— Ларис, привет! А я с новостями, и не просто так, а с отличными! — голос Егора, гулкий и самодовольный, ворвался в уютную тишину кухни, как сквозняк в натопленную комнату. Он бросил на стул портфель, издавший глухой стук, и с видом триумфатора вошёл следом.
Лариса оторвалась от экрана ноутбука, где с наслаждением в сотый раз перечитывала программу своего предстоящего отпуска. Отпуска, выстраданного, вымоленного у начальства именно на эти две недели в начале бархатного сезона. Она уже чувствовала запах сосен в приморском парке, уже представляла, как будет сидеть с книгой на веранде маленького гостевого домика, который присмотрела ещё весной. Она медленно моргнула, возвращаясь из своих мечтаний в реальность кухни, пахнущей свежесваренным кофе и его, Егора, резким парфюмом.
— С какими? Премию дали? — спросила она, делая маленький глоток из своей любимой чашки.
— Лучше! — Егор расплылся в широкой улыбке, той самой, которую он использовал, когда считал, что осчастливил всё человечество. — Звонила Светка. Моя. Приезжают к нам! На две недельки, как раз на твой отпуск попадают. Представляешь, как здорово совпало! Она, муж её, ну и спиногрызы их, оба. Весь табор в сборе!
Лариса поставила чашку на стол. Кофе вдруг показался ей горьким и остывшим. Она почувствовала, как внутри что-то сжалось в тугой, холодный узел. Совпало. Какое точное, какое убийственное слово.
— К нам? — переспросила она, и в её голосе не было ни капли радости. — В нашу двухкомнатную квартиру? Все вчетвером?
— Ну а куда им ещё? — искренне удивился Егор. Он уже хозяйничал у холодильника, доставая упаковку сосисок. — Не в гостиницу же им ехать, родня всё-таки. Мы на диване в гостиной, им нашу спальню отдадим, всё по-человечески. Я уже всё придумал! Ты же у меня на машине, права есть. Город им покажешь, в пригород свозишь, на фонтаны. Они ж у нас ни разу не были толком. А я, сам понимаешь, на работе весь день, зашиваюсь. А тебе-то что, в отпуске всё равно заняться нечем будет. Идеально же!
Он говорил это так буднично, так уверенно, словно зачитывал уже утверждённый и не подлежащий обжалованию приказ. Словно её отпуск был не её личным, заслуженным временем, а каким-то свободным ресурсом, который он, как рачительный хозяин, нашёл куда пристроить. В его картине мира всё действительно выглядело идеально. Он — заботливый брат и занятой добытчик. Она — свободная от дел жена, которая с радостью возьмёт на себя развлекательную программу для его родственников.
Лариса смотрела на его широкую спину, на то, как он деловито разрывает упаковку с сосисками, и чувствовала, как холодный узел внутри неё начинает разворачиваться, превращаясь в раскалённую спираль ярости. Она молчала несколько секунд, давая этой ярости дойти до нужной температуры — не кипящей, а той, при которой плавят сталь.
— Я не собираюсь быть личным шофёром и экскурсоводом для твоей сестры и её семейства, когда они приедут! То, что у меня отпуск на это время, не значит, что у меня своих дел нет и я ими и буду заниматься, кстати, а не твоей роднёй, которая мне и даром не нужна!
Егор замер с сосиской в руке. Он медленно повернулся. Улыбка сползла с его лица, оставив недоумённое, почти обиженное выражение. Он явно не ожидал такого прямого и незавуалированного бунта.
— Ты чего? С ума сошла? Какие у тебя могут быть дела? — он попытался обратить всё в шутку, но получилось плохо. — Лар, ну не начинай. Это же Светка, моя сестра. Они столько лет собирались. Неудобно же отказывать.
— А мне удобно, — отрезала Лариса, глядя ему прямо в глаза. Её взгляд был твёрд, как гранит. — Мне удобно провести свой отпуск так, как я его спланировала. Без гостей, без чужих детей и без ежедневных обязательных поездок по «достопримечательностям». Ты всё придумал? Замечательно. Теперь сам и думай, как будешь их развлекать.
Егор положил сосиски на стол и подошёл ближе. Он навис над ней, пытаясь подавить своим ростом, своей массой. Его лицо выражало крайнюю степень раздражения, смешанного с растерянностью. Он не понимал, как его идеальный план мог дать такую трещину.
— Лариса, ну что тебе стоит? — произнёс он ту самую фразу, коронную, убийственную в своей простоте и эгоизме. — Всё равно дома сидишь! Подумаешь, пару раз их куда-то свозишь. Не переломишься же. Что за характер? Нельзя же быть такой эгоисткой!
Именно в этот момент Лариса поняла, что дальнейший разговор абсолютно бессмыслен. Спорить, доказывать, объяснять было всё равно что читать лекцию о высшей математике коту. Он не просто не понимал. Он не хотел понимать. Она была функцией. Полезной опцией. И сейчас эта опция дала сбой. И он не собирался её чинить, он просто хотел заставить её работать. Что ж. Она молча отвела взгляд от его гневного лица и снова посмотрела на экран ноутбука. Но видела она уже не программу отдыха. Она видела план действий. Холодный, чёткий и неотвратимый.
— Ты прав. Совсем нечего делать, — с тихим, почти небрежным согласием произнесла Лариса.
Она молча, с какой-то отстранённой аккуратностью, отодвинула от себя остывший кофе и придвинула ноутбук. Егор, всё ещё стоявший посреди кухни, не понял этой внезапной смены тактики. Он ожидал продолжения спора, упрёков, возможно, даже слёз, которые можно было бы проигнорировать, а потом великодушно простить. Но эта внезапная, холодная покорность его сбила с толку. Он наблюдал за ней, хмуря брови, пытаясь разгадать, какую новую форму протеста она изобрела. Может, решила демонстративно искать билеты куда-нибудь подальше? Детский сад.
Но Лариса не открывала сайты авиакомпаний. Она с хирургической точностью кликнула по закладке в браузере. На экране развернулась главная страница местного загородного санатория «Сосновый бор» — пасторальная картинка с соснами, аккуратными дорожками и корпусами в стиле сталинского ампира. Место, которое в их городе считалось дорогим и престижным пристанищем для тех, кто устал от суеты. Егор продолжал смотреть, как её пальцы двигались по клавиатуре. Они не стучали, а нажимали на клавиши — медленно, весомо, будто каждое нажатие имело необратимые последствия.
Она открыла раздел бронирования. Выбрала даты. Дата заезда — день в день с планируемым прибытием его сестры Светланы. Дата выезда — день их предполагаемого отъезда. Две недели. Четырнадцать ночей. Затем она пролистала варианты номеров, проигнорировав стандартные, и уверенно кликнула на «Одноместный Люкс». На экране появилась фотография просторной комнаты с большой кроватью, балконом и надписью «В стоимость включено трёхразовое питание, консультация врача, массаж воротниковой зоны и кислородные коктейли».
Егор всё ещё не осознавал масштаба происходящего. Он решил, что это какая-то глупая, пустая демонстрация. Угроза, которая ничем не закончится. Он даже усмехнулся про себя: ну-ну, поиграй в независимую.
Лариса спокойно заполнила свои паспортные данные. Затем встала, подошла к общей ключнице в коридоре, где у них лежал кошелёк с общими деньгами и его запасными картами. Взяла его зарплатную карту. Егор дёрнулся, инстинктивно шагнув к ней.
— Ты что делаешь?
Она не ответила. Вернулась к столу, вбила шестнадцать цифр, срок действия и три цифры с оборота. Нажала кнопку «Оплатить». Секунду система думала, а затем на экране высветилось зелёное окно: «Оплата прошла успешно. Ваше бронирование подтверждено».
Егор смотрел на экран, и до него начало доходить. Это был не блеф. Это была диверсия.
Жужжание старенького принтера в коридоре прозвучало в наступившей тишине громче набатного колокола. Лариса встала, прошла в коридор и вернулась с тёплым, только что отпечатанным листом А4. Она не бросила его на стол, не швырнула мужу в лицо. Она плавно положила его на столешницу рядом с его рукой, которой он опирался о стол. Текст был обращён к нему.
— Это мои планы, — её голос был абсолютно ровным, без тени эмоций, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. — Заезд — в день приезда твоей сестры. Я буду отдыхать, ходить на массаж и пить кислородные коктейли.
Его глаза пробежались по строчкам. Санаторий «Сосновый бор». ФИО: Лариса Викторовна К. Даты. Номер: Люкс. И в самом низу жирным шрифтом: «Итого к оплате: 84 000 рублей». Эта цифра ударила его под дых сильнее любого кулака. Кровь бросилась ему в лицо, зашумела в ушах.
— А ты, — закончила она свою мысль с той же убийственной невозмутимостью, — можешь взять отпуск за свой счёт, чтобы развлекать свою родню. Или больничный. Или как тебе будет удобнее. Раз уж ты так хорошо всё спланировал за меня, я решила тоже тебя не беспокоить своими планами. Сюрприз.
Он наконец поднял на неё взгляд. Его лицо из растерянного стало багровым.
— Ты… ты что творишь?! — прохрипел он, и голос сорвался от внезапного спазма в горле. — Ты совсем ополоумела? Восемьдесят четыре тысячи?! С моей карты?! Да я сейчас же… я отменю это всё к чертям!
Лариса даже не шелохнулась. Она смотрела на его искажённое гневом лицо с тем же бесстрастным спокойствием, с каким энтомолог наблюдает за бьющейся в банке бабочкой. Она чуть наклонила голову, словно прислушиваясь к его словам, оценивая их вес. Веса в них не было.
— Не отменишь, — тихо, но абсолютно уверенно произнесла она.
— Это ещё почему?! — взвился он. — Позвоню им и скажу, что платёж был ошибочным! Что ты без моего ведома всё сделала!
— Можешь звонить, — она едва заметно повела плечом, словно смахивая невидимую пылинку. — Только ты сначала дочитай то, что на бумажке написано. Там внизу, под итоговой суммой, есть сноска. Мелким шрифтом, как это обычно бывает. Я не просто так этот санаторий выбрала, Егор. Я выбирала самый лучший. И самый предусмотрительный. У них невозвратный тариф на бронирования со скидкой. А я, видишь ли, удачно попала на акцию. При отмене бронирования удерживается сто процентов от уплаченной суммы.
Она сделала паузу, давая информации проникнуть ему в мозг и взорваться там.
— Так что, если ты хочешь подарить этому прекрасному заведению восемьдесят четыре тысячи рублей просто за то, что они существуют, — действуй. Карта твоя, деньги твои. Можешь себе позволить.
Егор выхватил лист со стола. Бумага зашуршала в его дрожащих пальцах. Его глаза лихорадочно забегали по строчкам, пропуская вежливые формулировки и впиваясь в суть. И он нашёл. Нашёл этот абзац, набранный убористым курсивом. «В случае отмены бронирования по тарифу «Бархатный сезон» со стороны гостя, внесённая предоплата в размере 100% стоимости услуг не возвращается».
Он сжал кулаки с такой силой, что бумага в его руке превратилась в бесформенный комок. Это был мат в три хода. Идеально разыгранная партия, в которой он оказался не гроссмейстером, а пешкой, которую только что сбросили с доски. Его лицо из багрового стало пепельно-серым. Он понял, что она не просто психанула. Она всё просчитала. Это был не эмоциональный срыв, а холодный, выверенный удар.
— Ты… ты специально, — выдохнул он, и в его голосе уже не было гнева, только бессильная, удушающая злоба. — Ты всё это спланировала. Каждое слово.
— Я спланировала свой отпуск, — поправила его Лариса, не повышая тона. — Единственный за этот чёртов год. Отпуск, в котором я хотела спать до обеда, читать книги и ни о ком не думать. А ты, не спросив меня, решил, что мой отпуск — это бесплатное приложение к твоему желанию выслужиться перед сестрой. Ты решил, что моё время ничего не стоит. Что я — функция, а не человек. Я всего лишь защитила своё личное пространство и свои планы. Единственным способом, который оказался для тебя достаточно убедительным. Раз слова не помогли.
Он смотрел на неё, и в его взгляде была смесь ненависти и какого-то животного страха. Он впервые увидел её такой — не уступчивой, не идущей на компромисс, не сглаживающей углы Ларисой, а чужим, незнакомым человеком с глазами из полярного льда.
— Но… что я им скажу? — это был последний, самый жалкий его аргумент. Апелляция к общественному мнению в лице его семьи. — Светка уже билеты купила! Они через две недели приезжают! Что я им скажу, Лариса?!
Она поднялась из-за стола, подошла к раковине и вылила остатки кофе. Звук тонкой струйки, бьющей о металл, был единственным звуком в кухне.
— Понятия не имею, — ответила она, не поворачиваясь. — Скажи им правду. Что ты гениальный планировщик, который забыл о существовании собственной жены. Или соври, что у меня внезапно обнаружилась заразная болезнь. Или что меня похитили инопланетяне. Это твоя сестра, Егор. Твоя родня. Твои обещания. Тебе и разбираться с последствиями своих решений. Я к этому цирку больше не имею ни малейшего отношения.
Она сполоснула чашку, поставила её на сушилку и, не взглянув на него, вышла из кухни. Оставив его одного посреди холодного, враждебного пространства, с комком бумаги в руке — счетом за его собственную самоуверенность.
Он нашёл её в гостиной. Она не пряталась, не запиралась в спальне. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и читала книгу. Свет от торшера падал на страницы и на её спокойное, сосредоточенное лицо, создавая островок умиротворения посреди их квартиры, воздух в которой, казалось, загустел и начал потрескивать от напряжения. Егор ворвался в эту идиллию, как носорог в цветочную лавку. В руке он всё ещё сжимал скомканный лист бумаги, ставший символом его поражения.
— Ты сейчас же возьмёшь телефон, позвонишь в этот свой санаторий и всё отменишь, — прорычал он, останавливаясь посреди комнаты. Это был не вопрос и не просьба. Это был приказ, последний выстрел тонущего адмирала, пытающегося сохранить власть над мятежным кораблём.
Лариса не вздрогнула. Она медленно, словно нехотя, оторвала взгляд от книги, аккуратно заложила страницу пальцем и подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни вины. Только холодное, вежливое любопытство.
— Я не буду этого делать, Егор.
— Я не спрашиваю, будешь ты или нет! Я тебе говорю! — он шагнул к ней, его тень накрыла её. — Это были наши общие деньги! Накопления! Ты не имела права ими так распоряжаться!
— Ты тоже не имел права распоряжаться моим отпуском, моим временем и моими нервами, — парировала она тем же ровным тоном. — Но ты почему-то решил, что имеешь. Считай это платой за услугу, которую я не собираюсь оказывать. Такса за работу шофёра и аниматора. Судя по всему, она оказалась довольно высокой. Тебе стоило сначала изучить рынок.
Его лицо дёрнулось. Он понял, что прямые угрозы не работают. Он резко сменил тактику, переходя от штурма к осаде. Его голос стал ниже, в нём появились вкрадчивые, почти умоляющие нотки.
— Ладно. Хорошо. Ты победила. Я был неправ, что не спросил, — начал он, делая шаг назад, пытаясь выглядеть миролюбиво. — Давай договоримся. Ну не на две же недели! Давай ты поедешь на одну? На вторую. А первую неделю побудешь с ними. Я им скажу, что у тебя дела были неотложные. А? Всего одна неделя, Ларис. Ну что тебе, жалко?
Это была его старая, проверенная уловка. Уступить в малом, чтобы выиграть в главном. Создать иллюзию компромисса, который на самом деле был всего лишь очередной формой её капитуляции. Раньше это работало. Но не сегодня.
— Егор, это не восточный базар, а я не торговка коврами, — ответила она, и лёгкая усмешка тронула уголки её губ, что взбесило его ещё больше. — Мы не торгуемся. Я приняла решение, основанное на твоём поведении. И оно не подлежит пересмотру или корректировке. Все четырнадцать дней. Или восемьдесят четыре тысячи рублей, выброшенные на ветер. Выбор за тобой.
Он понял, что и этот путь ведёт в тупик. Отчаяние и злость заставили его перейти к последнему средству — давлению на чувство вины.
— Ты хоть понимаешь, в какое положение ты меня ставишь? — заговорил он громко, почти срываясь на крик, размахивая руками. — Что я им скажу?! Что моя жена — эгоистичная стерва, которая ненавидит мою семью и сбежала из дома, лишь бы их не видеть?! Они же ко мне едут! Ко мне! А ты, как моя жена, должна…
— Ничего я тебе не должна, — прервала его Лариса. Она отложила книгу и выпрямилась. Её спокойствие начало действовать ему на нервы сильнее любой истерики. — Именно. Они едут к тебе. Не к нам. Потому что «мы» предполагаем совместные решения. А ты всё решил сам. Ты поставил меня перед фактом. Так что это твоё положение, Егор. Твоё личное, идиотское положение. И тебе из него выкручиваться. Что ты им скажешь — меня не волнует. Можешь использовать свою версию про эгоистичную стерву. Мне кажется, она вполне в твоём духе. И, скорее всего, даже будет принята твоей семьёй с пониманием.
Это был удар ниже пояса. Он перестал быть просто спором о визите родственников. Он превратился в подведение итогов их совместной жизни.
— Ты их всегда ненавидела! — выплюнул он обвинение. — Всегда смотрела на мою сестру, на её мужа свысока! Будто они люди второго сорта! Простые, из провинции! А ты у нас королева!
Лариса встала с дивана. Она подошла к окну и посмотрела на огни ночного города.
— Я никогда их не ненавидела, — произнесла она тихо, обращаясь скорее к тёмному стеклу, чем к нему. — Я просто не понимала, почему я должна их любить по умолчанию. Почему я должна изображать бурную радость от их внезапных набегов. Почему должна выслушивать советы твоей матери о том, как мне готовить и убирать в моём собственном доме. Я не смотрела на них свысока. Я просто жила своей жизнью, а они — своей. Это ты всё время пытался нас насильно склеить в одну большую, дружную семью из дешёвой мыльной оперы. А я не хотела сниматься в этом сериале, Егор. У меня другая роль. Роль человека, который ценит своё спокойствие. И ты сегодня попытался это спокойствие у меня отнять. Очень грубо и бесцеремонно. И у тебя ничего не вышло.
Его плечи, до этого момента напряжённые и расправленные в агрессивной позе, вдруг обмякли. Он сдулся, как проколотый воздушный шар, из которого медленно, с тихим шипением, выходит весь воздух. Ярость, не найдя выхода и столкнувшись с непробиваемой стеной её спокойствия, испарилась, оставив после себя лишь горький, едкий пепел усталости и растерянности. Он посмотрел на неё, стоящую у окна, и впервые за много лет увидел не свою жену Ларису, а совершенно незнакомую женщину. Женщину с прямой спиной, чёткими границами и стальным стержнем, о существовании которого он даже не подозревал.
Он молча развернулся и поплёлся на кухню. Сел на тот самый стул, где всего час назад сидела она, планируя свой идеальный отпуск. Мир перевернулся. Он взял свой телефон. Его пальцы, обычно ловко бегающие по экрану, теперь двигались медленно и неуверенно, словно принадлежали старику. Он нашёл в контактах номер сестры и долго смотрел на него, собираясь с духом.
Лариса не сдвинулась с места, но слышала каждый звук. Она слышала, как он тяжело дышит, как скрипнул стул под его весом, как он несколько раз сбросил вызов, прежде чем набраться смелости. Наконец, из кухни донёсся его приглушённый, абсолютно чужой голос.
— Свет, привет… Да, я… Тут такое дело, в общем. Не получится у вас приехать… Нет, нет, что ты, мы очень ждали… Просто… тут с Ларисой… Да, нездоровится ей. Очень резко. Врачи говорят, нужен полный покой… Какой диагноз? Ну, знаешь, нервное… переутомление сильное. Да, прямо в больницу кладут… точнее, в санаторий. На две недели как раз. Под наблюдение… Нет, посетителей нельзя. Режим строгий. Я сам в шоке. Вот так внезапно всё… Да, конечно, ужасно жаль. Ну что поделать… Давай, созвонимся позже.
Он врал. Неумело, жалко, путаясь в показаниях, как нашкодивший школьник. Каждое его слово было пропитано унижением. Он, который всегда всё решал, который был главой, опорой, каменной стеной, сейчас мямлил в трубку нелепые оправдания. Лариса слушала это, и в её душе не было ни злорадства, ни триумфа. Была только тихая, звенящая пустота и горькая грусть. Грусть о том, что до этого должно было дойти. О том, сколько лет она позволяла считать себя чем-то само собой разумеющимся, удобным предметом интерьера, который всегда на месте и не требует к себе особого внимания. Эта покупка путёвки была не актом мести. Это был акт отчаяния, крик души, который она сама от себя уже не ожидала услышать.
Когда он закончил разговор, в квартире повисла оглушительная тишина. Такая тишина бывает после бури, когда ветер стих, но воздух ещё пахнет озоном и сломанными ветками. Он не вернулся в гостиную. Лариса подождала ещё несколько минут, а затем спокойно прошла в спальню. Открыла шкаф, достала с антресолей свой небольшой чемодан на колёсиках и положила его на кровать. Щелчки замков прозвучали в тишине квартиры громко и отчётливо, как выстрелы стартового пистолета.
Она начала собирать вещи. Не спеша, методично. Лёгкий халат. Купальник, который она купила специально для отпуска. Две книги, которые давно хотела прочитать. Удобные кроссовки для прогулок по сосновому лесу. Она не бросала вещи в чемодан, а аккуратно складывала их ровными стопками. Это был не сбор в изгнание. Это был сбор в новую, пусть и временную, жизнь. Жизнь, где её желания стояли на первом месте.
Егор появился в дверях спальни, когда она уже почти закончила. Он прислонился к косяку, осунувшийся, постаревший за этот вечер на десять лет. Он смотрел не на неё, а на её руки, на то, как она укладывает в боковой кармашек зарядное устройство и наушники. В его взгляде больше не было гнева. Там было что-то другое — опустошение и запоздалое, мучительное прозрение. Он смотрел на этот чемодан и понимал, что она собирает в него не просто вещи для двухнедельной поездки. Она паковала туда свою отдельную от него жизнь, свои интересы, своё личное пространство, в которое ему отныне вход был заказан. И он ничего не мог с этим поделать. Он сам, своими собственными руками, построил стену между ними, а она просто купила билет на другую сторону.
— Ларис… — начал он тихо, но осекся, поняв, что любые слова сейчас будут фальшивыми и бессмысленными.
Она застегнула молнию на чемодане, провела по нему рукой, словно прощаясь. Затем подняла на мужа ясный, спокойный взгляд.
— Не волнуйся, Егор. Я вернусь через две недели. А там посмотрим.
Она не сказала, на что именно они посмотрят. Но он всё понял. Они посмотрят, останется ли что-то от их прежней жизни после этого землетрясения. Посмотрят, сможет ли он научиться видеть в ней человека, а не функцию. Посмотрят, сможет ли она простить ему годы слепоты. Он смотрел на аккуратный чемодан, стоящий у кровати, и до него дошла простая и страшная истина. В этот момент он понял, что восемьдесят четыре тысячи — это самая незначительная сумма, которую он сегодня потерял…
