Скрежет замка заставил меня замереть с влажной тряпкой в руке. Я оттирала с паркета липкое пятно от варенья, которое принесла Ирина Борисовна, и этот звук был мне слишком хорошо знаком.
Паша еще спал. Воскресенье, половина девятого утра.
Дверь открылась, и на пороге возникла свекровь. В одной руке — авоська с чем-то зеленым, в другой — поводок, на котором висел ее крошечный, вечно дрожащий пес.
— Лерочка, вы спите, что ли? — бодро спросила она, перешагивая через порог. — Я вам укропчика принесла, свой, с дачи.
Я выпрямилась, чувствуя, как напрягается спина.
— Здравствуйте, Ирина Борисовна. Мы спим. Точнее, Паша спит.
Она проигнорировала мои слова, проплывая в сторону кухни. Пес, тявкнув для приличия, засеменил за ней.
— Ну, я же по-тихому. Чего вы сразу. Я на рынок, мимо бежала, думаю, дай занесу. А то купите еще свой, нитратный.
Я пошла за ней. Мое утро, мое единственное утро, когда можно было не спешить, расползалось по швам.
— Мы бы купили. Или вы бы позвонили, мы бы спустились.
Ирина Борисовна обернулась, и ее взгляд стал жестким, оценивающим. Она окинула им мою старую футболку, босые ноги, растрепанные волосы.
— Лерочка, ну что за глупости? Зачем вам спускаться? У меня же есть ключи.
Она произнесла это так, будто дарила мне величайшее благо. Будто эти ключи были не от моей квартиры, а от рая.
Вечером я все-таки решилась. Паша смотрел какой-то сериал, лениво почесывая живот.
— Паш, нам надо поговорить про твою маму.
Он вздохнул, не отрывая взгляда от экрана.
— Лер, опять? Она просто принесла укроп.
— Она вошла в нашу квартиру в девять утра в воскресенье без звонка. Она открыла дверь своими ключами. Это ненормально.
— А что ненормального? Она же мама. Она не чужой человек.
Я села рядом, взяла пульт и выключила телевизор. Звук оборвался, и в образовавшейся пустоте мои слова прозвучали громче, чем я ожидала.
— Паша, это наш дом. Наше пространство. Я хочу иметь возможность ходить тут без одежды, если мне вздумается. Я хочу просыпаться не от скрежета ключа в замке.
— Ой, ну какие крайности, — он поморщился. — Без одежды она ходить захотела. Мама просто заботится.
— Тогда пусть она оставит свою заботу за порогом. Или хотя бы звонит, прежде чем войти. Давай попросим ее вернуть ключи.
Паша подскочил, словно его ошпарили.
— Ты с ума сошла? Забрать у мамы ключи? Это же оскорбление! Она жизнь на меня положила, а я у нее ключи отберу? Она же решит, что мы ее вычеркнули из жизни.
— А сейчас нашу жизнь вычеркивает она! — сорвалась я.
Он смотрел на меня так, будто я предложила ограбить банк. В его глазах был испуг и полное, тотальное непонимание. Он не видел проблемы. Для него мама с ключами была константой, такой же, как солнце, встающее на востоке.
А через неделю я проснулась от того, что в спальне зажегся свет.
Было пять утра.
На пороге нашей комнаты стояла Ирина Борисовна в плаще, накинутом поверх ночной сорочки. Она щурилась от яркого света и держала в руке Пашин телефон.
— Пашенька, ты телефон дома забыл, — прошептала она заговорщицки. — Я увидела, как вы уехали, а он на тумбочке лежит. Вот, принесла. А то на работе без связи…
Я села на кровати, натягивая одеяло до самого подбородка. Сердце не стучало — оно колотилось где-то в горле, мешая дышать. Паша что-то сонно промычал и повернулся на другой бок.
Свекровь, не обращая на меня внимания, подошла к его стороне кровати и положила телефон на тумбочку. Потом оглядела комнату хозяйским взглядом.
— Ох, пыльно у вас, Лерочка. Надо бы протереть.
И с этими словами она вышла. Я слышала, как щелкнул замок входной двери.
Я сидела в оглушительном свете лампы и смотрела на спящего мужа. Он даже не проснулся. Он не понял, что только что произошло. Что границу не просто нарушили — ее стерли, втоптав в грязь.
Когда Паша наконец проснулся и я, стараясь говорить как можно спокойнее, рассказала ему о ночном визите, он только отмахнулся.
— Лер, ну она же как лучше хотела. Переживала за меня.
— Паша, она вошла в нашу спальню. В пять утра.
— И что? Она же не голая вошла. Мама — не посторонний человек.
В тот же день я позвонила ей сама. Руки дрожали, но я была полна решимости.
— Ирина Борисовна, здравствуйте. Я по поводу сегодняшнего утра.
— Да, Лерочка, слушаю, — в ее голосе не было и тени смущения.
— Пожалуйста, не приходите к нам больше без звонка. Особенно так рано. Особенно в спальню.
На том конце провода повисло тяжелое молчание. Потом она произнесла ледяным тоном, полным праведного негодования.
— Девочка моя, я не понимаю твоих претензий. Я вырастила сына, я вложила в эту квартиру деньги, которые копила всю жизнь. Поэтому запомни. Я буду заходить, когда захочу — у меня есть ключи.
И она повесила трубку.
Я посмотрела на Пашу. Он стоял рядом и все слышал. Он отвел взгляд.
— И ты будешь молчать? — спросила я, когда гудки в трубке стали уже неприлично долгими.
Паша пожал плечами, старательно разглядывая узор на обоях.
— А что ты от меня хочешь? Ты ее спровоцировала. Наехала на нее. Конечно, она так отреагировала.
— Спровоцировала? Тем, что попросила не врываться в мою спальню?
— Ты могла бы сказать это мягче, — он наконец посмотрел на меня. В его взгляде не было поддержки. Только усталость и раздражение. — Ты вечно всем недовольна. Мама для нас старается, а ты…
Я не стала дослушивать. Развернулась и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
В тот вечер между нами выросла стена. Он не подошел. Не извинился. Не попытался поговорить. Просто лег спать на диване в гостиной, громко вздыхая.
Наступило затишье. Ирина Борисовна не появлялась неделю. Но ее незримое присутствие ощущалось во всем.
В том, как Паша поджимал губы, когда я предлагала куда-то сходить. В том, как он по вечерам подолгу говорил с кем-то по телефону, а на мой вопрос отвечал коротко: «С мамой».
Я чувствовала себя ужасно на своей же территории.
В среду я простудилась. Горло болело так, что было трудно говорить, голова раскалывалась.
Я отпросилась с работы и, добравшись до дома, решила, что лучшее лекарство — горячая ванна. Наполнив ее водой, добавив соли с ароматом лаванды, я погрузилась в горячую воду, надеясь, что пар и тепло прогонят хворь.
Я почти задремала, когда услышала его. Знакомый скрежет ключа в замке.
Я замерла. Сердце ухнуло куда-то вниз. Паша? Нет, он должен быть на работе еще как минимум пять часов.
Дверь тихонько открылась и закрылась. Потом послышалось шарканье и знакомое тявканье.
— Ну вот, Жужа, сейчас посмотрим, как тут наша Лерочка хозяйничает, — проворковал голос свекрови. — Опять, небось, пыль столбом.
Я сидела в ванне, боясь пошевелиться. Вода начала остывать, но я не замечала. Я слышала, как она ходит по квартире, как открывает холодильник, как цокает языком.
— Так и знала. Пусто. Чем они питаются? Пашенька, наверное, голодный ходит.
Она была в нескольких метрах от меня, за тонкой дверью ванной. Я представила, как она сейчас откроет эту дверь, и меня охватил ужас.
Чувство незащищенности было почти физическим. Это был мой дом, моя крепость, и в нее вошел враг, пока я была безоружна.
Я дождалась, когда она уйдет на кухню, и, стараясь не производить ни звука, выскользнула из ванны, наспех завернулась в халат и вышла.
Ирина Борисовна стояла посреди гостиной и разглядывала мои книги на полке.
— О, Лерочка, ты дома? — она ничуть не смутилась. — А я тебе бульончика принесла, куриного. Лечебного. Паша сказал, ты приболела.
Она указала на банку, стоявшую на журнальном столике.
— Спасибо, не стоило, — прохрипела я. Голос не слушался. — Я же просила вас звонить.
— Ну что ты как неродная? — она всплеснула руками. — Я же помочь хочу! Кто о тебе еще позаботится? Пашенька на работе, трудится, семью обеспечивает. А ты тут одна, больная.
Она подошла ближе, пытаясь потрогать мой лоб. Я отшатнулась.
— Не надо.
Вечером, когда вернулся Паша, я была полна решимости.
Я рассказала ему все, не упуская ни одной детали: про свой страх, про унижение, про банку с бульоном, которая казалась мне насмешкой.
Он выслушал молча. А потом сказал:
— Лер, я не понимаю, что с тобой не так. Мама принесла тебе бульон. Она о тебе заботилась. А ты опять видишь во всем только плохое. Может, проблема не в ней, а в тебе?
В эту ночь я долго лежала без сна, глядя в потолок. Рядом мирно посапывал муж. Человек, который должен был быть моей опорой, моей защитой. Но он сделал свой выбор.
И я сделала свой.
На следующее утро, как только Паша ушел на работу, я достала телефон. Мои пальцы не дрожали. Я нашла в поиске первую же ссылку: «Замена дверных замков. Срочно. Круглосуточно». И нажала кнопку вызова.
Мастер приехал через час. Коренастый мужчина с усталыми глазами. Он работал молча и быстро. Звук высверливаемой личинки был для меня музыкой. Каждый визг металла казался криком освобождения.
Когда он закончил, то протянул мне два новых, блестящих ключа на кольце.
— Вот, хозяйка. Принимай работу.
Я взяла их. Они были тяжелыми, настоящими. Ключи от моей крепости. Я заплатила, и дверь за мастером закрылась с новым, глухим щелчком. Я повернула замок. Потом еще раз.
Он работал идеально. Впервые за долгое время я почувствовала себя в безопасности.
Весь день я ждала Пашу, как солдаты в окопе ждут атаки. Я приготовила ужин, убрала в квартире. Я репетировала слова, которые ему скажу.
Он пришел уставший, бросил портфель на стул.
— Привет.
— Привет, — я подошла к нему и протянула один из новых ключей. — Это твой. Я поменяла замки.
Он непонимающе уставился сначала на ключ, потом на меня.
— В смысле? Зачем?
— Потому что я так решила. Я не хочу, чтобы в наш дом входили без спроса. Никто.
Его лицо побагровело.
— Ты… ты это сделала за моей спиной? Ты выгнала мою мать?
— Я защитила нашу семью. И наш дом.
— Ты разрушила нашу семью! — закричал он. — Что я ей скажу?!
— Правду. Что ее сын вырос и у него своя жизнь.
Мы кричали друг на друга, и я не уступала.
Я говорила все, что накопилось: про страх, про унижение, про его предательство. Он не слышал. Он твердил про долг, про уважение к матери, про мою черствость.
И в разгар нашей ссоры мы услышали.
Скрежет. Неуверенный, недоумевающий скрежет ключа, который пытался войти в чужой для него замок. Потом еще раз. И еще. Скрежет стал яростным, царапающим.
А потом раздался оглушительный стук в дверь.
— Паша! Лера! Откройте! Что с дверью?!
Паша замер. Он посмотрел на меня, потом на дверь, за которой билась в истерике его мать. Он был загнан в угол.
Стук перешел в барабанную дробь.
— Я знаю, что вы дома! Откройте немедленно! Лера, это твои штучки?!
Паша глубоко вздохнул и пошел к двери. Я осталась стоять посреди комнаты. Мое сердце замерло. Сейчас решится все.
Он открыл. Ирина Борисовна, растрепанная, с перекошенным от гнева лицом, ворвалась в прихожую.
— Что ты сделала?! — завизжала она, указывая на меня пальцем. — Ты меня выставила за дверь! Меня, которая…
— Мама, — тихо сказал Паша.
Она осеклась.
— Что «мама»? Ты видишь, что она творит?!
— Я вижу, — его голос был ровным, но в нем появилась сталь, которой я никогда не слышала. — Я вижу, что моя жена была вынуждена пойти на это, потому что ее никто не слышал. В первую очередь — я.
Он повернулся к ней.
— Это наш дом. Мой и Леры. И ты больше никогда не войдешь сюда без звонка. Поняла?
Ирина Борисовна смотрела на него, открыв рот. Она не верила своим ушам.
— Пашенька…
— Никаких «Пашенек». Я взрослый мужчина. И я сам решаю, кто и когда приходит в мой дом. А теперь, пожалуйста, иди домой.
Он говорил спокойно, но в его словах была такая окончательность, что она отступила. Бросила на меня взгляд, полный яда, развернулась и вышла.
Паша закрыл за ней дверь на новый замок. Повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы.
— Прости меня, — прошептал он. — Я был слеп.
Он подошел и обнял меня. И я поняла, что победила. Я не просто сменила замок. Я вернула себе мужа. Я отвоевала нашу семью. И нашу жизнь.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
