— Лер, ну ребята отдохнули, что такого?
Эта фраза, брошенная лениво и безразлично, встретила её на пороге собственной квартиры. Стас произнёс её, даже не повернув головы от мерцающего экрана телевизора, где какие-то люди в яркой форме бегали за мячом в повторе вчерашнего матча. Он сказал это так, будто Лера застала его за чтением книги, а не посреди последствий небольшого локального апокалипсиса.
Она только что вернулась с двенадцатичасовой смены. Ноги гудели, спина ныла, а единственным желанием было рухнуть в кровать. Но сначала — стакан воды. Лера сделала шаг на кухню и остановилась. Пол прилипал к подошвам её кроссовок. Липкий, как палуба пиратского корабля после бурной попойки. В воздухе висел тяжёлый, удушливый дух несвежего пива, застарелого сигаретного дыма, который, казалось, въелся в саму штукатурку, и остывшего жира от пиццы.
Её взгляд механически, без всякого удивления, зафиксировал детали погрома. На столе громоздилась гора пустых бутылок и банок, некоторые были опрокинуты, и из них на дорогую столешницу, которую они выбирали вместе, медленно сочились последние мутные капли. Рядом — вскрытые пакеты из-под чипсов, раздавленные картонные коробки от пиццы с засохшими разводами кетчупа на крышках. На полу валялись скомканные салфетки, пробки и острые жестяные язычки от пивных банок, готовые впиться в босую ногу. Диван в гостиной был усыпан крошками, словно кто-то целенаправленно растирал над ним солёные крекеры.
Это была не просто неряшливость. Это было заявление. Демонстрация полного и абсолютного безразличия к ней, к их общему дому, к её труду. Каждая пятница превращалась в это. И каждая суббота для Леры начиналась с унизительной роли уборщицы в дешёвой пивной. Но сегодня была не суббота. Сегодня была пятница, почти уже ночь, и она вернулась не для того, чтобы застать веселье, а чтобы увидеть его последствия во всей их неприглядной красе.
И эта фраза Стаса… «Ребята отдохнули». Что-то внутри Леры, что до этого момента ещё могло скрипеть, жаловаться или возмущаться, вдруг замерло и стало холодным и твёрдым, как кусок льда. Она не стала кричать. Не стала упрекать. Она молча развернулась, прошла в коридор, открыла хозяйственный шкафчик и достала оттуда самый большой и плотный мусорный мешок. Чёрный, стодвадцатилитровый.
Сухой, громкий шелест разворачиваемого пластика заставил Стаса наконец оторвать взгляд от экрана. Он с недоумением посмотрел на жену. Лера, не говоря ни слова, подошла к кухонному столу. Она не стала аккуратно собирать бутылки. Она просто сгребла всё, что было на столешнице, в мешок. Стекло глухо звякнуло о стекло, пластиковые пакеты зашуршали, остатки еды шлёпнулись на дно. Затем она подошла к дивану и тем же широким, безжалостным движением смела с него на пол крошки, салфетки и пустую пачку из-под сигарет, которую кто-то из «ребят» забыл. А потом просто собрала всё это в совок и отправила в ту же чёрную пасть мешка.
Её движения были механическими, лишёнными всякой суеты и злости. Она работала как робот, как машина для утилизации отходов. Стас смотрел на неё, и его лицо медленно вытягивалось. Он перестал понимать, что происходит. Это не было похоже на их обычные ссоры.
— Что ты делаешь? — спросил он, когда она, туго завязав горловину раздувшегося мешка, с усилием водрузила его прямо посреди гостиной. Он стоял там, как уродливый чёрный монумент прошедшему вечеру.
Лера выпрямилась, отряхнула руки и только тогда посмотрела на него. Её взгляд был абсолютно спокойным и чужим.
— Готовлюсь к следующей пятнице, — ледяным тоном ответила она. — Вот это — мусор. И в следующий раз, когда твои друзья придут сюда, я сразу после их ухода вызову клининг. Счёт на две тысячи рублей я отдам тебе. А если откажешься платить, — она сделала короткую паузу, давая словам впитаться, — я поменяю замки. И ключ ты получишь только после того, как лично отмоешь всю квартиру до блеска. Твои друзья — твои расходы.
На следующее утро чёрный мешок всё ещё стоял посреди гостиной. Он был похож на уродливый идол, воздвигнутый в честь вчерашнего поклонения футболу и пиву. Стас, проснувшись с тяжёлой головой, обошёл его, брезгливо поморщившись. Он ожидал увидеть Леру на кухне — заплаканную или, наоборот, готовую к новому витку скандала. Но кухня была пуста и стерильна. Кофеварка была вымыта и убрана. На плите не было даже турки. Лера, очевидно, выпила свой кофе и ушла на утреннюю пробежку, не оставив ему ни намёка на привычный быт.
Когда она вернулась, свежая, с раскрасневшимися от прохладного воздуха щеками, он уже сидел на кухне, доедая вчерашнюю подсохшую пиццу прямо из коробки. Он решил сменить тактику и попробовать обесценить её демарш с помощью юмора.
— Слушай, а может, оставим его? — кивнул он в сторону гостиной. — Будет наш арт-объект. «Апофеоз пятницы». Будем гостям показывать.
Лера молча налила себе стакан воды. Она не улыбнулась. Она даже не посмотрела на него. Её лицо было непроницаемым, как у человека, слушающего фоновый шум, который не имеет к нему никакого отношения. Эта реакция — точнее, её полное отсутствие — сбивала с толку. Стас привык к эмоциональным всплескам, к крикам, к битью посуды, после которого всегда наступало бурное примирение. С этим он умел работать. А с этой ледяной пустотой — нет.
— Лер, ты чего молчишь? Ну погорячился я вчера, ладно. И ребята немного перебрали. Но ты же знаешь, они мужики простые. Я вынесу твой мешок, и всё, забыли.
Он ждал ответа. Любого. Но она просто допила воду, сполоснула стакан и ушла в душ. Через полчаса Стас, тяжело вздыхая и бормоча что-то под нос про женские капризы, всё-таки вынес этот чёрный монумент их раздора на помойку. Он был уверен, что инцидент исчерпан. Он выполнил свою часть — избавился от улики. Теперь её очередь — простить и забыть.
Но неделя, которая последовала за этим, превратилась в тихий, изматывающий ад. Они жили в одной квартире как два призрака. Лера перестала готовить на двоих. Вечером она разогревала себе что-то простое или приносила контейнер с едой из кафе возле работы. Они не ужинали вместе. Она ела на кухне, глядя в свой телефон, а он — в гостиной перед телевизором. Молчание было густым и плотным. Это была не обиженная тишина, которая просит, чтобы её нарушили извинениями. Это была отстранённая тишина человека, который принял решение и больше не видит смысла в диалоге.
К среде Стаса это начало откровенно бесить. Его раздражало её спокойствие. Он хотел встряхнуть её, спровоцировать, вытащить из этой замороженной скорлупы хоть какую-то эмоцию. И он решил пойти ва-банк. Вечером, когда Лера сидела с ноутбуком на диване, он демонстративно достал телефон и громко, с показной бравадой в голосе, набрал номер друга.
— Витёк, привет! Да, я. Слушай, по поводу пятницы. Всё в силе, конечно! У меня, как обычно. Бери парней, пиво я куплю, ну и рыбки какой-нибудь. Футбол же, «наши» играют! — он сделал паузу, бросив быстрый взгляд на Леру. Она даже не подняла головы. — Лера? Да она будет только рада, конечно. Ей же скучно одной.
Это был прямой вызов. Удар наотмашь. Он не просто подтвердил планы, он втянул её в это, приписав ей радость от предстоящего сборища. Он ждал взрыва. Но Лера лишь медленно закрыла крышку ноутбука. Затем встала и, не сказав ни слова, ушла в спальню.
Стас остался один в гостиной, чувствуя себя идиотом. Его провокация провалилась, растворившись в её безразличии. Он не знал, что в спальне Лера снова открыла ноутбук. Она не искала рецепты или новую одежду. Она вбила в поисковик два слова: «экспресс-уборка после вечеринки». На первом же сайте была яркая кнопка «Вызвать бригаду» и чётко прописанный прайс. Она посмотрела на цифру — две тысячи рублей. Затем спокойно достала свой телефон и сохранила номер клининговой компании в контактах под нейтральным именем «Сервис». Она не сомневалась. Блеф закончился. Обратный отсчёт до следующей пятницы начался.
Пятница наступила не как обычный конец рабочей недели, а как назначенный день дуэли. Утром Лера встала раньше обычного. Она не стала будить Стаса. Её движения на кухне были тихими и выверенными, словно она совершала какой-то ритуал. Она приготовила кофе только для себя, выпила его, стоя у окна и глядя на просыпающийся город. В её спокойствии не было ни грамма притворства. Она просто перешла в другой режим существования, где эмоции были лишним, мешающим балластом. Перед уходом на работу она не сказала ему «пока». Она просто взяла свою сумку и тихо прикрыла за собой входную дверь.
Стас, проснувшись в пустой квартире, почувствовал укол тревоги. Эта тишина давила сильнее любого крика. Но мужское упрямство и нежелание признавать свою неправоту взяли верх. Он расценил её утреннее поведение как последний акт молчаливой драмы перед неизбежной капитуляцией. «Ничего, — подумал он, — сегодня придут парни, повеселимся, а к завтрашнему вечеру остынет». Он сам пошёл в магазин, купил несколько упаковок пива, рыбу, чипсы — подготовил плацдарм для вечернего «отдыха». Это был уже не просто дружеский сбор, это был акт самоутверждения. Он доказывал — ей, себе, друзьям — что это его территория, и правила здесь устанавливает он.
Друзья начали подтягиваться к восьми вечера. Атмосфера с самого начала была какой-то лихорадочной и нарочито развязной. Стас, чувствуя себя хозяином положения, подливал масла в огонь. Он громче обычного смеялся, рассказывал скабрезные анекдоты и всячески поощрял небрежность. Упала пачка чипсов, рассыпавшись по ковру?
— А, ерунда, потом уберём! — махал рукой Стас. Пролили пиво на подлокотник дивана? — Ребята, расслабьтесь, диван всё стерпит!
Они будто метили территорию, оставляя следы своего пребывания с вызывающим пренебрежением. Каждый пустой пакет, каждая брошенная на пол салфетка были маленьким флажком, установленным на завоёванной земле. Футбол орал на предельной громкости, заглушая не только голоса, но и остатки совести. Стас был тамадой на этом пиру во время чумы их семейных отношений, и ему казалось, что он побеждает.
Лера вернулась ближе к часу ночи. Она открыла дверь своим ключом и замерла. Первое, что ударило в неё — это запах. Смесь прокисшего пива, пота, дешёвых ароматизаторов от сухариков и чего-то ещё, неопределимо-кислого. Это был запах дешёвого бара в конце самой бурной ночи. Затем она увидела картину. Это было не просто грязно. Это было похоже на место преступления против здравого смысла. Кухня и гостиная слились в единое пространство хаоса. Липкие лужи на полу, в которых плавали крошки и окурки. Горы бутылок и банок были свалены не только на столе, но и прямо на полу у дивана. Кто-то из друзей, видимо, разулся и оставил один грязный носок на журнальном столике.
А посреди всего этого, на диване, в неестественной позе, раскинув руки, спал Стас. Его голова была запрокинута, рот приоткрыт, и он издавал тихие, прерывистые всхрапывания. Он не выглядел победителем. Он выглядел жалко. Как солдат, уснувший на поле битвы после позорной капитуляции.
Лера не испытала ни злости, ни отвращения. Только холодную, кристальную ясность. Она тихо прошла в комнату, стараясь не наступать на самые крупные куски мусора. Достала из сумки телефон. Включила камеру. Холодный, безжалостный свет вспышки несколько раз выхватил из темноты самые яркие детали погрома: носок на столике, лужу пива, в которой плавала размокшая пицца, лицо спящего Стаса. Она делала это методично, как криминалист, фиксирующий улики.
Затем она убрала телефон, нашла в контактах сохранённый номер «Сервис» и нажала кнопку вызова.
— Доброй ночи. Экспресс-уборка. Я могу сделать заказ? — её голос был ровным и деловым. Через сорок минут в дверь позвонили. Лера открыла. На пороге стояли двое — мужчина и женщина в синей униформе с логотипом клининговой компании. Они без удивления окинули взглядом поле боя. — Вечеринка удалась, — констатировал мужчина.
— Проходите, — так же спокойно ответила Лера. — Нужно убрать всё. Пол, поверхности, мусор. Полная дезинфекция.
Через несколько минут квартиру наполнил монотонный, чужеродный гул мощного промышленного пылесоса. Этот звук, громкий и настойчивый, прорвался сквозь туман похмельного сна Стаса. Он заворочался, недовольно замычал и открыл глаза. Сначала он не понял, где находится. Яркий свет резал глаза. В его собственной квартире двигались незнакомые люди в униформе. Один методично собирал бутылки, другая орудовала шваброй. А у стены, сложив руки на груди, стояла Лера. Она не смотрела на рабочих. Она смотрела на него. И в её взгляде не было ни капли злости. Только холодное, бесстрастное наблюдение, как учёный смотрит на подопытное животное в клетке. В этот момент Стас понял, что это не сон. Это был приговор, приведённый в исполнение.
За час квартира преобразилась. Она сияла неестественной, почти больничной чистотой. Исчезли не только бутылки и крошки, но и сам дух дома. Вместо привычного запаха кофе и чего-то уютного в воздухе стоял резкий, химический аромат лимонного дезинфектора. Рабочие, получив оплату, вежливо попрощались и ушли, оставив за собой идеальный порядок и оглушительную тишину. Стас всё это время сидел на краю дивана, сжавшись, как провинившийся школьник, пойманный директором. Он не произнёс ни слова, пока в замке не щёлкнул ключ, отсекая их от внешнего мира.
Лера молча прошла на кухню. Положила на идеально чистый, обезжиренный стол маленький белый чек. Затем повернулась к Стасу. Он поднял на неё глаза, и в них плескалась ярость, смешанная с унижением.
— Ты… Ты что наделала? — его голос был низким и хриплым. Он не кричал. Он сипел, как проколотая шина, из которой медленно выходит воздух. — Ты притащила в наш дом чужих людей… Ты выставила меня посмешищем! Чтобы они ходили тут, смотрели…
Он вскочил на ноги. Его кулаки сжались. Он сделал шаг к ней, и на мгновение в его взгляде промелькнуло что-то дикое, первобытное. Но Лера не отступила. Она даже не моргнула. Она смотрела на него прямо, и её спокойствие действовало на него, как вода на раскалённое масло, заставляя кипеть ещё сильнее.
— Ты унизила меня перед какими-то уборщиками! Ты заплатила им, чтобы они убирали за мной! Ты понимаешь, что ты сделала?
И вот тогда она заговорила. Её голос не дрожал. Он был твёрдым, как сталь, и каждое слово било точно в цель, без промаха.
— Я не буду убирать за твоими друзьями! Если они снова придут сюда пить пиво и смотреть футбол, то пусть ночуют на этом же пролитом пиве! Это мой дом, а не их пивнушка!
Эта фраза, произнесённая с ледяной яростью, повисла в стерильном воздухе. Она была точкой отсчёта для настоящего взрыва, который зрел в ней месяцами.
— Ты говоришь про унижение? — она сделала шаг навстречу ему, и теперь уже он инстинктивно отшатнулся. — Унижение — это когда я в субботу утром отскребаю от пола присохшую рыбу, которую жрал твой Витёк! Унижение — это когда я нахожу чужие грязные носки на подушках, на которых сплю! Унижение — это когда я возвращаюсь после суток на работе, а мой муж даже не может поднять свою задницу, чтобы встретить меня в чистой квартире! Ты думаешь, дело в этих двух тысячах? — она ткнула пальцем в сторону чека. — Не будь идиотом. Дело в тебе.
Её слова лились потоком, но это был не истеричный поток, а выверенный, жестокий удар за ударом.
— Твои друзья… Ты правда думаешь, что они тебя уважают? Что они приходят к тебе? Нет. Они приходят в бесплатный бар с большим телевизором. Они приходят туда, где можно свинячить, зная, что за ними приберут. Они видят в тебе не друга, Стас. Они видят в тебе удобное место. Бесплатную жилплощадь с бесплатным приложением в виде жены-уборщицы. А ты и рад. Ты покупаешь их дружбу за упаковку пива и за мой счёт. За счёт моего времени, моих сил и моего самоуважения.
Последние слова она произнесла почти шёпотом, но от этого они прозвучали ещё оглушительнее. Они попали точно в цель, в самое сердце его мужского эго. Ярость на его лице сменилась растерянностью, а затем — уродливой гримасой обиды.
— Ты жестокая… — выдавил он.
— Нет, — отрезала Лера. — Я просто закончила быть удобной.
Она развернулась и ушла в спальню. Не хлопнув дверью. Просто закрыв её за собой. Стас остался один посреди этой идеальной, чужой чистоты. Запах хлорки въедался в нос. Он посмотрел на чек, лежавший на столе. Маленький белый прямоугольник бумаги. Некролог их отношениям. Он не пошёл за ней. Она не вышла к нему. Они остались в одной квартире, разделённые не стеной, а чем-то гораздо более прочным. Между ними больше не было ничего, кроме выжженной дотла земли и счёта на две тысячи рублей…
