляда. И в этот момент я поняла, что Лена говорит правду. Не про любовь, нет. А про то, что он позволил ей так думать. Он жаловался ей на меня, создавая между ними порочную связь, питаемую его слабостью и ее завистью.
— Хорошо, — сказала я, и от моего спокойствия они оба напряглись. — Допустим. Что вы предлагаете? Жить втроем? Или вы составите график?
Кирилл вскинул голову.
— Прекрати! Это неконструктивно. Я предлагаю пока… пожить отдельно. Я сниму Лене квартиру. Буду помогать вам обеим. Нам нужно время, чтобы все обдумать.
Он говорил так, будто обсуждал бизнес-проект. Разделение активов. Управление рисками.
— То есть ты хочешь, чтобы я сидела здесь, беременная, и ждала, пока ты будешь «обдумывать», к какой из твоих беременных женщин тебе вернуться? — я рассмеялась. Смех получился страшным, скрежещущим.
— Аня, ты усложняешь.
— Нет, Кирилл. Это ты все упростил донельзя. До животного состояния. Уходи. И ее забери. Вещи свои соберешь позже. Когда меня не будет дома.
Я достала телефон и набрала номер.
— Алло, служба безопасности? В моей квартире посторонние люди. Да, отказываются уходить.
Лена посмотрела на меня с ненавистью. Кирилл — с изумлением. Он не ожидал от меня такого. Он привык к «хорошей девочке Ане», которая всегда все поймет и простит. Но эта девочка только что умерла.
Мой звонок был, конечно, блефом. Никакой службы безопасности у нашего жилого комплекса не было, только сонный консьерж. Но они этого не знали. Слово «безопасность» подействовало на Кирилла отрезвляюще.
— Ты пожалеешь об этом, Аня, — процедил он, хватая Лену за руку. — Ты гонишь из дома беременную женщину. Свою сестру.
— Я гоню из дома любовницу своего мужа, — поправила я, глядя ему прямо в глаза. — А ты — просто предатель.
Когда за ними захлопнулась дверь, я сползла по стене на пол. Но слез не было. Была только выжженная пустота и звенящий в ушах адреналин.
На следующий день начался ад.
Сначала мне позвонил мой начальник.
— Аня, привет. Слушай, тут твой муж звонил… Кирилл. Он очень беспокоится о твоем состоянии. Говорит, на фоне беременности у тебя… ну… нестабильное поведение.
Я похолодела.
— Что он еще сказал?
— Ну, просил дать тебе отпуск. Позаботиться о тебе. Сказал, ты можешь быть не совсем адекватна в принятии решений.
Я все поняла. Он не просто ушел. Он начал методично меня уничтожать, выставляя сумасшедшей. Он бил по самому больному — по моей работе, моей репутации, моей независимости.
А через час курьер доставил письмо от его адвоката. Толстый конверт, полный юридических терминов, сводился к одному: он подает в суд на раздел имущества. И требовал не половину.
Он требовал всю квартиру, утверждая, что она была куплена на его личные средства до брака, а мой вклад в ремонт был «незначительным».
Но последняя страница была самой страшной. Он ходатайствовал о назначении судебно-психиатрической экспертизы для меня.
Чтобы определить, смогу ли я быть «адекватной матерью» для нашего будущего ребенка.
Вот оно. Дно. Он собирался отнять у меня не просто квартиру. Он собирался отнять у меня ребенка. Моего ребенка. Использовать мою беременность, мою уязвимость как оружие против меня.
Внутри что-то оборвалось. Та самая нить, которая связывала меня с прошлой Аней — понимающей, прощающей, «хорошей».
Он думал, что я сломаюсь. Буду плакать, умолять, соглашусь на его условия. Он забыл. Он все забыл.
Он забыл, кто сидел с ним ночами, когда он только начинал свой бизнес, вычитывая договоры. Он забыл, кто вел его «серую» бухгалтерию в тетрадке, потому что на нормального бухгалтера не было денег.
Он забыл, что я знаю все его схемы, все его оффшорные счета, все его «оптимизации налогов».
Я была его тенью, его верным оруженосцем. И он решил, что оруженосец безоружен.
Я подошла к сейфу, который мы покупали вместе «для важных документов». Мои руки не дрожали. Я набрала код, который знала только я и он.
Внутри, под стопкой наших свидетельств о браке и документов на квартиру, лежала тонкая папка. Папка, которую он просил меня «просто хранить» пару лет назад.
«Это страховка, Анечка, — сказал он тогда. — Просто на всякий случай. Пусть лежит у тебя, ты у меня самая надежная».
Он был так уверен в моей слепой преданности, в моем неведении, что совершил эту роковую ошибку. Он сам дал мне в руки оружие.
Я достала телефон. Но я звонила не адвокату. Я набрала номер своего старого университетского друга, который теперь работал в отделе экономических расследований.
— Привет, Стас. У меня для тебя есть очень интересная история. Про одного очень успешного бизнесмена.
Эффект от моего звонка не был мгновенным. Стас объяснил, что анонимный сигнал — это лишь повод начать проверку. Процесс будет долгим. Но машина завертелась.
Первые несколько месяцев были пыткой. Кирилл давил со всех сторон. Его адвокаты заваливали меня исками.
Он названивал нашим общим друзьям, рассказывая, как я сошла с ума от гормонов. Но я держалась. Я знала, что у меня есть козырь, и просто ждала.
Первый удар он получил через полгода. Налоговая проверка. Официальная, жесткая.
Они заморозили его основные счета «до выяснения обстоятельств». Он позвонил мне, я не ответила.
Лена тоже пыталась со мной связаться. Писала жалостливые сообщения: «Он бросил меня. У меня нет денег. Помоги, ты же сестра». Я читала и стирала.
Крах был не быстрым, а мучительным. Как медленный яд. Партнеры, один за другим, начали от него отворачиваться.
Репутация, которую он так ценил, трещала по швам. Он пытался продать бизнес, но покупателей на «токсичный» актив не нашлось.
Он позвонил мне, когда его карточку не приняли в дорогом ресторане.
— Что ты наделала, дура?! — шипел он в трубку. — Ты разрушаешь мою жизнь!
— Нет, Кирилл, — ответила я спокойно, перебирая детские вещи, которые купила накануне. — Я просто включила свет. А тараканы разбежались сами.
Он угрожал, кричал, что уничтожит меня. Но в его голосе уже не было былой уверенности. Только страх. Он понял, что я больше не играю по его правилам.
Суд по разделу имущества он проиграл. Мой адвокат доказал, что квартира была куплена на совместно нажитые средства, а его «личные деньги» на самом деле выводились из его же фирмы.
Его иск об опеке над ребенком был отклонен после того, как всплыли данные о налоговом расследовании. Он стал неблагонадежным.
В итоге он потерял все. Бизнес, деньги, статус. Получил огромный штраф и три года условно с запретом занимать руководящие должности.
Для человека его склада ума это было хуже тюрьмы.
Прошло два года.
Я сидела в уютном кафе, наблюдая, как мой сын Миша сосредоточенно пытается построить башню из кубиков.
Рядом сидел Андрей. Мужчина, с которым я познакомилась на курсах для молодых родителей.
Спокойный, надежный, с добрыми глазами. Он не пытался заменить Мише отца, он просто любил нас обоих.
Внезапно мой телефон завибрировал. Незнакомый номер. Я ответила.
— Аня? Это Лена.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Я… я просто хотела сказать… прости, — ее голос дрожал. — Я была такой дурой. Я завидовала тебе всю жизнь. Твоей легкости, твоей силе. Я думала, что если заберу его, то стану тобой. А стала никем.
— Как вы? — спросила я ровно.
— Мы… нормально. Дочку назвала Надей. Кирилл… он даже не приехал на выписку. Ему было не до нас. Он пытался занять у меня последние деньги и исчез.
Я посмотрела на своего сына, который наконец водрузил последний кубик и радостно захлопал в ладоши. Андрей улыбнулся и погладил меня по руке.
— Лен, — сказала я. — Если тебе нужна помощь… для Нади… ты можешь на меня рассчитывать.
Она всхлипнула в трубку.
— Ты правда… сможешь?
— Я не знаю, — честно ответила я. — Но моя дверь для моей племянницы всегда будет открыта. А мы с тобой… может быть, когда-нибудь.
Я положила трубку. Прощение не было фейерверком, освобождающим от прошлого.
Оно было тихим решением. Решением не тащить в свою новую, счастливую жизнь тяжелый груз обид.
Память о предательстве стала частью меня, как шрам, который больше не болит, но напоминает о том, что я выжила.
Я больше не была «хорошей девочкой». Я была женщиной, которая научилась себя защищать. И эта версия меня мне нравилась гораздо больше.
