Марина стояла у окна, крепко сжимая в руках телефон. Разговор с Сергеем никак не шёл из головы. «Мама просто хочет быть ближе к нам», – его слова звучали как оправдание. Как будто он сам не верил в то, что говорит.
Весенний ветер трепал занавески, занося в квартиру запах черёмухи и свежескошенной травы. Обычно этот аромат радовал её, напоминая о детстве в деревне у бабушки. Но сегодня… Сегодня даже любимые запахи казались предателями, дразня воспоминаниями о той простой жизни, когда решения принимались легко и чисто.
– Мариночка, я же как лучше хочу, – раздался в памяти елейный голос свекрови. – В моём возрасте женщина должна быть рядом с сыном. Это естественно.
Естественно? Марина горько усмехнулась. Что естественного в том, чтобы вторгаться в чужую семью без приглашения? Пятнадцать лет они с Сергеем строили свой мир, свои традиции, свои правила. А теперь Анна Петровна решила, что пора всё это перекроить под себя.
Телефон в руке завибрировал – сообщение от золовки: «Маринка, ты же понимаешь, маме тяжело одной. Нельзя быть такой эгоисткой».
Эгоисткой. Вот как теперь называется желание защитить свою семью. Марина подошла к книжной полке, где стояли их с Сергеем свадебные фотографии. Молодые, счастливые лица. Сергей смотрит на неё с такой нежностью… Где теперь эта нежность? Растворилась в бесконечных «мама сказала», «мама считает», «мама волнуется».
Женщина провела пальцем по рамке фотографии, смахивая невидимую пылинку. На кухне тикали часы – подарок свекрови на новоселье. Каждый их удар теперь отдавался в висках неумолимым напоминанием: время уходит, решать нужно сейчас.
– Я не позволю твоим родственникам разрушить нашу семью, – твёрдо произнесла Марина, глядя на фотографию мужа. Её голос, неожиданно сильный в пустой квартире, словно придал ей решимости.
Она достала телефон и набрала номер Сергея. Хватит молчать и терпеть. Пришло время честного разговора, каким бы трудным он ни был.
Сергей вернулся домой поздно – часы в прихожей показывали начало девятого. С каждым его шагом в прихожей сердце Марины билось всё сильнее. Она слышала, как он непривычно долго возится с обувью, словно нарочно растягивая время перед неизбежным разговором.
Шорох куртки, звяканье ключей на полке – каждый звук отдавался в висках. Она сидела за кухонным столом, стараясь унять дрожь в пальцах, и ждала.
– Ты… не легла? – его голос прозвучал глухо от дверного проёма. Сергей замер на пороге кухни, машинально теребя узел галстука. В тусклом свете его лицо казалось осунувшимся, а в глазах читалась тревога. В его голосе сквозила усталость, но Марина различила и что-то ещё… Вину?
– Нам нужно поговорить, – она подняла глаза, встречаясь с его взглядом. – И на этот раз по-настоящему.
Сергей тяжело опустился на стул напротив. В тусклом свете кухонной лампы его лицо казалось осунувшимся, постаревшим. Когда это случилось? Когда их семейные ужины превратились в молчаливые посиделки, а разговоры – в попытки избежать главного?
– Марин, я знаю, что ты хочешь сказать…
– Нет, не знаешь, – она перебила его, и её голос дрогнул. – Потому что ты не слушаешь. Уже давно не слушаешь.
Он потёр переносицу – жест, который она знала наизусть. Так он делал всегда, когда чувствовал себя загнанным в угол.
– Что ты хочешь от меня? Она моя мать. Я не могу просто…
– А я твоя жена! – слова вырвались громче, чем она хотела. – Я женщина, которой ты пятнадцать лет назад обещал, что мы всегда будем вместе принимать решения. Помнишь?
В кухне повисла тяжёлая тишина. Где-то наверху соседи двигали мебель, и этот приглушённый скрежет казался насмешкой над их разговором.
– Твоя сестра сегодня написала мне, – продолжила Марина тише. – Назвала эгоисткой. Знаешь, почему? Потому что я не хочу, чтобы наш дом превратился в проходной двор, где каждый указывает, как нам жить.
Сергей вскинул голову: – Они просто беспокоятся…
– О чём? – Марина почувствовала, как к горлу подступают слёзы. – О том, как бы половчее управлять нашей жизнью? Твоя мама уже распланировала, где поставит свою кровать в детской. Представляешь? В детской наших детей!
– Это временно…
– Ничего временного не бывает, когда дело касается твоей матери, – Марина встала, опираясь руками о стол. – Помнишь, как она «временно» осталась на неделю после рождения Алёшки? Два месяца, Серёжа. Два месяца я не могла спокойно кормить ребёнка, потому что она считала нужным давать советы каждые пять минут!
Она видела, как муж побледнел. Да, это был удар ниже пояса – вспоминать те тяжёлые дни. Но разве у неё остался выбор?
– Я устала, Серёжа, – её голос стал тихим, почти шёпотом. – Устала быть плохой невесткой, которая не ценит заботу. Устала от того, что наша семья превращается в филиал твоего родительского дома. И я… я больше не могу так жить.
Утро выдалось промозглым. Марина стояла у плиты, механически помешивая кашу, когда телефон разразился очередной трелью. Светка, сестра Сергея. Третий звонок за неделю.
– Марин, ну что ты делаешь? – голос золовки сочился укоризной. – Мама вчера полночи проплакала. Говорит, ты её совсем не любишь.
Ложка замерла в руке. По кухне поплыл запах подгорающей каши.
– Света, давай не будем…
– Нет, будем! – В трубке послышался резкий выдох. – Ты же знаешь, у мамы давление. Врач сказал – нужен постоянный присмотр. А ты… ты только о себе думаешь!
Марина отключила плиту. Руки дрожали. «О себе думаю? А кто думает о моих детях, о нашей семье?»
– Мама просто хочет быть рядом с внуками, – не унималась Светка. – Что в этом плохого? Она и готовить будет, и с детьми посидит. Ты же сама жаловалась, что устаёшь.
«Да, жаловалась, – мысленно согласилась Марина. – По-родственному, по-простому. А теперь эти слова превратились в оружие против меня».
– Светлана, – собственный голос показался чужим, – я ценю заботу Анны Петровны. Правда. Но переезд… это слишком.
– Слишком? – В голосе золовки зазвенел металл. – Знаешь, что слишком? То, как ты отталкиваешь родных мужа. Мы же семья! А ты строишь стены.
За окном хлестал дождь. Капли бились о стекло с остервенением, словно поддерживая обвинения Светланы.
– И вообще, – продолжала та, – раз уж зашёл разговор… Мне нужна помощь с лечением. Курс дорогой, сама знаешь. А вы с Серёжей… у вас же есть сбережения.
Марина прикрыла глаза. Вот оно. Главное. То, о чём шептались все последние семейные посиделки.
– Света, эти деньги на образование детей.
– Да что ты говоришь! – В трубке раздался истеричный смешок. – Детям ещё учиться и учиться, а я болею сейчас! Или мое здоровье для тебя ничего не значит?
Марина смотрела на свое отражение в тёмном окне. Осунувшееся лицо, тени под глазами. Когда она успела так измениться?
– Я поговорю с Сергеем, – наконец произнесла она устало.
– Вот и правильно, – тут же смягчилась Светлана. – Поговори. А то мама волнуется. Говорит, сердце к вечеру прихватывает…
Отключив телефон, Марина тяжело опустилась на стул. В детской послышалось шебуршание – просыпались дети. Нужно собирать их в школу, готовить завтрак, жить дальше. Но внутри всё сжималось от понимания: это только начало. Они не остановятся. Будут давить, пока не сломают все границы, все стены, которые она так старательно строила все эти годы.
Подгоревшая каша в кастрюле пахла горечью. Как сама её жизнь в последнее время.
Звонок в дверь раздался как гром среди ясного неба. Марина застыла с недоглаженной рубашкой Алёшки в руках. Сердце пропустило удар – она знала этот требовательный, долгий звонок.
За дверью стояла Анна Петровна. В одной руке – объёмная сумка, в другой – пакет с продуктами. За её спиной маячил растерянный Сергей.
– Мариночка, милая! – свекровь шагнула через порог, не дожидаясь приглашения. – А я вот решила… что же тянуть? Сама видишь, Серёженька на работе целыми днями, ты замотанная. А тут я помогу…
Марина стояла, не в силах пошевелиться. В ушах зашумело, комната поплыла перед глазами.
– Анна Петровна, – её голос прозвучал хрипло, – мы же не договаривались…
– А чего договариваться? – свекровь уже снимала пальто. – Я мать, имею право побыть с сыном. Вот, котлеток навертела, борщ сварю…
– Мама, – Сергей наконец подал голос, – может, стоило сначала…
– Что сначала? – она всплеснула руками. – Вечно вы откладываете! А я не молодею. Вон, давление скачет, сердце пошаливает…
Марина перевела взгляд на мужа. Он стоял, опустив глаза, будто провинившийся школьник. И в этот момент что-то внутри неё оборвалось.
– Нет, – тихо, но твёрдо произнесла она.
– Что «нет», Мариночка? – свекровь уже направлялась в кухню.
– Я сказала – НЕТ! – Марина почувствовала, как по щекам катятся слёзы. – Вы не можете вот так просто прийти и… и…
– Марина! – В голосе Сергея послышалась паника.
– Замолчи! – она резко повернулась к мужу. – Ты… ты всё это подстроил? Знал, что она придёт?
Его молчание было красноречивее любых слов.
– Господи… – Марина прижала ладони к лицу. – Вы все… вы просто… – она задыхалась от рыданий.
– Доченька, да что же ты так разволновалась? – Анна Петровна попыталась обнять её. – Мы же семья…
– Не трогайте меня! – Марина отшатнулась. – Какая семья? Где была эта семья, когда я ночами не спала с детьми? Когда я разрывалась между работой и домом? А теперь… теперь вы решили, что можно просто прийти и…
– Марин, успокойся, – Сергей сделал шаг к ней.
– Успокоиться? – она истерически рассмеялась. – Хорошо. Я спокойна. Более чем. – Она вытерла слёзы и посмотрела мужу прямо в глаза. – Выбирай, Сергей. Прямо сейчас.
– Что? – он побледнел.
– Выбирай. Или твоя мать уходит сейчас же, и мы с тобой начинаем жить своей семьёй, без вмешательства родственников. Или… – её голос дрогнул, – или ухожу я. С детьми.
– Да как ты можешь! – ахнула Анна Петровна. – Сынок, ты слышишь, что она говорит?
Но Марина уже не слушала. Она смотрела только на мужа, чувствуя, как каждая секунда его молчания вбивает между ними невидимый клин.
В комнате повисла звенящая тишина. В висках стучало так, что Марина едва слышала собственные мысли. Она смотрела на мужа, который стоял, словно провинившийся мальчишка – ссутулившись, уставившись в пол.
– Мам, – голос Сергея звучал глухо и надломленно. – Выйди, пожалуйста. Нам надо поговорить с Мариной.
– Сынок, ну зачем же…
– Мама! – он резко вскинул голову, и впервые за все эти годы в его голосе зазвенела сталь. – Я сказал – выйди!
Она отступила на шаг, схватилась за сердце: – Что же ты делаешь? Мать родную гонишь?
– Нет, мам, – он встретился с ней взглядом. – Я наконец-то делаю то, что должен был сделать давно. Спасаю свою семью.
Свекровь замерла, недоверчиво глядя то на сына, то на невестку, будто не узнавая человека, которого вырастила.
Потом медленно, словно во сне, начала надевать пальто.
– Я… я зайду завтра, – пробормотала она, затягивая пояс трясущимися руками.
– Нет, мама. Я сам приеду к тебе. Завтра. И мы всё обсудим.
Когда дверь за Анной Петровной закрылась, Марина почувствовала, как подкашиваются ноги. Она опустилась на банкетку в прихожей, глядя в одну точку.
Сергей сел рядом, не касаясь её. Тишина между ними больше не звенела – она словно вибрировала от невысказанных слов.
– Прости меня, – его шёпот был едва слышен. – Я… я всё делал неправильно.
Марина молчала.
– Знаешь, – продолжил он, разглядывая свои руки, – я ведь правда думал, что смогу всех защитить. Маму – от одиночества, тебя – от лишних забот… – он горько усмехнулся. – А в итоге чуть не потерял самое дорогое.
– Почему ты не поговорил со мной? – её голос дрогнул. – Почему позволил им… им всем…
– Потому что я трус, – он резко встал, прошёлся по коридору. – Было проще соглашаться со всеми, чем принимать решения. Проще кивать маме, чем объяснять ей про границы. Проще… проще предавать тебя по чуть-чуть, чем набраться смелости и сказать «нет».
Марина подняла на него глаза: – И что теперь?
– Теперь, – он вернулся, опустился перед ней на колени, – теперь я сделаю то, что должен был сделать давно. – Он осторожно взял её руки в свои. – Я найду маме хорошую квартиру с уходом. Там есть медсестры, занятия, общество… Она будет под присмотром, но не в нашей семье.
– А Света? Её лечение…
– Я узнал про государственную программу. Помогу ей оформить документы, но наши сбережения останутся детям. – Он сжал её пальцы. – Я больше не позволю никому вмешиваться в нашу жизнь. Даже если придётся воевать со всей роднёй.
Марина почувствовала, как по щеке скатилась слеза – последняя на сегодня.
– Ты правда сможешь?
– Нет, – он покачал головой и впервые за вечер улыбнулся. – Мы сможем. Вместе. Как и должно быть.
