— Да жми ты, жми, Лёх! Он же без щита остался, добивай гада!
Голос Коли, гулкий и беззаботный, пробивался даже сквозь лязг металла и победные вопли игровых персонажей, доносящиеся из гостиной. Ирина стояла на пороге собственной квартиры, и этот звук, смешанный с запахом застоявшегося воздуха, несвежей еды и чего-то кислого от мусорного ведра, ударил по ней, как физический толчок. Ключ в замке провернулся с привычным усилием, но сегодня это усилие показалось ей неподъёмным, словно она пыталась сдвинуть с места каменную плиту, придавившую её жизнь. Она целый день разбирала чужие проблемы, согласовывала идиотские правки, улыбалась неприятным клиентам, и всё это время в голове жила одна мысль — домой. В тишину, в свою ванну, в свою кровать.
Она сняла туфли, и ступни, гудящие от усталости, коснулись липкого пятна на ламинате в коридоре. Она не стала смотреть вниз. Она и так знала, что там — вчерашний след от пролитого пива, который никто, кроме неё, не замечал. Она прошла на кухню, чтобы бросить сумку и выпить воды. И замерла. Гора посуды в раковине, казалось, выросла ещё на один ярус. Сковорода с застывшим жиром, в котором плавали остатки жареной картошки. Три тарелки, сложенные одна на другую, с засохшими разводами от кетчупа. Две кружки с коричневыми ободками. Вилки и ложки, торчащие из этой конструкции, как арматура из руин. Рядом на столешнице — вскрытая банка консервов, крошки от чипсов и пустые бутылки.
В этот момент в Ирине что-то сдвинулось. Не щёлкнуло, не взорвалось, а именно медленно и неотвратимо сдвинулось, как тектоническая плита. Два месяца. Два месяца она слушала обещания Лёши, что «Коля вот-вот найдёт работу», что «ему просто нужно время прийти в себя», что «неудобно же друга детства на улицу выгонять». Она терпела разбросанные по всей квартире носки, вечно занятый туалет, ночные бдения у приставки. Она готовила на троих, стирала за троими, убирала за троими. Но эта гора посуды, оставленная двумя здоровыми лбами, которые целый день развлекались в десяти метрах отсюда, стала последним камнем.
Она не сказала ни слова. Она молча открыла шкафчик под раковиной и достала самый большой и плотный чёрный мусорный пакет. Раскрыв его, она с холодным, отстранённым спокойствием начала сгребать в него грязную посуду. Не моя, а именно сгребая. Тарелки с глухим стуком падали одна на другую. Вилки и ножи звякали, ударяясь о фаянс. Она зацепила жирную сковороду и с тем же бесстрастным выражением отправила её в мешок. Вслед за ней полетели банка, бутылки и весь мусор со столешницы.
Завязав пакет тугим узлом, она подняла его. Он был тяжёлым и неприятно звякал внутри. С этим мешком в руке она прошла в гостиную. Телевизор ревел. Лёша и Коля, скрючившись на диване с геймпадами, азартно кричали на экран. Они даже не заметили, как она вошла. Она подошла почти вплотную и, не размахиваясь, просто бросила пакет на пол, прямо между диваном и журнальным столиком. Он приземлился с глухим, влажным хрустом разбитой керамики.
— Ты чего творишь?! С ума сошла?! — подскочил Лёша. Игра была мгновенно забыта. Коля ошарашенно уставился на чёрный мешок, потом на Ирину, на его лице застыло выражение оскорблённого недоумения.
Ирина посмотрела не на него, а прямо в глаза мужу. Её голос был ровным, без единой дрогнувшей ноты, и от этого спокойствия становилось жутко.
— Я не буду обстирывать и кормить твоего друга, который живёт у нас уже второй месяц! Либо сегодня же он съезжает, либо я съезжаю, и ты будешь жить со своим Колей сам!
Она сделала паузу, давая словам впитаться в воздух комнаты, пропитать собой весёлую атмосферу, царившую здесь секунду назад.
— У тебя есть время до моего возвращения завтра с работы, чтобы его вещи исчезли из моей квартиры.
Сказав это, она развернулась и, не оглядываясь, ушла в спальню. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине, нарушаемой лишь победной музыкой из брошенной на паузу игры. Лёша и Коля остались сидеть на диване, глядя то на чёрный пакет у своих ног, из которого понемногу начинало сочиться что-то липкое, то на закрытую дверь спальни. Они ещё не до конца поняли, что произошло, но оба почувствовали, что привычный и удобный мир только что рухнул.
Щелчок замка прозвучал громче выстрела. Несколько секунд мужчины сидели неподвижно, оглушённые не звуком, а самим фактом произошедшего. Из динамиков телевизора всё ещё лилась бравурная музыка, объявляющая о победе в виртуальной битве, но в реальном мире они только что потерпели сокрушительное поражение. Первым очнулся Коля. Он медленно опустил геймпад на диван, словно боясь сделать резкое движение, и посмотрел на Алексея.
— Она чего, совсем кукухой поехала? — его голос был не громким, а вкрадчивым, полным фальшивого сочувствия к другу. — Это ж посуда, Лёх. Может, там любимая чашка её была. А она её в мешок… Что у неё на работе стряслось?
Алексей тупо смотрел на дверь спальни. Он не мог подобрать слов. В голове билась одна мысль: «Это конец». Но признать это вслух, особенно перед Колей, было равносильно капитуляции.
— Да не знаю я… Устала, наверное, — промямлил он, цепляясь за самое простое и безопасное объяснение.
— Устала? — Коля усмехнулся, качнув головой. — Лёш, мы же с тобой с пелёнок друг друга знаем. Усталость — это когда спать хочется, а не когда ты швыряешься вещами. Это она на меня взъелась. Я же всё понимаю. Мешаю вам, наверное.
Это был мастерский ход. Коля мгновенно перевёл стрелки, выставив себя несчастной жертвой, а Ирину — неуравновешенной мегерой. Он не защищался, он давил на жалость и на старую дружбу, на тот самый «мужской кодекс», который Алексей так ценил.
— Да перестань ты, — неуверенно отмахнулся Алексей. — Ты тут ни при чём. Она просто… ну, характер у неё такой. Вспылит, потом отойдёт.
— Отойдёт? — Коля указал подбородком на чёрный пакет, из-под которого на светлый ламинат уже натекла небольшая лужица чего-то тёмного и жирного. — Вот это «отойдёт»? Лёх, ты меня, конечно, извини, но так себя не ведут. Я бы на твоём месте…
Он не закончил, давая Алексею самому додумать. И Алексей додумал. В его сознании, подстёгнутом унижением и страхом, начал формироваться образ врага. Не Коля, который превратил его дом в свинарник, был проблемой. А Ира, которая посмела указать на это в такой оскорбительной форме. Она унизила не только его друга, но и его самого, показав, кто в доме хозяин.
— Ладно, проехали, — буркнул Алексей, поднимаясь с дивана. Его первоначальный ступор сменился злым, упрямым упрямством. — Не будем потакать её истерикам.
Он подошёл к мешку, брезгливо подцепил его двумя пальцами и оттащил в угол коридора, оставив на полу грязный развод. Он не собирался ничего убирать. Это был его молчаливый ответ. Его саботаж. Пусть смотрит на дело рук своих.
— Вот это правильно, — одобрительно кивнул Коля. — Пусть остынет. Проголодается — сама выйдет. Слушай, а давай пиццу закажем? А то я после такого стресса есть захотел.
Через сорок минут в воздухе квартиры смешались запахи застывшего жира, помоев и горячей пепперони. Они снова сидели на диване, но теперь уже с коробкой пиццы на журнальном столике, и снова орали на экран телевизора. Они сознательно создавали ещё больший беспорядок: жирные салфетки летели на пол, капли соуса пачкали обивку дивана. Это была их маленькая, жалкая месть. Их способ показать, что ультиматум не сработал.
Ближе к ночи, когда азарт от игры схлынул, Алексей всё же почувствовал укол тревоги. Он подошёл к двери спальни и тихо постучал.
— Ир? Ты спишь?
Ответа не было.
— Ир, ну хватит дуться. Давай поговорим. Ну, погорячилась ты, я понимаю, но тарелки-то зачем было бить? Это же перебор.
За дверью стояла непробиваемая тишина. Не было слышно ни всхлипов, ни шагов, ни дыхания. Просто пустота. Словно комната была необитаема. Он постоял ещё минуту, подёргал ручку — заперто. Пожал плечами и вернулся в гостиную, где Коля уже открывал по второй бутылке пива.
— Ну что? — спросил тот с ухмылкой. — Глухо, — махнул рукой Алексей и плюхнулся на диван. — Я же говорил. Ничего, к утру остынет. Бабы, они такие. Надо просто переждать.
И Алексей поверил. Потому что верить в это было гораздо проще, чем признать, что завтрашний вечер изменит его жизнь навсегда. Они допили пиво, бросили пустые бутылки рядом с коробкой от пиццы и завалились спать прямо в гостиной, оставив после себя поле битвы, которое к утру должно было стать приговором.
Алексей проснулся на диване от затекшей шеи и тупой головной боли. В комнате стоял тяжёлый, спертый воздух — смесь вчерашней пиццы, пива и немытых тел. Первым, что он увидел, открыв глаза, была перевёрнутая на ковре коробка от пиццы с присохшим куском сыра. Рядом валялся геймпад, липкий от чего-то сладкого. С кресла доносился богатырский храп Коли. На мгновение Алексею показалось, что он проснулся не в своей квартире, а в каком-то студенческом общежитии после грандиозной пьянки. Чувство омерзения смешалось с упрямой злостью на Ирину, которая довела ситуацию до такого состояния.
В восемь утра дверь спальни бесшумно открылась. Алексей напрягся, ожидая продолжения вчерашнего скандала — криков, обвинений, слёз. Но ничего этого не последовало. Ирина вышла уже полностью одетая для работы: строгая блузка, юбка-карандаш, волосы собраны в тугой пучок. Она была не заплаканная и не опухшая от злости, а чужая. На её лице застыло выражение полного, отстранённого безразличия, какое бывает у людей, смотрящих на скучный пейзаж за окном автобуса.
Она прошла мимо них, не удостоив даже беглым взглядом. Её движения были выверенные, экономичные, как у человека в чужом доме, который боится что-то задеть или нарушить. Она прошла на кухню. Алексей услышал, как щёлкнула кофемашина. Он ждал. Обычно она делала кофе на двоих, в их любимые парные кружки. Через пару минут она вышла из кухни с одной чашкой в руке. Своей чашкой. Она прошла в коридор, молча обулась, взяла с вешалки плащ. Входная дверь тихо открылась и так же тихо закрылась. Щёлкнул замок. Всё. Она ушла, не проронив ни единого слова.
Эта тишина подействовала на Алексея и проснувшегося от щелчка двери Колю сильнее, чем любой крик. Они переглянулись.
— Видишь? Я же говорил, — первым нарушил молчание Коля, самодовольно ухмыляясь. — Лёд тронулся. Перебесилась и заткнулась. Поняла, что не на того наехала. Сейчас походит с надутыми губами денёк-другой, и всё вернётся на круги своя.
Слова друга прозвучали как бальзам на душу. Алексей хотел в них верить. Да, именно так всё и должно быть. Она поняла, что перегнула палку, и теперь ей стыдно. А молчание — это просто её женская гордость, не позволяет признать поражение. Успокоенный этой мыслью, он почувствовал прилив сил и правоты. Они победили в этой маленькой войне.
Остаток дня они провели как победители. Громкость телевизора была выкручена на максимум. Музыка гремела так, что вибрировали стёкла. Они доели холодную пиццу прямо из коробки, запивая её пивом, которое достали из холодильника. Квартира стремительно превращалась в филиал их холостяцкой берлоги, какой она была у Алексея лет десять назад. Они больше не были гостем и хозяином, которые вынуждены мириться с присутствием хозяйки. Они были захватчиками, упивающимися своей безнаказанностью на оккупированной территории. Они вели себя так, словно Ирины никогда и не существовало.
Она вернулась ровно в семь, как всегда. Звук ключа в замке заставил их на секунду притихнуть. Алексей даже сделал телевизор потише. Она вошла и замерла на пороге гостиной. Если утром в квартире был беспорядок, то сейчас здесь царил хаос. Пустые бутылки, грязные тарелки со вчерашнего дня, дополненные жирной коробкой от пиццы, разбросанные по полу салфетки. Коля, развалившись в её любимом кресле, ковырялся в зубах.
Алексей ждал взрыва. Он был готов к нему, он даже хотел его, чтобы наконец высказать всё, что накопилось. Но Ирина молчала. Она не смотрела на Колю или на беспорядок. Она смотрела на него, на Алексея. Её взгляд был спокойным, изучающим. Она медленно обвела глазами всю комнату, фиксируя каждую деталь этого разгрома, а затем снова остановила взгляд на муже. На её губах не появилось даже тени улыбки или гримасы отвращения. Ничего.
— О, явилась, — развязно начал Алексей, чувствуя себя хозяином положения. — Ну что, поговорить созрела?
Ирина не ответила. Она просто смотрела на него, и в этой тишине было что-то зловещее. Она сделала один шаг в комнату и тихо, почти без интонации, задала вопрос, который никак не вязался с ситуацией.
— Алексей, ты посмотрел?
Он опешил.
— Что посмотрел?
Она чуть склонила голову, словно объясняя что-то умственно отсталому.
— На всё это. Ты хорошо всё рассмотрел? Тебе нравится?
Вопрос Ирины повис в прокуренном воздухе, неестественный и неуместный, как снег в середине лета. Он был лишён всякой эмоции — ни упрёка, ни сарказма. Это был вопрос патологоанатома, констатирующего очевидный факт. Алексей на секунду растерялся, его заготовленная агрессивная тирада застряла в горле. Он ожидал чего угодно — криков, ультиматумов, угроз, — но не этого спокойного, почти клинического интереса.
— Что значит «нравится»? — наконец выдавил он, чувствуя, как его показная уверенность начинает трещать по швам. — Хватит нести чушь. Это мой дом, и я живу в нём, как хочу.
Коля, почувствовав, что друг теряет инициативу, решил его поддержать.
— Ирка, ты бы присела, отдохнула. Нервы у тебя ни к чёрту…
Ирина даже не повернула головы в его сторону. Она продолжала смотреть на мужа, и её взгляд был тяжёлым, как могильная плита. Она словно не слышала Колю, будто он был предметом мебели, пустым местом.
— Да, — медленно, разделяя слова, произнесла она, отвечая на его выпад. — Ты живёшь, как хочешь. Я это поняла.
И с этими словами она развернулась и пошла к телевизору. Алексей напрягся, решив, что она сейчас выключит их игру. Но её действия были куда более осмысленными и разрушительными. Она спокойно наклонилась и начала методично отключать провода от его игровой приставки. Чёрный глянцевый корпус, его святыня, его отдушина. Она делала это без суеты, аккуратно распутывая кабели питания и HDMI, словно собирала бытовую технику для переезда.
— Эй! Ты что творишь?! Поставь на место! — взревел Алексей, вскакивая с дивана. Она проигнорировала его крик. Взяв приставку под мышку, а в другую руку — пучок проводов и два геймпада, она молча пошла в коридор и положила всё это на коврик у входной двери. Её хладнокровие бесило и пугало одновременно. В её движениях не было злости, только целеустремлённость машины.
Он бросился за ней.
— Я сказал, положи на место! Ты меня слышишь?! Она развернулась и прошла мимо него обратно в комнату. Подошла к креслу, на спинке которого висела его любимая растянутая толстовка с логотипом какой-то группы, взяла её и тоже отнесла в коридор, аккуратно положив поверх приставки. Затем она вернулась и сгребла со столика стопку его игровых дисков.
Тут до Алексея наконец дошло. Это не была истерика. Это была казнь.
— Что ты делаешь?! — его голос сорвался на визг.
Ирина остановилась посреди комнаты, посмотрела на него так, будто видела впервые, и ответила так же тихо и ровно, как и в первый раз:
— Ты просил меня не выгонять твоего друга. Я и не выгоняю. Вы уходите вместе.
Она направилась на кухню. Было слышно, как шуршит рулон с мусорными пакетами. Она вернулась с двумя огромными, стодвадцатилитровыми чёрными мешками. Один она протянула остолбеневшему Коле. Второй бросила на пол перед Алексеем. Тот самый звук — шуршащий, дешёвый пластик, из которого делают мешки для мусора.
— Что?.. — прошептал Алексей.
— У вас десять минут, — её голос не дрогнул. — Собрать всё, что вы считаете своим. То, что сможете унести в этих пакетах. Всё, что останется в квартире после того, как я закрою дверь, завтра утром окажется на помойке. Время пошло.
Коля испуганно посмотрел на Алексея, ожидая, что тот сейчас что-то сделает, остановит это безумие. Но Алексей стоял и смотрел на жену, и в его глазах был уже не гнев, а животный страх. Он понял, что она не шутит. Он понял, что игра окончена, и он проиграл. Она не просто выгоняла его — она его обесценила, уравняла с его другом-нахлебником, выдала им одинаковую тару для их никчемных пожитков и вышвыривала обоих, как бытовой мусор.
Они двигались как в замедленной съёмке. Коля суетливо начал сгребать свои немногочисленные вещи — пару футболок, джинсы, зарядку от телефона. Алексей, шатаясь, подошёл к куче у двери и начал неуклюже запихивать в свой мешок приставку, диски, толстовку. Он схватил с полки пару коллекционных фигурок, которые когда-то с гордостью показывал гостям. Сейчас они выглядели как дешёвые детские игрушки.
Ровно через десять минут Ирина подошла к входной двери и широко её распахнула, глядя на часы.
— Время вышло.
Они, как побитые собаки, подхватив свои набитые, уродливые мешки, поплелись из квартиры. Алексей обернулся в дверях, его лицо было искажено гримасой унижения и непонимания. Он хотел что-то сказать, крикнуть, но смог лишь беззвучно открыть рот.
Ирина посмотрела ему прямо в глаза, без ненависти, без злости, без сожаления. С полным, абсолютным равнодушием. А потом, не отводя взгляда, она медленно потянула дверь на себя. Не было хлопка. Дверь закрылась с мягким, тихим щелчком замка, который окончательно и бесповоротно отрезал его от прошлой жизни. И два взрослых мужчины остались стоять на лестничной клетке, посреди чужого подъезда, со всем своим миром, уместившимся в два чёрных мусорных пакета…