Маша шла по аллее парка, то и дело цепляясь носком кроссовка за неровности асфальта. Две недели назад она приняла решение, которое перевернуло всю её жизнь. Две недели она жила с ощущением пустоты под рёбрами, которая не заполнялась ничем: ни работой, ни едой, ни общением с друзьями.
Машину она поставила на стоянку в соседнем дворе и с тех пор старалась ходить пешком, чтобы не видеть бирюзовый «Фольксваген», который стал причиной раздора…
— Чем плохо сделать доброе дело родственникам мужа? — крутила в голове она слова свекрови. — Хоть какую-то пользу принесёшь.
Фраза, прозвучавшая на семейном обеде, всё ещё звенела в ушах, как назойливый комар перед сном. Впрочем, за пять лет брака с Димой Маша привыкла к тому, что Валентина Петровна не считает её достойной своего сына. Но история с машиной перешла все границы.
— Знаешь, Машенька, — Валентина Петровна аккуратно промокнула уголки губ салфеткой, — мы тут с отцом подумали и решили, что Леночке нужно отдохнуть.
Маша вздохнула и посмотрела на сестру мужа. Тридцатидвухлетняя Лена в растянутой футболке поковырялась вилкой в салате. Её крашеные белокурые волосы давно отросли и некрасиво торчали во все стороны, а на лице читалось вселенское уныние. Впрочем, это было её обычное выражение.
«Ну, вот. Опять двадцать пять», — подумала Маша.
За пять лет семейных обедов у свекрови тема отдыха Лены всплывала с такой же регулярностью, как реклама стирального порошка по телевизору. Никто не вспоминал о том, что Лена давно не работала, жила с родителями и большую часть времени проводила за компьютером, общаясь с какими-то сомнительными личностями из сети.
— Я думаю, Лене хорошо бы прокатиться на море, — продолжила Валентина Петровна, макая кусок хлеба в томатный соус. — Ты ведь знаешь, у неё депрессия. Врач сказал, морской воздух и солнце — лучшее лекарство.
— Мать, да оставь ты детей в покое, — вмешался свёкор, Анатолий Васильевич. — Сами разберутся. У них своих проблем полно.
— А чего там разбираться? — Валентина Петровна возмущённо повела рукой. — Машенька у нас женщина самостоятельная, работает. Даже машину вон какую себе прикупила. А Леночке тяжело, ей поддержка нужна.
Маша едва удержалась, чтобы не хмыкнуть. Бирюзовый «Фольксваген» она купила полгода назад. Три года копила, перебирая подработки по выходным. Дима помогал, конечно, но основную часть она заработала сама. Они с мужем договорились, что эта машина только её: всё-таки первая крупная покупка в её жизни, о которой она мечтала с момента получения водительских прав.
— Мам, ну хватит, — наконец подал голос Дима. — У Маши кредит за машину не выплачен, какой отдых для Лены?
— А вы продайте эту машину! — вдруг воскликнула Валентина Петровна. — Зачем она вам, когда у Димы своя есть? Двойные траты, топливо, страховка. А так сразу и кредит закроете, и на отпуск сестре хватит.
Маша замерла с вилкой в руке, не веря своим ушам. В комнате повисла тишина, только тиканье старых настенных часов нарушало её. Дима уставился в свою тарелку, Лена, казалось, не замечала происходящего, а свёкор смотрел на жену с немым упрёком.
— Валентина Петровна, — медленно произнесла Маша, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Я не буду продавать свою машину, чтобы оплатить вашей дочери отпуск.
— Но почему? — искренне удивилась свекровь. — Вы же семья! Родные люди должны помогать друг другу!
— Мы помогаем, — возразила Маша. — Но разные вещи бывают. Я три года копила на эту машину, брала дополнительную работу, отказывала себе во многом.
— А теперь откажи себе ещё раз, — отрезала Валентина Петровна. — Ради сестры мужа.
Маша почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— Пожалуй, мы пойдём, — она встала из-за стола. — Дима?
Муж поднялся следом, виновато поглядывая на родителей.
— Спасибо за обед, Валентина Петровна, — Маша попыталась улыбнуться. — Очень вкусно.
— Неблагодарные, — процедила свекровь вслед. — Эгоисты.
Весь вечер Дима молчал, угрюмо переключая каналы на телевизоре.
— Ты чего? — не выдержала Маша, присаживаясь рядом.
— Ничего, — буркнул он, не отрывая взгляда от экрана.
— Я не буду продавать машину, Дим, — твёрдо сказала она. — Это мой первый крупный успех, понимаешь? И потом, мне кажется, Лене не отдых нужен, а работа. Нормальная, с ответственностью, с коллективом.
— Да я всё понимаю, — вздохнул Дима. — Но мама…
— А что мама? — перебила Маша. — Она всегда хотела, чтобы ты всем жертвовал ради сестры. Помнишь, как она настояла, чтобы ты отдал Лене свой новый велосипед в детстве? А как ты собирал на приставку, а в итоге деньги пошли на курсы рисования для неё? Которые она, кстати, бросила через месяц.
Дима поморщился.
— Не начинай. Лена действительно чувствительная. У неё всегда были проблемы.
— У всех проблемы, Дим, — устало произнесла Маша. — Но не все перекладывают их решение на других.
Эта ночь стала началом конца. Они впервые легли спать, повернувшись друг к другу спиной. А через неделю Дима вернулся с работы с горящими глазами.
— Давай всё-таки продадим машину, — выпалил он с порога. — Я нашёл покупателя.
— Чегоооо? — не поверила своим ушам Маша. — Ты за моей спиной пытался продать мою машину?
— Не продать, а найти покупателя. Это разные вещи, — оправдывался он. — Просто я подумал… может, твоя мама права. Лене правда нужна помощь.
— А мне не нужна, да? — Маша обессиленно опустилась на стул. — Знаешь что, иди к своей маме и Лене. Видимо, они для тебя важнее.
Дима ушёл на следующий день, собрав вещи в спортивную сумку.
Смотреть ему вслед было больно, но ещё больнее было осознавать, что пять лет брака разрушились из-за бирюзового «Фольксвагена» и неспособности мужа поставить границы со своей семьёй.
В субботу Маша проснулась от настойчивого звонка в дверь. На пороге стоял свёкор, Анатолий Васильевич.
— Поговорить надо, — буркнул он, протискиваясь в квартиру. — Чай есть?
Маша молча кивнула и пошла на кухню. Свёкор тяжело опустился на стул и пригладил редеющие волосы.
— Значит так, — начал он без предисловий, когда перед ним оказалась чашка чая. — Дима у нас слабак. Весь в мать. Она тоже всегда шла по пути наименьшего сопротивления.
Маша удивлённо подняла брови. За все годы знакомства она впервые слышала, чтобы свёкор критиковал жену.
— Валька с детства Ленку жалела, — продолжил Анатолий Васильевич. — «Особенная она у нас, нежная». А по мне — обычная лентяйка. Диму я пытался воспитывать иначе, да где там. Валька не давала. «Не дави на ребёнка», «не травмируй психику». Вот и вырос — ни рыба ни мясо.
— Вы не справедливы к сыну, — вступилась Маша. — Дима хороший человек.
— Хороший, — согласился свёкор. — Только что бесхребетный. А такие всегда под тем, кто давит сильнее. Валька давит всю жизнь — он прогибается. Теперь ты начала давить — он между двух огней.
— Я не давлю, — возразила Маша. — Я просто хочу, чтобы он уважал мои границы и мои решения.
— А что такое границы, Маша? — неожиданно спросил Анатолий Васильевич. — Это не забор от чужих. Это прежде всего осознание собственной ценности. У Димки её нет. У Ленки тоже. Ты единственная в этой семейке, кто понимает, чего стоишь. Поэтому и держишься за свою машину — она для тебя символ твоей силы.
Маша удивлённо посмотрела на свёкра. Никогда бы не подумала, что этот суровый мужчина способен на такие рассуждения.
— Анатолий Васильевич, а почему вы сами… не противостоите Валентине Петровне?
Старик горько усмехнулся.
— Поздно мне уже, девонька. Я свой выбор сделал сорок лет назад. Привык. А вот ты — другое дело. Тебе жить. И решать, будешь ли ты всю жизнь потакать чужим капризам или построишь свою жизнь по своим правилам.
Он допил чай и тяжело поднялся.
— Димка вернётся, — сказал он, направляясь к выходу. — Валька пилит его с утра до ночи, Ленка ноет. Долго не выдержит. Только вот что ты ему скажешь, когда он придёт?
С этим вопросом он и оставил Машу.
Предсказание свёкра сбылось через три дня. Поздно вечером в дверь позвонили, и на пороге появился Дима — осунувшийся, с кругами под глазами.
— Можно войти? — спросил он тихо.
Маша молча отступила, пропуская его в квартиру. Они сели на кухне, как когда-то с Анатолием Васильевичем.
— Маш, я всё осознал, — начал Дима. — Ты была права. Мама перегнула палку. Я поговорил с ней.
— И?
— Она сказала, что я выбираю тебя вместо родной сестры. Что я… — он запнулся, — предатель.
— Понятно, — кивнула Маша.
— Но я больше не могу так, Маш. Мне тридцать два года, а я всё ещё живу по указке мамы. Всегда жил. А ты… ты живёшь по-своему. И я хочу научиться так же.
Маша смотрела на мужа и видела в нём того мальчишку, которого когда-то полюбила — искреннего, с горящими глазами. Вот только теперь эти глаза были полны боли и решимости одновременно.
— Я не буду продавать машину, Дим, — твёрдо сказала она. — Это моя граница. И ты должен её уважать.
— Я знаю, — кивнул он. — Я и не прошу больше. Я попросил маму не вмешиваться в наши дела. Сказал, что если она продолжит — мы прекратим общение.
— И что она?
— Плакала, — Дима опустил глаза. — Обвиняла тебя. Говорила, что ты меня настраиваешь против семьи.
— А ты что?
— А я ушёл, — просто ответил он. — Впервые в жизни не стал слушать до конца. Просто встал и ушёл.
Они молчали, глядя друг на друга через стол. В этой тишине рождалось что-то новое — понимание, что их брак никогда не будет прежним. Он либо разрушится окончательно, либо станет крепче. Третьего не дано.
— Я не знаю, получится ли у меня, Маш, — честно признался Дима. — Тридцать два года привычки не исчезают за три дня. Но я хочу попробовать. Хочу быть… мужчиной, а не маменькиным сынком.
— А я хочу быть с таким мужчиной, — тихо ответила Маша. — Только с таким.
Следующие недели стали настоящим испытанием. Валентина Петровна объявила сыну бойкот, Лена писала душераздирающие сообщения о том, как ей плохо и одиноко. А потом случилось непредвиденное: Анатолий Васильевич слёг с сердечным приступом.
Дима метался между больницей и домом, помогая матери. Валентина Петровна демонстративно игнорировала Машу, обращаясь к сыну так, будто его жены не существовало.
— Димочка, купи лекарства по этому списку, — говорила она, протягивая бумажку. — И заодно продукты. Мне некогда, я всё время с отцом.
— Мам, я на работе, — устало отвечал Дима. — Могу после шести. Или Маша может помочь.
— Нет-нет, — качала головой свекровь. — Я лучше сама. Или Леночку попрошу.
При этом Лена никогда никуда не ходила и не помогала матери, жалуясь на плохое самочувствие.
Маша наблюдала за этим балаганом со стороны и видела, как муж выматывается, пытаясь угодить всем. Его желание измениться разбивалось о годами выстроенные схемы, и он снова попадал в ловушку материнских манипуляций.
Однажды вечером, когда Дима вернулся с работы особенно измотанный, она решилась на разговор.
— Дим, мы так долго не протянем, — сказала она. — Ты разрываешься, изматываешься и в итоге не помогаешь никому.
— А что мне делать? — он поднял на неё усталые глаза. — Бросить отца в больнице? Оставить мать одну?
— Нет, — покачала головой Маша. — Но можно расставить приоритеты. Твой отец в больнице под присмотром врачей. Ты можешь навещать его раз в день. Твоя мать здорова физически, она может сама о себе позаботиться. А Лена… Лене тридцать два года, Дим. Может, пора уже начать жить самостоятельно?
— Легко сказать, — горько усмехнулся он. — Ты не знаешь, какая она… хрупкая.
— Знаю, — кивнула Маша. — Но ещё я знаю, что люди становятся сильнее, когда им приходится справляться с трудностями. Твои родители делают Лене медвежью услугу, оберегая её от всего.
Дима задумался, глядя в окно.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — когда я был маленьким, я мечтал о велосипеде. И копил на него целый год. А когда наконец купил, пришла Ленка и заявила, что хочет покататься. Я отказался — боялся, что она разобьёт его. Мама тогда сказала: «Дима, не будь эгоистом, дай сестрёнке покататься». Я дал. Лена не удержала руль и врезалась в забор. Велосипед сломался, а она поцарапала колено. Мама кинулась её утешать, а на меня даже не посмотрела. Знаешь, что я помню больше всего? Не сломанный велосипед, а то, как я стоял и плакал, а меня будто не существовало.
Маша подошла и обняла мужа. Он уткнулся лицом в её плечо.
— Я не хочу больше так жить, Маш, — глухо сказал он. — Я хочу быть… видимым. Важным. В первую очередь для самого себя.
В эту ночь они впервые за долгое время заснули в объятиях друг друга.
На следующий день Дима не поехал к родителям. Вместо этого он взял выходной и вместе с Машей отправился в загородный парк. Они гуляли, держась за руки, говорили обо всём на свете и строили планы на будущее. Телефон Дима отключил, несмотря на беспокойство о возможных звонках из больницы.
— Если что-то случится, позвонят тебе, — сказал он Маше. — А мамины звонки… могут подождать.
И они действительно ждали. Когда вечером Дима включил телефон, там было тридцать семь пропущенных вызовов и десятки сообщений. Валентина Петровна грозилась вызвать полицию, писала, что Дима — неблагодарный сын, что его отец умирает (хотя врачи говорили об улучшении), что Лена в истерике.
— Видишь? — усмехнулся Дима, показывая телефон жене. — Один день без меня, и вселенная рухнула.
— Что будешь делать? — спросила Маша.
— То, что должен был сделать давно, — ответил он и набрал номер матери.
Разговор был коротким и по-деловому сухим. Дима сообщил, что завтра навестит отца в больнице в шесть вечера, после работы. Что он не бросает семью, но и не позволит больше разрушать свою жизнь. Что Лене нужно работать, а не ездить на море за чужой счёт. И что если мать хочет видеть его в своей жизни, ей придётся принять его выбор и уважать его жену.
— Я люблю тебя, мама, — сказал он перед тем, как повесить трубку. — Но я больше не мальчик, которым можно манипулировать. Я взрослый мужчина. И я сам решаю, как мне жить.
После этого разговора он выглядел одновременно измотанным и посвежевшим, будто сбросил с плеч тяжёлый груз.
— Я горжусь тобой, — сказала Маша, обнимая его.
— Я впервые горжусь собой, — ответил он.
Валентина Петровна не сдалась сразу. Две недели она пыталась вернуть всё на круги своя: звонила с плачем, посылала Лену с душераздирающими историями, даже притворялась больной. Но Дима был непреклонен. Он навещал отца, поддерживал мать, но не позволял вмешиваться в свою жизнь с Машей.
А когда Анатолия Васильевича выписали из больницы, случилось нечто неожиданное: старик взбунтовался. Устав от причитаний жены и нытья дочери, он в один прекрасный день объявил:
— Хватит! Валька, ты меня в могилу сведёшь своими истериками. А ты, Ленка, немедленно ищи работу. Я на пенсии, но не собираюсь содержать здоровую бабу тридцати двух лет от роду.
И, к удивлению всех, женщины подчинились. Возможно, сказался авторитет главы семейства. А может, они просто испугались потерять его после болезни. Так или иначе, постепенно всё начало налаживаться.
Спустя полгода Маша стояла возле своего бирюзового «Фольксвагена», протирая лобовое стекло. День был солнечный, и краска сияла в лучах, словно морская волна.
— Чудная машина, — раздался голос за спиной. — Прямо как ты — яркая, особенная.
Маша обернулась и увидела свекровь. Валентина Петровна выглядела немного смущённой.
— Здравствуйте, — сдержанно кивнула Маша.
— Я… — свекровь замялась, потом решительно расправила плечи. — Я пришла извиниться, Маша. За всё. За машину, за Лену… за всё.
Маша молча смотрела на неё, не зная, что ответить.
— Знаешь, — продолжила Валентина Петровна, — когда Толя слёг, я многое переосмыслила. Поняла, что могу в один миг остаться одна. И что мои дети… они выросли. А я всё пытаюсь их контролировать.
— Зачем? — спросила Маша.
— Страшно, — просто ответила свекровь. — Страшно, что они уйдут. Что я стану не нужна. Вот и держалась изо всех сил. Только неправильно держалась — не за руки, а за горло.
Маша невольно улыбнулась такому точному сравнению.
— Дима счастлив с тобой, — признала Валентина Петровна. — Впервые за всю жизнь он стал… настоящим. Уверенным. И это благодаря тебе.
— Нет, — покачала головой Маша. — Благодаря себе. Он сам решил измениться.
— Но толчок дала ты, — возразила свекровь. — И твоя принципиальность с этой машиной.
Они обе посмотрели на бирюзовый автомобиль, ставший символом перемен в их семье.
— Как Лена? — спросила Маша после паузы.
— Устроилась на работу, — с гордостью сообщила Валентина Петровна. — В колл-центр. Говорит, нравится общаться с людьми. Представляешь?
Маша кивнула, скрывая улыбку. Кто бы мог подумать — избалованная Лена нашла себя в работе с клиентами.
— Мир перевернулся, — вздохнула свекровь. — Но, знаешь, мне нравится этот новый мир. В нём все… свободнее дышат.
Они стояли рядом, разглядывая отражение неба в лобовом стекле машины. Две женщины, связанные одним мужчиной и долгой историей противостояния, которая наконец подошла к концу.
— Поехали к нам на обед в воскресенье? — вдруг предложила Валентина Петровна. — Я мясо по-французски приготовлю. Ты ведь любишь?
— Люблю, — улыбнулась Маша. — Спасибо, мы приедем.
А вечером, лёжа в постели рядом с мужем, Маша думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужна всего одна принципиальная позиция, одно твёрдое «нет», чтобы изменить судьбу целой семьи.
— О чём задумалась? — спросил Дима, поглаживая её по волосам.
— О том, что бывают в жизни ситуации, когда не стоит идти на компромисс, — ответила она. — Когда важно отстоять своё.
— Как ты с машиной? — улыбнулся он.
— Как я с машиной, — кивнула Маша.
— Знаешь, — задумчиво произнёс Дима, — я ведь злился на тебя тогда. Думал, ну что тебе стоит? Продай машину, купи потом другую. А теперь понимаю: дело было не в машине, а в уважении. К себе, к своим решениям. Если бы ты тогда уступила, я бы никогда не изменился.
Маша положила голову ему на плечо.
— Каждый из нас заслуживает уважения, Дим. Каждый.
Они лежали в темноте, слушая дыхание друг друга, и Маша думала о том, что иногда самые важные победы в жизни — не над другими, а над собой.
Через год Маша стояла на пороге квартиры свекрови. Семейные обеды вошли в традицию, но теперь они проходили по-другому — без напряжения, без подтекстов, без манипуляций.
— Проходи, Машенька, — Валентина Петровна распахнула дверь. — Дима уже здесь, с отцом на балконе курит. Хотя я ему миллион раз говорила…
Она осеклась и махнула рукой:
— Ай, что я говорю. Взрослый мужик, сам решит.
Маша с улыбкой наблюдала за этой внутренней борьбой свекрови. Валентина Петровна менялась — медленно, со скрипом, но менялась. Пыталась отпустить контроль, хотя это давалось ей с трудом.
На кухне хлопотала Лена, нарезая салат. Она выглядела неузнаваемо: подстриженные волосы, лёгкий макияж, в глазах — живой интерес вместо вечной тоски.
— Привет, невестка! — она подмигнула Маше. — Смотри, я научилась делать «Оливье» без майонеза. Соус на йогурте, обалденная штука!
Маша изумлённо наблюдала за преображением золовки. Работа в колл-центре неожиданно пошла Лене на пользу. Сначала она просто отвечала на звонки, потом стала старшим оператором, а недавно её назначили на должность тренера новичков.
— Представляешь, — делилась она с Машей, нарезая овощи, — ко мне теперь девчонки за советами ходят. «Елена Анатольевна, как правильно отвечать клиенту? Елена Анатольевна, что делать с жалобой?» Я чувствую себя… нужной, понимаешь?
Маша понимала. И радовалась за неё искренне.
— Кстати, — Лена понизила голос, — я съезжаю от родителей. Нашла квартиру недалеко от работы. Студия, маленькая, но своя.
— Здорово! — Маша обняла её. — Когда переезжаешь?
— В следующем месяце. Мама, конечно, в шоке, — Лена закатила глаза. — Но папа меня поддержал, представляешь? Сказал: «Давно пора». И даже денег на первый взнос дал.
Из комнаты вышли Дима с отцом, о чём-то оживлённо споря.
— Маш, скажи ему! — обратился Дима к жене. — Отец считает, что менять масло в машине нужно каждые пять тысяч километров, а я говорю — можно и десять!
— Слушай отца, — серьёзно ответила Маша, подмигнув свёкру. — Он плохого не посоветует.
Анатолий Васильевич довольно хмыкнул и похлопал сына по плечу:
— Вот, учись у жены. Умная женщина!
За столом было шумно и весело. Лена рассказывала о курьёзных случаях на работе, Валентина Петровна делилась новыми рецептами, Анатолий Васильевич вспоминал армейские истории, а Дима с Машей переглядывались, как влюблённые подростки.
— У меня новость, — вдруг объявила Маша, когда все приступили к десерту. — Мы с Димой… ждём ребёнка.
За столом повисла тишина, а потом Валентина Петровна расплакалась:
— Господи, наконец-то! Внук! Или внучка? Когда рожать?
— В ноябре, — улыбнулся Дима. — Пол пока не знаем, решили, что будет сюрприз.
— Надо же! — Анатолий Васильевич расчувствовался и незаметно вытер уголок глаза. — Дедом буду. Кто бы мог подумать!
Лена радостно обнимала брата и невестку:
— Я буду лучшей тётей на свете, обещаю!
И только Валентина Петровна вдруг притихла, о чём-то задумавшись.
— Мам, ты чего? — спросил Дима. — Не рада?
— Рада, конечно, — встрепенулась она. — Просто думаю… у меня столько идей, как правильно растить ребёнка, а вы же меня слушать не будете, — она грустно улыбнулась.
Маша переглянулась с мужем и решительно подошла к свекрови:
— Валентина Петровна, мы будем прислушиваться к вашему опыту. Я многого не знаю о детях. Но… — она сделала паузу, — окончательные решения мы с Димой будем принимать сами. Договорились?
Свекровь посмотрела на неё долгим взглядом, а потом кивнула:
— Договорились, доченька.
И Маша впервые не поморщилась от этого обращения. Наоборот, оно показалось ей тёплым и искренним.
В ноябре у них родился сын — крепкий, голосистый мальчишка с отцовскими глазами и материнским упрямым подбородком. Когда его принесли из родильного отделения, Маша держала его на руках и думала о том, какой извилистый путь привёл её к этому моменту.
Бирюзовый «Фольксваген» стоял на стоянке возле роддома, украшенный воздушными шарами — Дима постарался. Маша улыбнулась, вспоминая, из-за чего всё началось. Кто бы мог подумать, что простой отказ продать машину запустит цепочку событий, которая изменит всю их семью.
— О чём думаешь? — спросил Дима, присаживаясь на край кровати.
— О том, что иногда нужно чётко обозначить свои границы, чтобы построить здоровые отношения, — ответила она, поглаживая крошечную головку сына. — И чем раньше, тем лучше.
— Знаешь, — Дима тихо рассмеялся, — я понял одну простую вещь: любовь — это не когда ты растворяешься в другом человеке, а когда вы растёте вместе, оставаясь собой.
Маша кивнула:
— И наш сын будет знать это с самого начала.
В палату осторожно заглянула Валентина Петровна:
— Можно?
Дима кивнул, и свекровь вошла, бережно неся огромный букет.
— Я ненадолго, — произнесла она, ставя цветы в вазу. — Знаю, вам нужно побыть втроём.
Она подошла к кровати и с нежностью посмотрела на внука:
— Красавец! Весь в дедушку.
— И в бабушку тоже, — дипломатично заметила Маша. — Такой же решительный взгляд.
Валентина Петровна расцвела от этих слов:
— Правда? Ты правда так думаешь?
— Конечно, — кивнула Маша. — Он взял лучшее от всех нас.
Свекровь неожиданно наклонилась и поцеловала Машу в лоб:
— Спасибо тебе… за всё. За сына. За то, что не сдалась тогда, с машиной. Ты научила всех нас… быть лучше.
И вышла, оставив молодых родителей в растерянности от этого внезапного признания.
— Вот так дела, — присвистнул Дима. — Мама извинилась!
— Не извинилась, а поблагодарила, — поправила Маша. — Это гораздо важнее.
Они сидели рядом, любуясь новой жизнью, которую создали вместе. За окном падал первый снег, укрывая мир белым покрывалом — чистым, как лист, на котором можно написать новую историю. Без обид, без манипуляций, без жертв. Историю, в которой каждый имеет право быть собой.
— Кстати, — вдруг вспомнил Дима, — я подумываю сменить машину. Мой «Форд» барахлит в последнее время.
— И на что ты хочешь её сменить? — заинтересовалась Маша.
— На что-нибудь… бирюзовое, — улыбнулся он. — Этот цвет приносит нам удачу.
Маша рассмеялась, прижимая к себе сына. Жизнь продолжалась — уже совсем другая, но такая настоящая.
