— Нин, привет! Не отвлекаю вас? — голос невестки, Кати, звенел в трубке фальшивой бодростью.
Я молча помешивала ложкой давно остывший суп. Не отвлекает. Я никогда не бываю занята, когда им что-то нужно.
— Слушаю, Катюша.
— У нас новость — огонь! Мы с Лёшей билеты взяли, летим в Турцию на две недели! Всё включено, представляете? Спонтанно так, горящий тур!
Я представила. Море, солнце, Лёша и Катя. А где-то за кадром — их пятилетний сын Миша. Мой внук.
— Поздравляю. Очень за вас рада, — слова вышли ровными, безжизненными, как инструкция к лекарству.
— Вот! А ты Мишеньку к себе заберёшь, да? Ему же в садик нельзя сейчас, там опять какая-то ветрянка бродит.
А у него секция по плаванию, пропускать нежелательно. И к логопеду запись на следующей неделе, я тебе всё расписание скину.
Она говорила быстро, не давая вставить слово, будто боялась, что я успею подумать и отказаться. Хотя я никогда не отказывала.
— Кать, я думала на дачу съездить на пару дней, пока погода стоит… — начала я, сама не веря в свою слабую попытку.
— На дачу? — в её голосе проскользнуло искреннее изумление, будто я собралась лететь на Марс. — Мам, ну какая дача, ты чего?
Тут внуку нужно внимание, а ты про грядки. Мы же не на гульки летим, а здоровье укреплять. Морской воздух, витамины!
Я смотрела в окно на серый двор. Мой морской воздух. Мои витамины.
— И ещё, — без паузы продолжила Катя, — нам корм для кота доставят в среду, премиальный, двенадцать килограммов.
Курьер будет с десяти до шести, так что из дома никуда, ладно? И цветы наши поливай, пожалуйста, особенно орхидею. Она капризная.
Она перечисляла мои обязанности, как само собой разумеющееся. Я была не человеком, а функцией. Удобным бесплатным приложением к их комфортной жизни.
— Хорошо, Катя. Конечно.
— Вот и умница! Я знала, что на тебя всегда можно положиться! — она щебетала так, словно одарила меня величайшей милостью. — Всё, целую, побежала чемодан собирать!
В трубке запищали короткие гудки.
Я медленно положила телефон на стол.
Взгляд упал на настенный календарь. Там красным маркером была обведена следующая суббота — день встречи с подругами, которых я не видела почти год.
Я взяла влажную тряпку и одним движением стёрла эту красную метку. Словно стёрла ещё один крошечный кусочек своей собственной, непрожитой жизни.
В голове не было ни обиды, ни злости. Только вязкая, всепоглощающая пустота и тихий, отчётливый вопрос: а когда они заметят, что я не просто бесплатное приложение, а живой человек?
Наверное, только когда увидят меня в аэропорту с билетом в один конец.
Мишу привезли на следующий день. Сын, Лёша, занёс в квартиру огромный чемодан внука, спортивную сумку с формой для бассейна и три пакета с игрушками. Он избегал смотреть мне в глаза.
— Мам, мы быстро, а то в аэропорт опоздаем, — протараторил он, ставя чемодан прямо посреди коридора.
Катя влетела следом, уже в образе отпускницы — лёгкое платье, соломенная шляпка. Она окинула мою скромную квартиру быстрым, оценивающим взглядом.
— Нина, вы только Мише мультики долго не включайте, лучше почитайте ему. И сладкого поменьше, а то он потом неуправляемый.
Вот список, я тут всё написала, — она протянула мне сложенный вчетверо листок. — Тут режим, телефоны логопеда, тренера, аллерголога. И что ему готовить на каждый день.
Она говорила так, будто я впервые видела собственного внука. Словно я не сидела с ним с рождения, пока они строили карьеру.
— Кать, я помню, что он любит, — тихо сказала я.
— Помнить — одно, а диета — другое, — отрезала она. — Всё, Мишуль, будь умницей, слушайся бабушку! Мы тебе большой-большой джип привезём!
Они ушли, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и ощущение сквозняка.
Миша, поняв, что его бросили, разревелся. Первые три дня превратились в сплошной марафон.
Бассейн на одном конце города, логопед — на другом. Капризы, слёзы по ночам и бесконечные «хочу к маме». Я валилась с ног от усталости.
На четвёртый день я решилась позвонить сыну. Они как раз должны были заселиться в отель.
— Алло, мам? Что-то случилось? Миша в порядке? — голос Лёши был напряжённым.
— С Мишей всё хорошо, не волнуйся. Лёш, я хотела поговорить… Мне очень тяжело. Я не справляюсь с таким ритмом.
Может, вы найдёте возможность нанять приходящую няню на несколько часов в день? Я бы оплатила половину.
На том конце провода повисло молчание. Потом Лёша тяжело вздохнул.
— Мам, ну не начинай, а? Мы только прилетели. Катя и так вся на нервах была перед отъездом. Какая няня? Кому мы доверим ребёнка? Ты же бабушка. Для тебя это должно быть в радость.
— Лёша, радость не отменяет усталости. Я не молодею.
— Ты просто отвыкла, — мягко, но настойчиво убеждал он. — Втянешься. Давай не будем портить друг другу отдых. Мы же не так часто куда-то выбираемся. Всё, мам, давай. Катя зовёт.
Он положил трубку. А я смотрела на телефон, и во мне что-то медленно костенело. Не обида.
Скорее, холодное, ясное понимание. Я для него — не мама, которой может быть трудно. Я — ресурс. Надёжный, проверенный и, что самое главное, бесплатный.
В среду, как и обещала Катя, приехал курьер с кошачьим кормом. Молодой парень безразлично оставил огромный, неподъёмный мешок у порога и ушёл, буркнув что-то про «доставку до двери квартиры».
Я минут десять пыталась затащить эти двенадцать килограммов в коридор, надрывая спину. Когда мне это наконец удалось, я села на пол рядом с этим мешком, пахнущим сухой рыбой, и рассмеялась. Тихим, беззвучным смехом.
Вечером позвонила Катя. На фоне шумел прибой и играла музыка.
— Нина, привет! Как вы там? Орхидею мою полила? Только отстоянной водой, помнишь? И не на листья, а под корень!
Она не спросила, как Миша. Не спросила, как я. Её волновал цветок.
— Помню, Катя. Всё под контролем, — ответила я, глядя на этот проклятый мешок с кормом.
В ту ночь я почти не спала. Я думала не о даче и не о встрече с подругами. Я открыла шкаф, достала свою старую сберегательную книжку и загранпаспорт. Просто смотрела на них, проводя пальцами по обложке.
Мысль, мелькнувшая в тот день после звонка, больше не казалась просто фантазией. Она обретала контуры. Становилась планом.
Щелчок произошёл на десятый день их «отпуска». Телефон зазвонил после обеда, когда я только уложила Мишу спать. Снова Лёша.
— Мам, привет! Как наш боец?
— Спит, — коротко ответила я.
— Слушай, тут такое дело… — он замялся, и я сразу поняла — сейчас будет просьба. — Нам тут так понравилось, просто рай. И отель предлагает скидку, если мы продлим ещё на недельку. Представляешь, какая удача?
Я молчала. Я уже знала, что будет дальше.
— В общем, мы решили остаться. Но немного не рассчитали с деньгами… — он говорил с той заискивающей интонацией, которую я ненавидела. — Мам, ты не могла бы…
В общем, Катя тут вспомнила, у тебя же отцовские серьги лежат, с сапфирами. Ты их всё равно не носишь.
— Что ты хочешь, Лёша? — мой голос был пугающе спокоен.
— Отнеси их в ломбард, а? — выпалил он. — Там дадут приличную сумму, нам как раз хватит. А мы приедем — и сразу всё выкупим. Честное слово! Ну что им пылиться в шкафу? А тут живые эмоции!
На фоне я услышала голос Кати: «Лёш, ну что ты мямлишь? Нина, это же просто вещь! А мы отдохнём по-человечески!»
Просто вещь. Мои воспоминания. Моя семья. Моя жизнь. Просто вещь, которую можно сдать в ломбард, чтобы оплатить их «живые эмоции».
И в этот момент что-то внутри меня окончательно замерло. Не сломалось, не треснуло, а именно замерло, превратившись в ледяной, острый кристалл.
Пустота, которая мучила меня, внезапно наполнилась холодной, звенящей решимостью.
— Хорошо, — сказала я ровно. — Сколько вам нужно?
— Правда? Мам, я знал, что ты лучшая! — обрадовался сын. — Тысяч пятьдесят хватит. Ты только чек сфотографируй, чтобы мы знали, сколько возвращать.
— Конечно, Лёшенька. Не волнуйтесь. Отдыхайте.
Я положила трубку. Подошла к двери в комнату и приоткрыла её. Миша спал, раскинув руки, и во сне смешно чмокал губами. Мой маленький, никому, кроме меня, не нужный мальчик.
И ледяной кристалл в груди дал первую трещину. Я не могла бросить его. Не могла отдать чужим людям. Но и жить как раньше я тоже больше не могла.
Я взяла телефон и напечатала короткое сообщение сыну: «Серьги я не продам.
Ваш отпуск заканчивается через четыре дня, как и было в билетах. Если в воскресенье вас не будет, в понедельник я иду в опеку. И это не обсуждается».
Ответ прилетел почти мгновенно: «Ты нам угрожаешь?!». Я не ответила. Я открыла сайт авиакомпании и купила билет. Анталья. Вылет в следующий вторник. Без обратной даты.
В воскресенье вечером они приехали. Не вошли — ворвались в квартиру. Загорелые, злые и смертельно обиженные.
— Ну, довольна?! — с порога начала Катя. — Испортила нам лучший отдых в жизни! Манипуляторша!
Лёша молча прошёл в комнату, где Миша собирал конструктор. Сын бросился к нему на шею.
Я вышла из кухни, держа в руках свой загранпаспорт с вложенным в него билетом. Я была совершенно спокойна.
— Я рада, что вы вернулись к своему сыну, — сказала я тихо. — А теперь послушайте меня. Оба.
Они замолчали, удивлённые моим тоном.
— Пять лет, Лёша. Пять лет я была вашей тенью.
Я забирала Мишу из садика, когда Катя не успевала с маникюра. Я сидела с ним по ночам, когда у него резались зубы, чтобы вы выспались перед работой.
Я отменила десятки встреч, поездок, планов, потому что «мама, надо помочь».
Я провела с вашим сыном больше времени, чем вы оба. Я была вашей бесплатной функцией.
Я перевела взгляд на невестку.
— Ты ни разу не спросила, как моё здоровье, Катя. Но всегда помнила про свою орхидею. Вы решили, что так будет всегда. Что я никуда не денусь.
Я положила паспорт с билетом на стол.
— Вы ошиблись. Я очень люблю Мишу. Именно поэтому я дождалась вас и не превратила вашу жизнь в официальный ад. Но моя роль в ней окончена. Я тоже хочу увидеть море.
Лёша недоверчиво взял билет. Его глаза расширились.
— Турция?.. Мам, ты… на сколько?
— Я ещё не решила, — я пожала плечами и взяла свою заранее собранную небольшую сумку. — Я хочу пожить для себя. А вы… вы теперь родители. На сто процентов. Без помощи, скидок и одолжений. Учитесь.
Я подошла к Мише, поцеловала его в макушку.
— Бабушка скоро вернётся, — солгала я ему и улыбнулась.
И я вышла за дверь. Оставив их втроём в своей маленькой квартире. Оставив их с двенадцатью килограммами кошачьего корма, капризной орхидеей и полной ответственностью за собственную жизнь.
Впервые за долгие годы я чувствовала не пустоту, а предвкушение.
