— Я не буду сидеть с избалованными детьми твоей сестры все выходные, пока она развлекается в клубе! Я тебе сто раз говорила, что мой дом — не детский сад! Почему ты пообещал ей это за моей спиной? — возмущалась жена, когда муж поставил её перед фактом, что племянники уже едут к ним на два дня, потому что сестре надо устроить личную жизнь.
Светлана стояла посреди кухни, сжимая в руке влажную губку для посуды так сильно, что костяшки пальцев побелели, а мыльная пена медленно стекала по запястью, капая на идеально чистый, только что вымытый керамогранит. Всего полчаса назад она переступила порог квартиры, мечтая лишь о бокале холодного белого вина, горячей ванне и абсолютной, звенящей тишине после недели, полной дедлайнов и бесконечных совещаний. Но вместо долгожданного покоя она получила Антона, который, старательно отводя глаза и ковыряя вилкой в остывшем ужине, вывалил на неё эту новость, как вываливают ведро ледяной воды на спящего человека.
— Света, ну не начинай, а? — Антон поморщился, словно у него внезапно разболелся зуб, и наконец отложил вилку. Он сидел за столом в своей любимой растянутой футболке, и его расслабленная, почти желеобразная поза совершенно не вязалась с тем напряжением, которое он только что создал в комнате. — Лариска просила по-человечески. У неё там какой-то серьезный вариант нарисовался, мужик при деньгах, с машиной. Ей нужно всего пару дней свободы, чтобы всё было на мази. Мы что, не люди? Не можем войти в положение родной сестры?
— В положение? — Светлана швырнула губку в раковину. Звук шлепка получился влажным, резким и неприятным. — Антон, твоя сестра входит в это «положение» каждые два месяца. И каждый раз её «серьезный вариант» заканчивается тем, что она возвращается к нам занимать деньги до зарплаты, потому что очередной принц оказался козлом. Но дело даже не в ней. Дело в том, что ты распоряжаешься моим временем, моим отдыхом и моим домом, даже не удосужившись спросить меня.
Она подошла к столу и уперлась руками в столешницу, нависая над мужем. Запах разогретых котлет, который еще десять минут назад казался аппетитным и домашним, теперь вызывал удушливую тошноту. В кухне было жарко, но открывать окно не хотелось — с улицы доносился шум вечернего проспекта, а ей хватало шума в собственной голове, который нарастал с каждой секундой.
— Это и мой дом тоже, между прочим, — буркнул Антон, наконец-то подняв на неё взгляд. В его глазах читалась смесь страха и упрямства, свойственная людям, которые прекрасно знают, что неправы, но уже зашли слишком далеко в своей лжи, чтобы отступать. — И племянники мне не чужие люди. Пацаны нормальные, шустрые просто, живые. Ты вечно преувеличиваешь. Тебе лишь бы повод найти, чтобы с моей родней не общаться. Ты какая-то несоциальная стала, черствая.
— Нормальные? Шустрые? — Светлана горько усмехнулась, чувствуя, как пульсирует жилка на виске. — В прошлый раз эти твои «нормальные» пацаны размазали дорогой пластилин по экрану телевизора, пытаясь «улучшить картинку», и смыли мои ключи от машины в унитаз, потому что им было интересно, уплывут они или нет. Ты тогда, помнится, просто поржал, хлопнул их по плечу и сказал, что дети так познают мир. А кто потом три часа оттирал матрицу специальным средством, молясь, чтобы она не сдохла? Кто вызывал сантехника и платил ему по тройному тарифу за срочность в выходной? Я. Ты в это время с Ларисой на балконе курил и обсуждал, какая у неё тяжелая женская доля.
Антон с грохотом отодвинул тарелку. Вилка жалобно звякнула о фаянс, оставив на соусе глубокую борозду.
— Ну вот, опять ты начинаешь считать, кто что сделал! Калькулятор в голове выключи хоть на минуту! — он начал заводиться, его лицо пошло некрасивыми красными пятнами, выдавая внутреннюю неуверенность. — Семья — это взаимовыручка, Света, а не бухгалтерия. Ты ведешь себя как сухарь. Тебе сложно два дня просто присмотреть? Я же тоже буду дома, помогу. Мы закажем пиццу, включим им мультики на планшете. Делов-то. Они уже взрослые, пять и семь лет, памперсы менять не надо.
— Ты поможешь? — переспросила она, и в её голосе зазвучал холодный металл. — Как в прошлый раз? Когда ты «помогал», лежа на диване с телефоном и комментируя футбольный матч, пока я пыталась снять младшего со шкафа, куда он залез за вазой? Антон, я работала всю неделю. У меня закрытие квартала, я глаза стерла об монитор. Я хочу лежать пластом и смотреть в потолок. Я не нанималась бесплатным аниматором для детей, воспитанием которых никто не занимается. Лариса их не воспитывает, она их просто содержит, как домашних питомцев.
Она отошла к окну и нервно одернула тюль. За стеклом мигали огни большого города, люди спешили домой, к своим семьям, к уюту, к теплу. А её уют только что был приговорен к расстрелу без права обжалования. Светлана чувствовала, как внутри закипает холодная, злая энергия. Это было не просто раздражение от предстоящего шума. Это было чувство глубокой, разъедающей несправедливости. Муж снова выбрал комфорт сестры в ущерб её, Светы, спокойствию.
— Лариса уже выехала, — глухо произнес Антон ей в спину, словно выстрелил. — Они будут минут через двадцать, может раньше. Так что убери этот свой командирский тон и встречай гостей нормально. Не позорь меня перед сестрой кислой миной.
Светлана медленно, очень медленно повернулась. Антон уже встал из-за стола и поспешно убирал посуду в посудомойку, стараясь изобразить бурную хозяйственную деятельность. Он избегал смотреть на неё, сутулясь и втягивая голову в плечи, словно ожидая удара по затылку.
— Ты поставил меня перед фактом, зная, что я не смогу выгнать их, когда они будут стоять на пороге с сумками, — констатировала она. Голос её стал тихим, ровным и пугающе лишенным эмоций. — Ты воспользовался моей воспитанностью, Антон. Ты решил, что я проглочу это, чтобы не устраивать сцену при детях. Ты просто использовал меня как удобный буфер.
— Я решил, что ты перестанешь быть эгоисткой! — огрызнулся он, захлопывая дверцу посудомойки чуть сильнее, чем требовалось, чтобы заглушить голос совести. — Всё, тема закрыта. Приготовь что-нибудь для пацанов, они с дороги голодные будут, наверняка Лариска не успела их покормить. И лицо попроще сделай, а то от тебя негативом фонит на километр.
Он вышел из кухни, шаркая стоптанными тапками, и через секунду из гостиной донеслись бодрые звуки включаемого телевизора. Антон спешно строил баррикады из шума, прячась за ними от неприятного разговора. Светлана осталась одна в стерильной чистоте своей кухни, которую она так старательно наводила вчера вечером, жертвуя сном. Она посмотрела на свои руки — кожа была сухой от моющего средства. В прихожей тикали настенные часы, отсчитывая минуты до вторжения. Двадцать минут. У неё было двадцать минут, чтобы смириться с неизбежным хаосом или принять решение, которое зрело в ней уже очень давно. Но Антон был прав в одном — выгнать детей на улицу она не сможет. А вот что делать с самим Антоном — это был уже другой вопрос.
Резкий, требовательный звонок в дверь разрезал вязкую тишину квартиры, словно нож перезрелый фрукт. Антон подскочил с дивана с такой скоростью, будто пружина в его механизме была взведена до предела. Он едва не запутался в собственных ногах, спеша в прихожую, и на ходу натягивал на лицо маску гостеприимного хозяина — ту самую, которая так раздражала Светлану своей фальшивостью.
Светлана осталась стоять в дверном проеме кухни. Она не сдвинулась с места, скрестив руки на груди, наблюдая за происходящим как сторонний зритель на плохом спектакле.
Как только замок щелкнул, в квартиру ворвался не просто шум — это был ураган из чужих запахов, звуков и хаотичного движения. Первой вплыла Лариса. Она благоухала тяжелыми, сладкими духами, которые мгновенно вытеснили запах чистоты и свежести. На ней было слишком короткое для её возраста блестящее платье, поверх которого была наброшена косуха, а макияж был таким ярким, что казалось, будто она собралась не на свидание, а на карнавал.
— Ой, Тошка, привет! — взвизгнула она, чмокая брата в щеку и оставляя на ней жирный след от помады. — Пробки жуткие, я думала, поседею, пока доеду! Мой уже звонит, нервничает, так что я пулей.
Следом за ней, не дожидаясь приглашения, в прихожую ввалились два виновника торжества. Пятилетний Никита и семилетний Егор выглядели так, словно их только что протащили через полосу препятствий. Куртки расстегнуты, шапки набекрень, а в руках — какие-то липкие пакеты с чипсами. Но самое страшное было на их ногах.
— Снимайте обувь на коврике! — громко сказала Светлана, перекрывая гвалт.
Но её никто не услышал. Или не захотел услышать. Старший, Егор, с гиканьем пронесся мимо дяди, оставляя на светлом ламинате прихожей отчетливые, жирные комья осенней грязь с протекторов своих кроссовок. Младший, подражая брату, топнул ногой по бежевому ворсистому ковру, вытряхивая из рифленой подошвы застрявшие камешки и песок.
— Егор, Никита! — Светлана сделала шаг вперед, её голос стал жестким. — Вернулись на коврик. Быстро.
— Ой, Света, ну чего ты орешь с порога? — Лариса закатила густо накрашенные глаза, даже не посмотрев на то, что натворили её дети. Она деловито поправляла прическу перед зеркалом, загораживая проход. — Они же дети, они устали с дороги. Уберешь потом, у тебя же робот-пылесос есть, ты сама хвасталась. Не будь занудой.
— У меня есть пылесос, Лариса, а не рабыня, — отчеканила Светлана, глядя, как грязь впитывается в ворс. — Разуй их. Сейчас же.
— Тош, ну скажи ей, а? — сестра капризно надула губы, поворачиваясь к Антону. — Я опаздываю, у меня такси внизу на ожидании, счетчик тикает! Мальчики, слушайтесь дядю Антона, он вам всё разрешит. Еду я им не брала, они в «Маке» перекусили, но это было два часа назад, так что покормите их чем-нибудь нормальным. Всё, убежала!
Лариса послала воздушный поцелуй куда-то в пространство между братом и люстрой, развернулась на высоких каблуках и выпорхнула из квартиры, оставив после себя шлейф приторных духов и ощущение катастрофы. Дверь захлопнулась.
В прихожей воцарилась секундная пауза, нарушаемая лишь хрустом чипсов. Егор, так и не разувшись, уже стягивал куртку, бросая её прямо на пол, поверх грязных следов.
— Ну что, бойцы! — Антон неестественно бодро хлопнул в ладоши, стараясь не смотреть на жену. — Давайте, скидывайте кроссы. Тетя Света ругается.
— Я хочу пить! — заявил младший, Никита, вытирая жирную от чипсов руку об обои в коридоре. Светлана увидела это движение словно в замедленной съемке: маленькая ладошка, покрытая оранжевой крошкой специй, касается фактурной, светло-серой стены, оставляя на ней маслянистое пятно.
— Антон, — тихо произнесла она. — Твой племянник только что вытер руки об стену.
— Ну он же случайно, Свет! — Антон быстро подскочил к ребенку, стягивая с него грязные ботинки и отшвыривая их в сторону обувницы. — Никитос, иди руки помой. В ванной. Знаешь где?
— Не хочу мыть! Я хочу колу! Мама сказала, у вас есть кола! — заныл ребенок, прорываясь вглубь квартиры.
Оба мальчика, наконец избавившись от верхней одежды (которая теперь валялась бесформенной кучей посреди прихожей), рванули в гостиную. Светлана стояла и смотрела на пол. Грязь, песок, раздавленный кусочек чипсов. Всё это на её территории, в её крепости, которую она так тщательно оберегала.
Антон выпрямился, вытирая руки о штаны. Вид у него был виноватый, но в то же время вызывающий.
— Ну что ты встала как памятник? — буркнул он, избегая встречаться с ней взглядом. — Давай, организуй что-нибудь на стол. Дети с дороги, слышала же. Свари пельмени или макароны с сыром. Только быстро, а то они сейчас начнут капризничать, тогда вообще вешалка будет.
— Я? — Светлана подняла бровь. — Антон, ты, кажется, забыл наш разговор пятнадцатиминутной давности. Это твои гости. Твоя инициатива. Твоя сестра. Вот и вари макароны. А я иду в душ.
— Ты издеваешься? — зашипел он, хватая её за локоть, когда она попыталась пройти мимо. — Я с ними не справлюсь один! Они сейчас разнесут тут всё! Мне нужно их отвлечь, мультики включить. А готовка — это женское дело. Тебе что, сложно кастрюлю воды поставить? Не позорь меня перед пацанами, они потом Лариске расскажут, что злая тетка их голодом морила.
Светлана медленно, с брезгливостью посмотрела на его руку на своем локте. Антон тут же разжал пальцы, словно обжегся.
— Если они разнесут тут всё, Антон, — произнесла она ледяным тоном, — то ремонт будешь делать ты. И клининг оплачивать будешь ты. А насчет «женского дела»… Ты только что потерял право на подобные заявления. Тряпка и ведро в ванной. Начинай с прихожей.
Она развернулась и пошла в спальню, но дойти не успела. Из гостиной раздался грохот, звон разбитого стекла и радостный вопль старшего племянника:
— Гооооооол!
Светлана замерла. Это был звук падения чего-то тяжелого. Она знала этот звук. На журнальном столике стояла тяжелая стеклянная ваза с декоративными камнями, подарок коллег.
Антон побелел и, расталкивая жену, бросился в комнату. Светлана вошла следом. Картина была впечатляющей: ваза лежала на боку, но, к счастью, не разбилась, зато вода из неё залила пульт от телевизора и дорогие глянцевые журналы по дизайну, которые Светлана принесла для работы. Камни рассыпались по всему полу. Егор стоял на диване — прямо в носках на светло-бежевой обивке — и прыгал, используя диванные подушки как батут.
— Ура! Я Роналду! — орал он, пиная диванную подушку, которая и сбила вазу.
— Эй, эй, полегче! — вяло крикнул Антон, поднимая мокрый пульт и вытряхивая из него воду. — Егор, слезь с дивана!
— Не хочу! Дядя Антон, включи мультики! — ребенок продолжал скакать, и Светлана видела, как ткань дивана натягивается под его пятками. Пружины жалобно скрипели.
— Антон, — сказала Светлана, чувствуя, как в груди поднимается темная волна ярости. — Сними его с дивана. Сейчас же.
— Да ладно тебе, Свет, это же дети, им энергию девать некуда, — Антон махнул рукой, пытаясь включить телевизор мокрым пультом. — Сейчас они посмотрят «Губку Боба» и успокоятся. Иди лучше правда пельмени свари, а? Ну будь ты человеком. Видишь, я занят.
Он снова выбрал путь наименьшего сопротивления. Ему было проще позволить племяннику уничтожать мебель, чем проявить твердость и стать «плохим дядей». Он снова прикрылся женой, надеясь, что она, как обычно, возьмет на себя функцию строгого полицейского и уборщицы, а он останется добрым и пушистым.
Светлана посмотрела на мужа, который суетливо вытирал пульт о свою футболку, на прыгающего на диване ребенка, на лужу воды на полу. В этот момент что-то внутри неё, какая-то важная, несущая конструкция их брака, с сухим треском надломилась.
Прошел всего час, но квартира, которая еще утром напоминала фотографию из журнала про скандинавский минимализм, теперь походила на поле боя после неудачной атаки. Воздух стал тяжелым и спертым: смесь запаха дешевой пиццы с салями, которую Антон всё-таки заказал, сладкого душного аромата разлитой газировки и перегара.
Антон сидел в кресле, вытянув ноги в грязных носках на журнальный столик, прямо поверх разводов от воды. В руке он сжимал запотевшую банку пива — уже вторую за этот вечер. Его глаза были приклеены к экрану телевизора, где мелькали бессмысленные кадры какого-то боевика, включенного на полную громкость, чтобы заглушить визг детей. Он выбрал тактику страуса: если он не смотрит на племянников, значит, проблемы не существует.
Светлана вышла из ванной, где безуспешно пыталась оттереть пятно с ковра влажными салфетками. Она надеялась, что муж хотя бы следит за тем, чтобы разрушения не вышли за пределы гостиной. Но тишина, внезапно наступившая со стороны коридора, показалась ей подозрительной. Слишком подозрительной.
Она сделала несколько шагов вглубь квартиры и замерла. Кровь отхлынула от лица, а кончики пальцев похолодели.
Пятилетний Никита, высунув от усердия язык, стоял у стены в коридоре. В его маленькой пухлой руке был зажат черный перманентный маркер — тот самый, который Светлана использовала для маркировки коробок при переезде и который лежал в верхнем ящике комода. На светло-серой фактурной штукатурке, которую Светлана выбирала три месяца, прикладывая образцы к стенам при разном освещении, теперь красовалась жирная, уродливая, черная спираль. Она тянулась от плинтуса до уровня глаз ребенка, перечеркивая всю эстетику помещения.
— Что ты делаешь?! — выдохнула Светлана, и голос её дрогнул, но не от слез, а от бешенства.
Она рванулась к ребенку и выхватила маркер из его руки. Никита, не ожидавший такой реакции, на секунду замер, а потом открыл рот и издал пронзительный, ультразвуковой визг, от которого заложило уши.
Антон в гостиной дернулся, расплескав пиво на подлокотник кресла.
— Ты чего орешь на ребенка?! — рявкнул он, вскакивая. — Света, ты совсем с катушек слетела?
Он подбежал к ним, но посмотрел не на испорченную стену, а на «испуганного» племянника, который, почуяв поддержку, начал выть еще громче и театральнее, размазывая сухие глаза кулаками.
— Посмотри на стену, Антон, — тихо, сквозь зубы процедила Светлана, указывая маркером на черные каракули. — Он испортил обои. Это перманентный маркер. Это не отмывается.
— Ну и что?! — заорал Антон, его лицо перекосило от злости, смешанной с алкогольным куражом. — Это просто стена! Кусок бетона! А он — живой человек, маленький ребенок! Ты вырвала у него игрушку, ты напугала его до икоты! Тебе жалко куска обоев для родного племянника?
— Мне жалко мой труд, — отчеканила она. — И это не игрушка. Он взял это из моего ящика. Ты должен был за ними следить.
— Я следил! Они тихо играли! — Антон загородил собой Никиту, словно Светлана собиралась его ударить. — Это называется творческое самовыражение, ясно тебе? Психологи говорят, нельзя ограничивать детей. А ты ведешь себя как старая злобная училка. Мегера! Вот кто ты. Настоящая мегера, которая трясется над своими вещами больше, чем над людьми.
В этот момент из спальни — святая святых, куда Светлана просила не заходить — выбежал старший, Егор. На голове у него была надета шелковая наволочка Светланы, превращенная в шлем, а в руках он держал стопку бумаг.
— Смотрите, я ниндзя! — заорал он и подбросил бумаги вверх.
Белые листы разлетелись по коридору, плавно оседая на грязный пол. Светлана проводила их взглядом. Это были распечатки квартального отчета. Те самые, которые она принесла домой, чтобы вычитать в выходные. На некоторых из них уже виднелись жирные отпечатки пальцев и смятые углы.
— Егор! — вскрикнула она, бросаясь собирать документы.
— Не трогай пацана! — Антон схватил её за плечо, останавливая. — Пусть играют! Мы потом соберем. Ты видишь, им весело? Они смеются впервые за вечер, пока ты тут ходишь с кислой рожей и портишь всем атмосферу!
Светлана стряхнула его руку. Она выпрямилась, держа в руках помятый титульный лист. Внутри неё словно выключили рубильник. Гнев, который бушевал минуту назад, внезапно исчез, уступив место ледяной, кристальной ясности.
Она посмотрела на мужа. На его растянутую футболку с пятном от пива. На его красное, потное лицо, искаженное праведным гневом защитника «угнетенных детей». Он стоял посреди разгромленной квартиры, которую она с такой любовью создавала, и защищал право варваров уничтожать её мир. Он не просто не помогал. Он наслаждался тем, что ставил её на место, используя детей как таран.
— Значит, творческое самовыражение? — переспросила она абсолютно спокойным голосом.
— Да! — Антон победно выпятил грудь, решив, что сломил её сопротивление. — Дети должны развиваться. А мы, взрослые, должны терпеть. Ларисе сейчас тяжело, а ты устраиваешь трагедию из-за бумажек и пятна на стене. Переклеим мы твои обои, успокойся. Не обеднеешь.
Никита, видя, что дядя победил, снова потянулся к маркеру, который Светлана всё еще держала в руке. Егор с гиканьем прыгнул на кучу документов, сминая их окончательно.
— Отлично, — кивнула Светлана.
Она не стала кричать. Не стала отталкивать Егора. Не стала читать лекцию о том, сколько стоит переклейка обоев и сколько времени она потратила на этот отчет. Она просто разжала пальцы, и маркер упал на пол, к ногам Никиты.
— Развлекайтесь, — бросила она.
Светлана перешагнула через рассыпанные документы, наступив каблуком домашней туфли прямо на график прибыли, и направилась в спальню.
— Эй, ты куда? — крикнул ей вслед Антон, почувствовав неладное в её внезапном спокойствии. — Мы еще не закончили! Пельмени кто варить будет? Дети есть хотят!
— Вари сам, — донеслось из коридора. — Ты же у нас добрый полицейский.
Антон хмыкнул, отхлебнул пива и подмигнул племянникам.
— Видели? Воспитание! Тетя Света просто устала быть вредной. Ничего, пацаны, сейчас мы закажем еще пиццы, а тетя Света позлится и выйдет. Куда она денется с подводной лодки.
Он не заметил, как Светлана, войдя в спальню, не хлопнула дверью, как делала обычно во время ссор, а плотно, аккуратно прикрыла её за собой. И уж тем более он не слышал, как щелкнул замок чемодана, который она достала с антресоли. Для Антона вечер только начинался, и он чувствовал себя хозяином положения. Он еще не знал, что лодка, о которой он говорил, уже дала течь, и спасательный жилет на борту только один. И он явно не для него.
В спальне царила пугающая, деловая тишина, нарушаемая лишь звуками, которые не предвещали ничего хорошего для семейной жизни: шуршанием одежды и резким визгом молнии на чемодане. Светлана не металась по комнате, не рвала на себе волосы и не всхлипывала. Её движения были точными, экономными и пугающе спокойными. С полки в чемодан перекочевали джинсы, пара свитеров, белье и косметичка. Затем туда же отправился ноутбук и зарядное устройство. Она собиралась не как жена, которая хочет попугать мужа уходом к маме, а как человек, эвакуирующийся из зоны бедствия.
Дверь распахнулась без стука. На пороге возник Антон. Его лицо лоснилось, глаза были мутными от пива, а губы кривились в самодовольной ухмылке. Он привалился плечом к косяку, наблюдая за женой, словно за капризным ребенком, который решил поиграть в обиженку.
— Ну и что это за цирк? — лениво протянул он, делая глоток из банки. — Решила поиграть в «я ухожу, удержите меня»? Света, тебе не пятнадцать лет. Хватит набивать себе цену. Разложи вещи обратно и иди лучше помоги Никитосу, он там, кажется, в туалет хочет, а я не знаю, как ему штаны расстегнуть, там пуговица тугая.
Светлана даже не обернулась. Она застегнула внутренний карман чемодана, проверила наличие паспорта и банковских карт в сумочке. Затем она подошла к шкафу, достала свое пальто и перекинула его через руку. Только после этого она удостоила мужа взглядом — пустым, стеклянным, словно смотрела сквозь него на грязное пятно на стене.
— Я не играю, Антон, — произнесла она ровным голосом, в котором не было ни грамма тепла. — Я еду в отель. Я забронировала номер на двое суток.
Антон поперхнулся пивом. Ухмылка медленно сползла с его лица, сменяясь растерянностью, смешанной с раздражением.
— В какой еще отель? Ты сдурела? А деньги тратить кто разрешил? — он выпрямился, пытаясь перегородить ей выход. — И вообще, ты не можешь уйти. У нас гости. Ты хозяйка. Как это будет выглядеть перед Ларисой?
— Мне плевать, как это будет выглядеть перед Ларисой, перед тобой и перед всем твоим семейством, — Светлана сделала шаг вперед, и в её глазах мелькнуло что-то такое, от чего Антон инстинктивно отступил в сторону. — Я предупреждала тебя. Мой дом — не ночлежка и не детский сад. Ты решил поиграть в благородного отца семейства за мой счет? Пожалуйста. Сцена твоя.
Она вышла в коридор, лавируя между разбросанными куртками и грязными ботинками племянников, которые так никто и не убрал. Из гостиной доносился грохот и дикие вопли — дети, предоставленные сами себе, устроили бой подушками, и, судя по звукам, торшер уже пал смертью храбрых.
Антон семенил за ней следом, хватая за рукав пальто. Его уверенность рассыпалась на глазах, уступая место панике.
— Света, стой! Ты что, серьезно меня тут одного оставишь? — зашипел он, стараясь перекричать детский визг. — Я же не умею с ними! Их кормить надо, спать укладывать! Лариска вернется только в воскресенье вечером! Ты не можешь так поступить! Это бесчеловечно!
— Бесчеловечно — это приводить в мой дом неуправляемых детей без моего согласия и позволять им уничтожать мои вещи, — она остановилась у входной двери, надевая сапоги. — Ты хотел быть хорошим братом? Будь им. Развлекай, корми, убирай за ними дерьмо и разрисованные стены. Ты же говорил, что это легко. «Просто мультики включить», помнишь?
— Да я же пошутил! — взвыл Антон, понимая, что катастрофа неизбежна. — Света, ну хватит! Позлилась и будет. Давай я сейчас прикрикну на них, они сядут тихо. Только не уходи. Я не справлюсь!
В этот момент в коридор выбежал Никита. Лицо его было перемазано шоколадом, а штаны подозрительно мокрыми.
— Дядя Антон! Я покакал! — радостно объявил он на всю квартиру. — И попу вытереть нечем, там бумага кончилась!
Антон застыл с открытым ртом, переводя взгляд с мокрого племянника на жену, которая уже взялась за ручку двери.
— Вот видишь? — Светлана чуть заметно улыбнулась одними уголками губ, но эта улыбка была страшнее любого крика. — Твой выход, дядя Антон. Приступай.
— Света, нет! Ты не посмеешь! — заорал он, бросаясь к ней, но было поздно.
Она вышла на лестничную площадку и с лязгом захлопнула за собой тяжелую металлическую дверь, отсекая вопли мужа, запах перегара и детский плач. Щелкнул замок, провернувшись на два оборота.
На улице было свежо и тихо. Осенний ветер ударил в лицо, выдувая из легких спертый воздух квартиры. Светлана глубоко вдохнула, чувствуя, как дрожь отпускает тело. К подъезду уже подкатывало желтое такси. Она села на заднее сиденье, назвала адрес отеля и достала телефон.
Экран светился десятком пропущенных вызовов от Антона. Она сбросила их все и открыла мессенджер. Пальцы быстро набрали текст, который зрел в её голове весь этот безумный вечер. Она не собиралась ничего обсуждать, не собиралась давать ему второй шанс или слушать оправдания про родственные чувства.
«Я не вернусь в этот дурдом. Ключи оставишь в почтовом ящике, когда твоя сестра заберет своих отпрысков. В понедельник я подаю на развод. Я устала быть удобной прислугой для тебя и твоей наглой родни. Развлекайся, Антон. Теперь ты — нянька, уборщица и спонсор в одном лице. Наслаждайся самостоятельностью».
Она нажала «Отправить» и заблокировала контакт. Машина тронулась, унося её прочь от окон, где сейчас, мечась между грязными памперсами и разрисованными стенами, её (почти бывший) муж осознавал, что за каждое «хочу» в этой жизни приходится платить полную цену…
