Тамара Павловна вошла в мою спальню без стука, неся в руках стакан с водой и маленькую белую таблетку на ладони.
Ее лицо выражало вселенскую заботу, от которой у меня сводило скулы.
— Анечка, деточка, тебе же пора лекарство принимать. Давление, шутка ли.
Она говорила тихо, с той вкрадчивой нежностью, которую приберегала для особенных случаев.
Для тех, когда рядом был мой муж, Олег, или когда ей нужно было что-то от меня. Сейчас Олега не было, а значит, разыгрывался спектакль для меня одной.
Я слабо улыбнулась и села на кровати. Голова была тяжелой, а в висках настойчиво стучало, словно кто-то забивал крошечные гвозди.
Так было уже вторую неделю, ровно с тех пор, как свекровь переехала к нам «помочь по хозяйству».
— Спасибо, Тамара Павловна, я бы не забыла.
— Ну как же, — она подошла ближе, и я почувствовала приторно-сладкий запах ее духов, — замоталась совсем, осунулась вся. Мой Олег так за тебя переживает. Говорит, Аня совсем бледная стала.
Она протянула мне таблетку. Я взяла ее, чувствуя на пальцах сухую, крошащуюся текстуру. Совсем не ту, что была у моих настоящих таблеток. Те были гладкими, плотными.
Я закинула «лекарство» в рот и запила водой под ее пристальным, немигающим взглядом. Она ждала, пока я проглочу, и только потом удовлетворенно кивнула.
— Вот и умница. Отдыхай, деточка. Я тебе ужин приготовлю, что-нибудь легкое, диетическое.
Она вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Я же на несколько секунд замерла, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. А потом, не раздумывая, склонилась над мусорным ведром у кровати и выплюнула размокшую меловую кашицу.
Это была уже седьмая. Седьмая поддельная таблетка за неделю.
Первые несколько дней я списывала свое состояние на стресс. Переезд свекрови, даже временный, кого угодно выбьет из колеи.
Но головные боли становились невыносимыми, а тонометр показывал цифры, от которых темнело в глазах.
Цифры, которых не могло быть при регулярном приеме моих лекарств.
Именно тогда, три дня назад, я и решилась. Крошечная, почти незаметная камера, замаскированная под зарядное устройство, теперь круглосуточно смотрела на прикроватную тумбочку, где стояла моя аптечка.
Вечером вернулся Олег. Он поцеловал меня, и я увидела в его глазах искреннее беспокойство.
— Аня, как ты? Мама сказала, у тебя опять голова болела. Может, к врачу еще раз? Схему лечения поменять?
Я прижалась к его плечу. Он был таким… правильным. Любящим сыном и любящим мужем.
Он не мог даже в самом страшном сне представить, что его заботливая мама способна на такое.
— Все хорошо, милый. Просто устала, — соврала я. — Твоя мама так обо мне заботится.
Олег улыбнулся.
— Я же говорил. Она у меня лучшая.
Я смотрела на него и понимала, что сегодняшний вечер станет для него настоящим ударом. Но другого выхода у меня не было. Я больше не могла рисковать своим здоровьем и своей жизнью.
Я дождалась, когда они сядут ужинать. Тамара Павловна щебетала о чем-то, раскладывая по тарелкам овощное рагу. Олег слушал ее с полуулыбкой.
Я вошла на кухню, держа в руках планшет. Сердце колотилось где-то в горле.
— Мам, — Олег обернулся ко мне, — а, Анечка, ты уже встала. Иди, поешь с нами.
— Я не голодна, — мой голос прозвучал ровно и твердо. Гораздо тверже, чем я ожидала. — Тамара Павловна, я хотела вам кое-что показать. И тебе, Олег. Думаю, вам обоим будет интересно.
Я поставила планшет на стол и нажала на «play».
На маленьком экране разворачивалась немая сцена. Вот рука Тамары Павловны открывает мою аптечку.
Вот она высыпает на салфетку содержимое баночки с лекарством, а затем аккуратно наполняет ее белым порошком из пакетика, после чего тщательно толчет его ложкой.
Олег сначала смотрел с недоумением. Он перевел взгляд с экрана на мать, потом снова на экран. Его лицо медленно менялось. Улыбка сползла, брови сошлись на переносице.
— Что это? — прошептал он. — Мам, что это такое?
Тамара Павловна побледнела как полотно. Ее вилка со звоном упала на тарелку.
— Это… это какая-то ошибка. Монтаж! Она все подстроила, Олежек! Хочет нас с тобой поссорить!
Но видео продолжалось. Вот ее рука закрывает баночку и ставит ее на прежнее место. Все снято одним планом, без склеек. Подделать такое невозможно.
Олег отшатнулся от стола, словно его ударили. Он смотрел на мать широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас и неверие.
— Мама?
— Я… я хотела как лучше! — вдруг взвизгнула она, поняв, что отрицать бесполезно. — Эта химия ее убивает! Врачи только травят людей! Я читала в интернете, что от давления помогает обычный кальций! Это же для ее блага!
Олег медленно поднялся. Его кулаки сжались так, что ногти, должно быть, впивались в ладони.
— Кальций? — переспросил он глухим, незнакомым голосом. — Ты хочешь сказать…
И тут она произнесла фразу, которая стала последним гвоздем в крышку гроба их отношений. Она выпалила ее с какой-то отчаянной, злобной правотой, глядя не на сына, а на меня.
— Да! Я подменила твои таблетки от давления на мел! Потому что тебе не лечиться надо, а детей рожать! А от этой отравы, может, и родить никогда не сможешь! Я о внуках заботилась! О продолжении нашего рода!
Воздух на кухне загустел, стал вязким. Олег смотрел на мать так, будто видел ее впервые. Вся его любовь, все его сыновнее почтение рассыпались в прах в одно мгновение.
— Ты… ты понимаешь, что ты наделала? — прорычал он. — У нее могло случиться что угодно! Инсульт! Ты понимаешь, что чуть не убила мою жену?
— Не преувеличивай, Олежек! Ничего бы с ней не случилось! Я же за ней присматривала!
Я стояла молча, наблюдая за этим крахом. Я не чувствовала ни злорадства, ни триумфа. Только ледяную пустоту и горькое подтверждение своих худших догадок.
Олег сделал шаг к матери. Она испуганно вжалась в стул.
— Собирай свои вещи, — произнес он отчётливо, разделяя слова. — Прямо сейчас. Чтобы через час твоего духа здесь не было.
— Сынок! Куда же я пойду?
— Туда, откуда приехала. И чтобы я тебя больше не видел. Никогда. У тебя нет больше сына.
Тамара Павловна уезжала громко. Она рыдала, причитала, хватала Олега за руки, взывая к его сыновнему долгу. Потом переключилась на проклятия в мой адрес, обвиняя меня в том, что я разрушила их семью.
Олег был как гранит. Он молча стоял в прихожей, пока она, всхлипывая, застегивала сапоги. Он не помог ей донести сумку до лифта. Просто дождался, когда за ней закроются двери, и повернул замок.
Когда все стихло, он медленно сполз по стене и закрыл лицо руками. Его плечи задрожали. Я подошла и села рядом, на пол, обняв его. Я ничего не говорила, просто была рядом.
— Прости меня, — наконец прошептал он, не поднимая головы. — Аня, прости. Я был таким слепым идиотом. Я должен был заметить. Должен был тебя защитить.
— Ты не виноват, — тихо ответила я, гладя его по волосам. — Ты не мог такого представить, потому что ты хороший, порядочный человек. Ты судил ее по себе.
Он поднял на меня глаза, полные такой боли и раскаяния, что у меня сжалось сердце.
— Она могла тебя убить. Из-за своей безумной идеи. И я… я привел ее в наш дом.
— Но теперь все закончилось, — я взяла его лицо в свои ладони. — Мы справимся. Вместе.
Мы долго сидели так, на полу в коридоре, посреди обломков его прежнего мира. Я чувствовала, как его дрожь постепенно утихает.
Он прижимался ко мне, как к единственному спасательному кругу. И в этот момент я поняла, что наша семья не разрушилась. Она прошла через огонь и стала только крепче.
Через несколько дней, когда первый шок прошел, я села рядом с Олегом на диване.
— Милый, я должна тебе кое-что сказать. Я не хочу, чтобы это осталось безнаказанным.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— То, что она сделала, — это не просто плохой поступок. Это статья. Оставление в опасности. И у нас есть доказательства.
Я протянула ему флешку, на которую скопировала видео.
— Я уже проконсультировалась с юристом. Я подам заявление. Не для мести. А для того, чтобы она поняла, что у действий есть последствия. Чтобы она больше никому и никогда не смогла причинить вред, возомнив себя богом.
Олег долго смотрел на флешку в своей руке. Потом решительно кивнул.
— Ты права. Делай, как считаешь нужным. Я тебя во всем поддержу.
Суд был недолгим. Видеозапись стала неопровержимым доказательством. Тамара Павловна получила условный срок и предписание на принудительное психиатрическое обследование. Для нее это был конец. Для нас — начало новой, спокойной жизни.
Спустя полгода я сидела на нашем балконе, укутавшись в плед. Давление давно пришло в норму. Головные боли остались в прошлом. Олег принес два бокала с соком и сел рядом.
— О чем думаешь? — спросил он, улыбаясь.
— О том, что я счастлива, — ответила я искренне. — Здесь и сейчас. С тобой.
Он взял мою руку.
— Я тоже. Я люблю тебя, Аня. И я всегда буду тебя защищать. Теперь я это точно знаю.
И я ему верила. Мы защитили нашу семью.
Наше маленькое, но такое крепкое государство, построенное на любви и доверии. И никакие бури извне больше не могли его разрушить.
Четыре года спустя.
Я смотрела, как Олег подбрасывает в воздух нашего двухлетнего сына, и смех Лешки заливистым колокольчиком разносился по всему саду.
Солнечные лучи пробивались сквозь листву старой яблони, рисуя на траве причудливые узоры.
В этом доме, который мы купили год назад, переехав из той самой квартиры, было много воздуха и света.
Здесь все было другим. Спокойным. Настоящим.
Мое здоровье давно пришло в полную норму. Я регулярно проходила обследования, но это была уже просто мера предосторожности, а не острая необходимость.
Призраки прошлого почти перестали меня тревожить. Почти.
Вечером, когда мы уложили Лёшку спать, Олег обнял меня за плечи на веранде.
В руках у него был конверт. Неподписанный, дешевый. Такие опускают в почтовый ящик, а не присылают по почте.
— Сегодня в ящике нашел, — тихо сказал он. — Думаю, это от нее.
Я сразу поняла, о ком он. Тамара Павловна. После суда и принудительного лечения ее определили в специализированный пансионат.
Первое время она писала Олегу гневные, сумбурные письма, полные обвинений. Потом они прекратились.
Мы не знали, что с ней, и, честно говоря, не хотели знать. Это была его ноша, его боль, которую он нес молча, и я не бередила эту рану.
— Прочитаешь? — спросила я.
Олег покачал головой.
— Не хочу. Аня, я хочу спросить… Я правильно тогда поступил? Все эти годы я думаю… может, был другой выход?
Я повернулась к нему и заглянула в глаза. В их глубине все еще пряталась та, давняя боль.
— Ты спас меня, Олег. Ты спас нас. Ты выбрал нашу семью. И это единственно правильный выбор, который только мог быть.
Он выдохнул, словно сбросив с плеч невидимый груз.
— Да. Нашу семью.
Он сжал конверт в руке, подошел к мангалу, где еще тлели угли, и бросил письмо в огонь. Мы молча смотрели, как пламя жадно облизывает бумагу, превращая чужие слова в черный пепел.
В тот вечер мы не сказали больше ни слова о прошлом. Оно сгорело вместе с этим письмом.
Позже, лежа в постели, я слушала мирное сопение сына из соседней комнаты и ровное дыхание мужа рядом.
Я думала о том, что Тамара Павловна, желая внуков любой ценой, чуть не лишила своего сына семьи, а своего потенциального внука — матери.
Ее слепая, эгоистичная «забота» была разрушительной.
А мы… мы построили свое счастье сами. На руинах, оставленных ею. Мы научились доверять друг другу абсолютно, защищать свои границы и ценить то хрупкое и настоящее, что у нас было.
Я прижалась к плечу Олега. Он во сне обнял меня крепче.
И я поняла, что мы победили. Не ее. А тот страх и ту боль, что она принесла в нашу жизнь. И эта победа была самой главной.
