Светин новый парфюм ударил в нос, как только я вошла. Резкий, приторный, запах победительницы.
— Катюша, боже, как я рада! — Света, моя лучшая подруга, стиснула меня в объятиях.
Ее движения были быстрыми, хищными. Суетливость, которую я раньше принимала за гостеприимство, теперь выглядела иначе.
— Проходи, я сейчас… на кухню, заварю нам… что-нибудь покрепче?
Она хихикнула и скрылась в коридоре, оставив меня одну в комнате.
Именно тогда я это услышала.
Тихий, сдавленный стон.
Он доносился из массивного платяного шкафа, старой «сталинки», которую Света обожала.
Я замерла. Водопровод? Шум с улицы?
Нет. Звук был слишком… живым. Раздраженным.
Я подошла к шкафу. Латунная ручка была теплой.
Сердце не стучало, оно просто остановилось.
Я резко дернула дверцу.
На меня, моргая, смотрел мой муж.
Андрей.
Он сидел на корточках между Светиными платьями, зажатый, в одном носке. Рубашка прилипла к спине. Он был не «на срочном совещании».
Он был здесь.
Воздух в шкафу был густым, пах по́том, пылью и тем самым приторным Светиным парфюмом.
— Катя, — выдохнул он.
И в его голосе не было ни страха, ни вины. Только досада. Словно я застала его за поеданием конфеты до обеда, а не в шкафу у лучшей подруги.
Я просто смотрела на него. Двенадцать лет брака. Наш сын Егор, который сейчас у бабушки.
В комнату влетела Света с подносом. Увидела меня. Увидела распахнутый шкаф. Увидела Андрея, который неуклюже пытался выбраться.
Поднос с чашками полетел на пол.
— Ой, — как-то глупо сказала она. Но глаза ее смеялись.
Андрей вылез. Наконец-то нашел второй носок, стал натягивать. Этот бытовой жест выглядел чудовищно.
— Катя, нам нужно было тебе сказать, — начал он, одергивая рубашку. «Прагматик». Мой муж-«прагматик».
— Сказать… что? — мой голос был чужим, скрипучим. — Что у вас совещание в шкафу?
Света вдруг рассмеялась. На этот раз громко.
— Кать, ну что ты как маленькая. Ну, да.
Она подошла и поправила Андрею воротник. Как… как жена. И не просто как жена — как хозяйка.
— Сколько? — спросила я, глядя на ее руку на его плече.
— Что «сколько»? — Андрей нахмурился, словно я задавала неуместный вопрос.
— Сколько вы…
— Дольше, чем ты, милая, — перебила Света. Ее суетливость испарилась. Появился ленивый, сытый взгляд.
— Я знала его еще до того, как ты нарисовалась.
«Нарисовалась». Я.
— Мы были вместе. В институте. Потом ты появилась, такая вся правильная, удобная. Ты идеально подходила на роль… инкубатора.
Андрей молчал. Он просто смотрел в пол, надевая ботинки.
— Все двенадцать лет? — я смотрела только на мужа. — Все двенадцать, Андрей?
— Это сложно, Катя, — он наконец поднял глаза. — Ты бы не поняла.
— А он и не уходил, — добавила Света, явно наслаждаясь моментом. — Он всегда был моим. Всенадцать лет твоего ‘счастливого’ брака — это ложь.
Она подошла к нему и поцеловала. В щеку. Властно.
— Мы просто не хотели тебя травмировать.
— Особенно твой кошелек, — добавила она шепотом, но так, чтобы я услышала.
От этого «мы» у меня свело скулы.
— Уходи, — сказала я Андрею.
— Кать, давай дома…
— Уходи.
— Кать, ну куда я…
Света перебила:
— Андрюш, или ты ей сейчас скажешь про дачу? Или мне сказать?
Андрей побледнён.
— Не лезь.
— Какую дачу? — я не узнавала свой голос.
— А ту самую, — Света улыбалась. — Которую вы «вместе» покупали. На «ваши» общие. Только деньги-то были не совсем ваши. И покупали вы ее не совсем «вместе».
Я смотрела на мужа. Он молчал.
Я взяла свою сумку.
— Ему там… удобно было? — я кивнула на шкаф. — Он стонал.
— Ему со мной всегда удобно, — отрезала Света. — А стонал он от нетерпения. Ждал, когда ты уйдешь, а ты пришла.
Я повернулась к двери.
— Ему было тесно, — это был не вопрос. Это было утверждение.
Я вышла. И только на лестнице поняла, что даже не плачу.
Сырой ноябрьский воздух резанул по лицу.
Я шла, не разбирая дороги. Фонари сливались в мутные желтые пятна.
Светин парфюм, казалось, въелся мне под кожу. Я терла запястья, но тошнотворный сладкий запах оставался.
Дача.
Мысли вязли в этом слове.
Дача, на которую мы с Андреем откладывали три года. Куда я, дура, вложила деньги, оставшиеся от продажи бабушкиной квартиры.
«Кать, так будет прагматичнее, — говорил он. — Вложим все в одно, будет наш общий большой дом».
«Кать, это инвестиция. Твои добрачные деньги мертвым грузом лежат, а так — они будут работать».
Я верила. Я была «удобной».
«Деньги-то были не совсем ваши».
Я дошла до нашей квартиры. «Нашей».
Рука с ключом дрожала, но я все-таки попала в замок.
Прихожая. Его ботинки, мои туфли. Фотография Егора на стене.
Я прошла в комнату. Села на диван.
Все вещи вокруг казались чужими. Фальшивыми декорациями.
Ящик стола. Там лежали все документы.
Я открыла его.
Папка «ДАЧА».
Я вытащила договор купли-продажи.
Читала медленно, по слогам.
«Покупатели: Петров Андрей Сергеевич и… Смирнова Светлана Игоревна».
Смирнова. Фамилия Светы.
Они купили ее вместе. В долях.
А я… где была я?
Я вспомнила.
«Кать, не езди со мной, там такая грязь, оформление. Я все сам. Ты же мне доверяешь?»
Я доверяла.
Я начала судорожно рыться в ящике. Банковские выписки. Вот она.
Перевод крупной суммы со моего счета на его счет. За неделю до покупки дачи.
Сумма, равная половине стоимости дома.
Я закрыла глаза.
Дверь хлопнула.
В прихожую вошел Андрей.
Он увидел меня на диване. Увидел папку и выписки в моих руках.
На его лице не было раскаяния. Только усталость и раздражение.
— Ну вот, ты уже все знаешь, — он бросил ключи на полку. — Упростила задачу.
— Упростила?
— Катя, давай без истерик. Давай сядем как взрослые люди.
Он сел в кресло напротив. Он не выглядел виноватым. Он выглядел как менеджер на совещании, которое затянулось.
— Я не собирался тебе врать вечно.
— Только двенадцать лет, — выдохнула я.
— Это было не так! — он повысил голос. — Со Светой у нас… история. Настоящая. А ты… Ты была правильная. Ты хорошо подходила на роль жены.
— На роль…
— Ты не кричишь. Ты всегда все понимаешь. Ты удобная.
Он повторил ее слово. «Удобная».
— А Света — нет. Она… живая.
— И ты решил, что вам обоим будет удобно жить за мой счет? — я кивнула на договор. — Бабушкины деньги. Мои.
Андрей поморщился.
— Вот об этом я и не хотел говорить. Кать, это бизнес.
— Что?
— Деньги не были «твоими». Они были «нашими». Общими. В семье. Я их взял из семьи и вложил в недвижимость.
— В ВАШУ недвижимость!
— Это была инвестиция. Света внесла свою часть, я — свою. То, что твоя доля оказалась в моей части — это просто… формальность.
Он смотрел на меня так, будто я не понимаю элементарных вещей.
— То есть, по-твому, — я говорила медленно, — ты взял мои личные деньги, добрачные, и купил на них дом со своей любовницей, которая по совместительству моя лучшая подруга.
— Когда ты так говоришь, это звучит грубо, — нахмурился он. — Это была просто оптимизация расходов.
Оптимизация. Расходов.
— А в шкафу… это тоже была оптимизация?
— Это было глупо, — он отмахнулся. — Она не ожидала, что ты придешь. Испугалась. Я же не мог тебя вот так встретить.
Он говорил о моем появлении как о досадной помехе.
— Что теперь, Андрей?
— Что «что»? — он искренне не понял. — Ничего. Ты поживешь здесь. Я… я пока у Светы.
«Пока».
— А Егор?
— А что Егор? Егор останется с тобой. Это же логично. Ему нужна мать.
Он встал.
— Мне нужно собрать кое-что.
Он прошел в спальню.
Я слышала, как он открывает шкаф. Наш шкаф. Не тот, в котором стонал.
Он кидал вещи в сумку.
Я смотрела на договор. Петров и Смирнова.
Он вышел с дорожной сумкой.
— Кать, ты только не делай глупостей. Ради Егора. Не надо ничего делить, скандалить. Мы со Светой все равно будем вместе.
Он посмотрел на меня.
— Ты же всегда была самой разумной из нас троих.
Он ждал, что я кивну. Что я пойму.
— Вон, — сказала я.
— Что?
— Вон.
Он вздохнул. Так, словно я его разочаровала.
— Хорошо. Поговорим, когда ты остынешь.
Дверь за ним закрылась.
Я осталась одна. В «нашей» квартире. С договором и выписками в руках.
И тот приторный, сладкий Светин парфюм, казалось, стоял теперь и здесь.
Прошла, наверное, пара часов. Я сидела не двигаясь.
Телефон на столе завибрировал.
Сообщение от Андрея.
«Егор звонил, ищет тебя. Перезвони ему. И не забудь, у фикуса завтра полив. Я свои рабочие ботинки оставил в кладовке, не выбрасывай».
Я смотрела на экран.
Не «как ты?». Не «прости».
«Не забудь у фикуса полив».
Он ушел к другой женщине, но его быт, его сын, его ботинки и его фикус — остались со мной. На обслуживании.
Потому что я «разумная». Потому что «логично».
Что-то во мне не просто похолодело. Оно выгорело.
Я встала.
Я посмотрела на договор. «Петров и Смирнова».
«Оптимизация расходов».
Я взяла ключи от машины.
Я никогда не была на этой даче. Андрей всегда «берег» меня от стройки и грязи.
«Я все сам, Катюш, не женское это дело».
Но я знала адрес. Он был в договоре.
Сорок минут по ночному шоссе. Дождь начал накрапывать.
Поселок. Темные дома.
Вот он. Высокий забор. Дом, который я видела только на фотографиях в телефоне Андрея.
Я вышла из машины.
Ворота были заперты.
Но я знала Свету. Я была ее лучшей подругой пятнадцать лет. Я знала, что запасной ключ она прячет под почтовым ящиком.
Я просунула руку. Холодный металл.
Я вошла.
Внутри пахло не деревом и новизной.
Пахло Светиным парфюмом. Тем самым. Приторным, въедливым. Он смешался с запахом краски.
Я включила свет в прихожей.
Это был не дачный домик.
Это был полноценный, обжитой дом. Их дом.
На кухне стояла дорогая кофемашина. В гостиной — огромный диван.
На полке стояла ваза. Моя мамина ваза. Которую Андрей «случайно» разбил при переезде три года назад.
Я пошла на второй этаж.
Спальня.
Двуспальная кровать, застеленная шелковым бельем.
А в углу…
В углу стояло оно.
Бабушкино трюмо. Резное, из темного дерева, с овальным зеркалом.
Я ахнула.
Два года назад Андрей сказал, что грузчики уронили его.
«Кать, вдребезги. Я не стал тебя расстраивать, сразу выкинул».
Я тогда рыдала неделю. Это была единственная вещь, оставшаяся от бабушки.
А оно стояло здесь. Целое.
Он не просто взял мои деньги.
Он методично крал мою память. Он крал то, что было святым.
И принес сюда, в их гнездо.
Я подошла к трюмо. Провела рукой по резной поверхности.
Мое.
Я посмотрела на свое отражение в пыльном зеркале.
На меня смотрела женщина, которую я не знала.
И эта женщина знала, что делать.
Я спустилась вниз.
На кухне в ящике я нашла то, что искала.
Баллончик с монтажной пеной. Андрей всегда их покупал «для хозяйства».
Я вернулась в спальню.
Я подошла к кровати.
И медленно, методично, я начала заливать пеной их шелковое белье.
Потом я пошла в гостиную.
Их огромный диван.
Пена ложилась густыми, уродливыми желтыми жгутами.
Кофемашина. Мамина ваза.
Приторный запах парфюма вдруг смешался с едким химическим запахом пены.
Я дышала глубоко.
Я не крушила. Я не била.
Я «оптимизировала».
Я знала, что эта пена застынет намертво. Что ее можно будет только вырезать. Вместе с шелком, вместе с обивкой.
Это был не акт вандализма. Это был акт справедливости.
Я дошла до прихожей.
У меня оставалось еще полбаллона.
Дверь.
Я посмотрела на замочную скважину.
И залила ее. Изнутри.
Пусть «прагматик» Андрей попробует «оптимизировать» вход в свой новый дом.
Я вышла через черный ход. Он был не заперт, ключ торчал в замке изнутри.
Я не взяла ничего, кроме телефона.
На полпути домой, в машине, я остановилась на обочине.
Я позвонила.
— Олег? Привет, брат.
Мой двоюродный брат.
— Катька? Ты чего так поздно?
— Олег, у тебя же грузовичок свой?
— Ну, есть… А что?
— Мне нужно вывезти одно зеркало. Очень тяжелое.
Олег приехал через час. Не задавал вопросов.
Просто посмотрел на меня, бледную, в ночной темноте на трассе, и кивнул.
— Адрес?
Мы вернулись к тому дому.
Мы вдвоем, кряхтя, выносили трюмо через черный ход. Оно было тяжелее, чем казалось.
— Ценное? — спросил Олег, закрепляя его в кузове.
— Бесценное, — ответила я.
Мы привезли его в мою квартиру. В мою.
Поставили в гостиной. Олег уехал, только сжав мне плечо на прощание.
Я заперла дверь на все замки.
Потом позвонила в круглосуточную службу.
Через сорок минут мастер менял мне личинку в замке. Андрей со своим ключом сюда больше не войдет.
Я села напротив трюмо.
В его тусклом зеркале отражалась комната. Моя комната.
Оно пахло старым деревом и лаком. Не парфюмом.
Я забрала Егора от бабушки утром, ничего не объясняя.
А потом началось.
Телефон взорвался около полудня. Андрей.
Я не брала. Он звонил раз десять.
Потом пришло сообщение. Капслоком.
«ТЫ ЧТО НАТВОРИЛА? ТЫ ВООБЩЕ В СВОЕМ УМЕ?»
«ПЕНА. ДВЕРЬ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ, СКОЛЬКО ЭТО СТОИТ?»
Я смотрела на буквы. Он не спросил, где я. Он не спросил про Егора. Он считал убытки.
«Прагматик».
Я написала ответ:
«Это просто оптимизация моих эмоциональных расходов. Звучит грубо, но это бизнес».
Он перезвонил мгновенно. Я включила громкую связь.
— Ты… ты… — он задыхался. — Ты испортила дорогую вещь! Диван! Дверь! Катя, ты неразумная!
— Зато я больше не удобная, — сказала я.
— А трюмо?! Ты украла трюмо!
— Я вернула свое, Андрей. То, что ты украл у меня.
— Это… это было общее!
— Нет. Это было мое. Как и деньги, на которые ты купил этот диван.
Он замолчал, подбирая слова.
— Мы поговорим, когда ты перестанешь истерить.
— Мы больше не поговорим, Андрей. Ключи можешь выбросить. Не подойдут.
Я нажала отбой.
Через минуту позвонила Света.
Ее голос был высоким, визгливым.
— Ты пожалеешь! Ты, мышь серая, решила, что можешь?!
— Могу, Света.
— Да я… да мы…
— Что «вы»? Будете вместе отдирать пену?
Она зашипела.
— Ты мне завидовала! Всю жизнь завидовала!
— Нет, Света. Это ты хотела то, что было моим. Ты так этого хотела, что не заметила — ты получила не приз. Ты получила то, что пряталось в шкафу.
Я снова нажала отбой. И заблокировала оба номера.
Я подошла к окну и распахнула его.
Холодный, чистый ноябрьский воздух ворвался в комнату, выметая последние ноты приторного парфюма.
— Мам?
Егор стоял в дверях комнаты.
— А что это за зеркало красивое?
Я обняла его.
— Это, сынок, наше. Настоящее. Бабушкино.
Я посмотрела на наше отражение. На нас двоих.
Впереди было много дел. Объяснения с сыном. Раздел квартиры.
Но я знала одно. «Разумной», какой они хотели меня видеть, я больше не буду.
Я буду настоящей.
Через два дня Андрей поджидал меня у подъезда. Он не мог попасть внутрь.
Он выглядел плохо. Желтым, осунувшимся.
— Катя, — он схватил меня за рукав. — Что ты хочешь?
— Я? Ничего, Андрей. Я хочу, чтобы ты ушел.
— Ты не понимаешь! — он зашипел. — Ты сломала нам… Ты сломала все!
— Ты сам все сломал, когда залез в шкаф, — сказала я, пытаясь высвободить руку.
— Она… — он запнулся. — Света… Она бесится. Ты… Ты хоть понимаешь, во что ты меня втянула? Мне теперь нужно все это чинить!
Я остановилась.
— Что, прости?
— Этот дом… Пена… Ты думаешь, это шутки? Это деньги!
— И?
— И у меня их нет! — выпалил он. — Они все вложены! Катя, будь…
— Разумной? — я закончила за него.
Он кивнул, не видя иронии.
— Кать, давай так. — он перешел на деловой тон. — Ты же понимаешь, что эта квартира — общая. Как и дача.
— Дача куплена на мои добрачные деньги, Андрей. Это мошенничество.
Он отшатнулся.
— Ты не…
— Я не пойду в суд, — сказала я. — Мне не нужны суды. Мне нужно, чтобы ты исчез.
— Что ты предлагаешь? — он сразу напрягся.
— Я предлагаю «прагматичный» обмен. — Я смотрела ему прямо в глаза. — Ты подписываешь у нотариуса отказ от своей доли в этой квартире. В пользу Егора. А я… я «забываю» о своих деньгах, вложенных в вашу дачу.
— Но эта квартира стоит дороже!
— А моя свобода и мое трюмо — бесценны. Ты получаешь свою «живую» Свету и свой дом с пеной. Я получаю свое спокойствие.
Он считал. Я видела, как у него в голове бегают цифры.
— Ты «оптимизируешь расходы», Андрей. Подумай.
Я вырвала руку и вошла в подъезд.
На следующий день он позвонил и согласился.
Мы встретились у нотариуса. Он подписывал бумаги, не глядя на меня. Света ждала его в машине, я видела ее злой, прищуренный взгляд.
Когда все было кончено, я вернулась домой.
Я победила.
Я села в гостиной, напротив трюмо. Оно блестело, я отмыла его.
Я провела рукой по резному краю.
Палец наткнулся на крошечный, почти незаметный сучок. Он слегка поддался.
Я нажала.
Что-то тихо щелкнуло.
Сбоку, в орнаменте, открылась крошечная, потайная дверца, которую я не замечала всю жизнь.
Внутри, на бархатной подкладке, лежала старая кожаная тетрадь.
Я достала ее. Это был не бабушкин дневник.
Я открыла.
Почерк был резкий, угловатый.
Я узнала его.
Это был почерк Светы.
Она, видимо, прятала его у меня, когда бывала в гостях у бабушки, еще в юности. В те времена, когда мы были «не разлей вода», и она знала о тайнике, о котором я и не подозревала.
Я пролистала. И наткнулась на запись, датированную тринадцать лет назад. За год до моего знакомства с Андреем.
«…Катька — идеальный вариант. Мягкая, верит в «разумность», и у нее скоро ожидается наследство (бабка не сегодня-завтра…). Андрей — идиот. Он клюнет на нее, если я правильно его подтолкну. Пусть он ее «окучивает». Она будет удобной ширмой. А мы с ним… мы просто будем «дружить».»
Я листала дальше.
«…Сегодня этот дурак Андрей сказал, что «влюбляется» в Катю. Пришлось устроить ему сцену. Напомнила, кто тут главный. Он думает, что это он «прагматик». Смешно.»
«…Свадьба. Ну и цирк. Катька сияет. Андрей смотрит на меня. Он мой. Он просто временно в аренде. А деньги скоро будут наши…»
Я сидела, не шевелясь.
Трюмо, которое я спасла как символ моей памяти…
Было тайником ее предательства.
Теперь я поняла, зачем им была нужна эта вещь. Андрей украл его не из сентиментальности. Он украл его, потому что Света приказала. Она хотела вернуть свой компромат. Она хотела забрать дневник, который по глупости оставила в юности.
Но она не успела.
Я посмотрела на последнюю запись в тетради.
«Он думает, что это его план. Дурак.»
Я закрыла дневник. Руки не дрожали.
Я взяла телефон, разблокировала номер Светы. И позвонила ей.
Она сняла трубку мгновенно, будто ждала.
— Что тебе еще, Катя? Решила добить?
— Я нашла твой дневник, — сказала я ровно.
На том конце провода повисло тяжелое, вязкое молчание.
— Что? — прошептала она.
— Я знаю все. Про «инкубатор», про «ширму», про «аренду».
— Ты врешь… — но в ее голосе был ужас.
— «Катька — идеальный вариант… у нее скоро ожидается наследство…» — я начала читать вслух.
— Заткнись! — взвизгнула она. — Что тебе нужно?! Деньги?
— Мне? — я усмехнулась. — Мне уже ничего. Это тебе было нужно мое трюмо. Ты так боялась, что я это найду.
— Отдай его. Отдай, Катя!
— Зачем? Чтобы ты и дальше думала, что ты самая умная? Что ты «кукловод»?
— Ты ничего не докажешь! Это просто слова!
— Мне и не нужно ничего доказывать, — я встала и подошла к кухне. — Я просто хотела, чтобы ты знала. Ты 13 лет строила план. Ты получила мужа-идиота, как ты сама его называешь. Ты получила дом, залитый монтажной пеной. Ты получила долги.
Я включила газовую конфорку.
— Ты получила все, что заслужила.
— Что ты делаешь? — спросила она, услышав шипение газа.
— Я, Света, «оптимизирую расходы». Эмоциональные.
Я поднесла кожаную обложку к огню.
— Не смей! — закричала она в трубку. — Катя!
Огонь жадно вцепился в пожелтевшие страницы.
— Знаешь, Света, — сказала я, глядя, как корчатся в пламени ее слова. — Ты все рассчитала. Кроме одного.
— Чего?!
— Что «разумная» и «удобная» — это не одно и то же.
Я бросила горящую тетрадь в раковину.
— Прощай, подруга.
Я нажала отбой и заблокировала ее номер. На этот раз навсегда.
Запахло гарью. Я открыла окно.
Я посмотрела на трюмо. Теперь оно было просто зеркалом. Красивым старым зеркалом.
Призраки исчезли.
В комнату вошел Егор.
— Мам, чем пахнет?
— Прошлым, сынок, — сказала я, обнимая его. — Оно догорело.
