— Переезжай в гостиную, — сказал Вадим, входя в спальню. Он даже не снял куртку, от него пахло ночной октябрьской сыростью и выхлопными газами. — Утром мама приезжает.
Алина медленно оторвала взгляд от книги. На часах было одиннадцать вечера. Она ждала мужа с ужином, который уже давно остыл, и сама не заметила, как зачиталась. Слова Вадима прозвучали так обыденно, будто он попросил передать соль.
— Что значит «переезжай в гостиную»? — переспросила она, чувствуя, как внутри зарождается холодное недоумение.
— То и значит. Мама поживет у нас. Я её привезу с утренним поездом. Ей нужна отдельная комната, ты же понимаешь. Наша спальня самая теплая и тихая.
Он говорил это, расстегивая молнию на куртке, и смотрел куда-то в сторону, на шкаф, словно вопрос был уже решен и не подлежал обсуждению. В его тоне не было ни просьбы, ни извинения. Только констатация факта.
— Погоди, — Алина отложила книгу и села на кровати. — Какая мама? Почему я узнаю об этом в одиннадцать вечера? Что случилось?
— Ничего не случилось, — Вадим наконец посмотрел на нее, и в его взгляде промелькнуло раздражение. — Просто так надо. У неё давление скачет, одной в своем городе тяжело. Я сын, я должен о ней позаботиться. Или ты против?
Последний вопрос прозвучал как вызов. Алина знала этот прием: любую попытку возразить или хотя бы прояснить ситуацию он тут же переводил в плоскость «ты против моей мамы».
— Я не против твоей мамы, Вадим. Я против того, что ты решаешь такие вещи за моей спиной и ставишь меня перед фактом. Мы семья. Такие вопросы обсуждаются вместе.
— А что тут обсуждать? — он пожал плечами, скидывая куртку на кресло. — Моя мать заболела. Она будет жить здесь. Всё. Тебе сложно уступить спальню на какое-то время? Это же не навсегда.
«На какое-то время» — эта фраза была Алине до боли знакома. Так когда-то в их квартире «на какое-то время» поселился его двоюродный брат, приехавший на заработки, и прожил полгода. Так «на какое-то время» они брали кредит на его машину, который выплачивали три года вместо одного.
Алина посмотрела на их спальню. Светлые обои с ненавязчивым рисунком, которые она выбирала с такой любовью. Плотные шторы, которые создавали уютный полумрак по утрам. Её туалетный столик с аккуратно расставленными баночками и флаконами. Её сторона кровати, её любимая подушка. Это было её пространство. Их пространство. И теперь ей предлагалось его освободить. Просто так. В один миг.
Она ожидала от себя слёз, криков, скандала. Но вместо этого почувствовала, как внутри что-то щелкнуло и омертвело. Будто перегорел какой-то важный предохранитель, отвечающий за эмоции.
— Хорошо, — сказала она ровным, безжизненным голосом.
Вадим удивленно поднял брови. Он, очевидно, готовился к долгой и утомительной перепалке.
— Вот и отлично, — он заметно расслабился. — Я же говорил, что ты у меня понимающая.
Алина молча встала, подошла к шкафу и достала большую дорожную сумку. Она начала методично, без суеты, складывать в неё свою одежду. Платья, блузки, джинсы. Потом открыла комод и начала забирать своё бельё. Вадим наблюдал за ней с недоумением.
— Ты чего? Зачем в сумку? Просто перенеси вещи в шкаф в гостиной.
— Мне так удобнее, — не оборачиваясь, ответила Алина. Она подошла к туалетному столику и начала сгребать в косметичку свои кремы, сыворотки, духи.
— Алин, ты что, обиделась? — в его голосе прозвучали нотки снисходительности, которые взбесили её больше, чем сам его поступок.
Она остановилась и медленно повернулась к нему.
— Нет, Вадим. Я не обиделась. Я поняла.
Она застегнула сумку, взяла подушку и одеяло с кровати и, не глядя на мужа, вышла из спальни. В гостиной она расстелила диван, который обычно служил для редких гостей, положила подушку, накрыла его одеялом. Сумку с вещами поставила рядом. Села на край. Вся процедура заняла не больше пятнадцати минут. Она выселилась из их общей спальни, из их общей жизни, как из гостиничного номера по истечении срока бронирования.
Вадим заглянул в комнату.
— Ты собираешься спать здесь? — спросил он так, будто она делала что-то из ряда вон выходящее.
— Ты же сам сказал мне переехать в гостиную, — спокойно ответила она. — Я переехала. Спокойной ночи.
Она отвернулась к стене, давая понять, что разговор окончен. Вадим постоял еще с минуту, что-то неразборчиво пробормотал и ушел в спальню. В их спальню. Теперь уже в свою.
Алина лежала с открытыми глазами и смотрела на узоры, которые рисовал на потолке свет уличного фонаря. Не было ни слёз, ни жалости к себе. Была только оглушающая, звенящая пустота. Она вдруг с абсолютной ясностью осознала, что последние восемь лет жила с чужим человеком.
С человеком, для которого она была не партнёром, не второй половиной, а функцией. Удобной, понимающей, не создающей проблем. И как только функция давала сбой или требовала к себе уважения, она вызывала раздражение. В ту ночь она впервые за много лет заснула одна. И, как ни странно, спала крепко и без сновидений.
Утром её разбудил не будильник, а шум в прихожей. Она взглянула на часы — было начало восьмого. Вадим, как и обещал, привез маму. Алина натянула халат и вышла в коридор.
Тамара Петровна, невысокая, полная женщина с тщательно уложенными седыми волосами и цепким взглядом маленьких темных глаз, стояла посреди прихожей. На ней было элегантное пальто, на шее — яркий шёлковый платок. Она совсем не походила на больную, раздавленную одиночеством старушку.
— Алиночка, здравствуй, деточка, — проворковала она, протягивая для поцелуя пухлую щеку, пахнущую «Красной Москвой». — Вот, пришлось вас потревожить. Совсем здоровье подводит, Вадичка настоял.
— Здравствуйте, Тамара Петровна, — Алина вежливо коснулась щекой её щеки. — Проходите, располагайтесь.
— Мам, вот твоя комната, — Вадим распахнул дверь в спальню. — Самая лучшая. Отдыхай. Я пока чемодан занесу.
Тамара Петровна окинула спальню хозяйским взглядом.
— Ой, как светло. А у меня от яркого света голова болит. Ну ничего, шторами закроем. Кроватка-то какая… Вадик, ты помнишь, как в детстве любил, чтобы я тебе спинку чесала перед сном? — она посмотрела на сына с умилением, полностью игнорируя Алину.
Алине показалось, что она смотрит какой-то абсурдный спектакль. Она молча пошла на кухню, поставила чайник. Через несколько минут туда вошел Вадим.
— Ты что матери даже чаю не предложила? — с упреком спросил он.
— Предложу. Когда она снимет пальто и вымоет руки с дороги.
— Она устала, Алин. Будь снисходительнее.
— Я абсолютно спокойна, — она достала из шкафчика чашки. — Какой чай будет пить Тамара Петровна? Черный, зеленый, травяной?
Вадим нахмурился, не зная, что ответить. Он привык, что Алина всегда сама угадывала, суетилась, старалась угодить. А сейчас она вела себя как вежливый, но отстраненный персонал в отеле.
Началась новая жизнь. Тамара Петровна заняла спальню и большую часть времени проводила там, жалуясь на мигрени, давление и «шум в ушах». Она выходила на кухню к обеду, который должна была приготовить Алина после работы. Сама свекровь к плите не подходила, ссылаясь на слабость.
— Ой, Алиночка, супчик у тебя хороший, но немного пресный. Мой Вадик любит посолонее, — говорила она, щедро досаливая свою тарелку.
— Картошечка немного разварилась. Я обычно беру другой сорт, он форму держит. Но ничего, кушать можно.
Эти мелкие уколы сыпались постоянно. Они были сказаны не со зла, а как бы между прочим, с видом знатока, который делится бесценным опытом. Вадим на это не реагировал или делал вид, что не замечает. Если же Алина пыталась вечером поговорить с ним, он сразу занимал оборонительную позицию.
— Ну что тебе опять не так? Мама просто высказала своё мнение. Она пожилой человек.
Алина жила на диване в гостиной. Это было неудобно, спина по утрам болела, но она упрямо не просила мужа поменяться местами. Гостиная стала её территорией. Вечерами она сидела там с ноутбуком, работая над текстами для своего издательства, или читала. Вадим несколько раз пытался прилечь рядом, обнять, наладить былую близость.
— Давай я с тобой полежу, — говорил он, пытаясь запустить руку ей под халат.
Алина мягко, но настойчиво убирала его руку.
— Не надо, Вадим. Здесь неудобно.
— Ну пойдём в машину, посидим, как раньше, — предлагал он, намекая на начало их романа.
— Я устала. Мне завтра рано вставать.
Он злился, называл её «снежной королевой», уходил спать на свою половину кровати в спальне, где теперь на второй половине спала его мать. Эта абсурдная ситуация длилась уже три недели.
Алина всё больше замыкалась в себе. Она механически выполняла домашние обязанности: готовила, убирала, стирала. Но делала это молча, с непроницаемым лицом. Она перестала спрашивать у Вадима, как прошел его день. Перестала делиться своими новостями. Они жили в одной квартире, но между ними выросла стеклянная стена.
Однажды вечером, когда Алина работала за ноутбуком, в гостиную заглянула Тамара Петровна.
— Алиночка, всё трудишься, пчёлка моя. А я вот хотела у тебя спросить… Ты не видела, Вадик какие-то бумаги приносил? Договор какой-то… — она говорила вкрадчиво, заглядывая Алине через плечо.
— Не видела, — сухо ответила Алина, не отрываясь от экрана.
— Странно… Он говорил, что должен был забрать у юриста… Ну да ладно. А ты, деточка, не думала, что зря вы так? Живёте, как соседи. Мужчине ласка нужна, забота. А ты всё в компьютере своём. Уйдёт ведь. Хороший мужик один не останется.
Это был удар ниже пояса. Но Алина даже бровью не повела.
— Спасибо за совет, Тамара Петровна.
Свекровь поджала губы, поняв, что её провокация не удалась, и удалилась в свою комнату. Но её слова заставили Алину задуматься. Что за договор? Почему Вадим ничего ей не сказал?
На следующий день Алина, убирая в прихожей, случайно задела куртку мужа, которая висела на вешалке. Из внутреннего кармана выпала сложенная вчетверо бумага. Это был не договор, а предварительное соглашение о купле-продаже квартиры.
Их квартиры. Покупателем значился какой-то незнакомый мужчина, а продавцами… Продавцами были указаны Вадим и Тамара Петровна. Алина почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног. Её подпись, разумеется, отсутствовала, но сам факт существования этого документа говорил о многом.
Она быстро сфотографировала бумагу на телефон и положила на место. Весь день она ходила как в тумане. Значит, вот оно что. Дело было не только в болезни мамы. Они решили продать квартиру за её спиной. Но почему? И при чём здесь Тамара Петровна? Ведь квартира была куплена в браке, и свекровь не имела на неё никаких прав.
Вечером, когда Вадим вернулся с работы, Алина ждала его на кухне. Она была на удивление спокойна.
— Вадим, нам нужно поговорить.
— Опять? — устало спросил он. — Алин, я с ног валюсь.
— Это не займет много времени. Я нашла сегодня вот это.
Она положила перед ним на стол свой телефон с фотографией документа. Вадим побледнел. Он смотрел то на экран, то на жену.
— Откуда это? Ты рылась в моих вещах?
— Это выпало из твоей куртки. Можешь объяснить, что это значит? Почему твоя мама указана как продавец?
Вадим молчал, тяжело дыша.
— Говори, — голос Алины был тихим, но в нём звенела сталь.
— Это… это сложно, — наконец выдавил он. — Квартира, в которой жила мама, была оформлена на меня. Давно еще, когда отец был жив. Чтобы налоги меньше платить, что-то такое. И я её продал.
— Продал? — Алина смотрела на него, не веря своим ушам. — Ты продал её квартиру? И поэтому привез её сюда?
— Деньги нужны были! — почти выкрикнул он. — У меня на работе проблемы, сокращения намечаются! Я вложился в одно дело, думал, прогорю… Нужны были деньги, чтобы долг закрыть! Я собирался потом всё вернуть, купить ей что-то другое…
— А нашу квартиру ты почему собирался продавать? — продолжала допрос Алина.
— Это был запасной вариант! Если бы с маминой не получилось быстро. Я… я не знал, как тебе сказать.
— Зато Тамара Петровна знала, — горько усмехнулась Алина. — Она знала, что её квартира продана, и что она приехала сюда не «погостить», а жить. И вы оба разыгрывали передо мной этот спектакль с её внезапной болезнью и твоей сыновней заботой.
В этот момент на кухню вошла Тамара Петровна. Она, видимо, услышала повышенные тона.
— Что здесь происходит? Вадик, у меня опять сердце прихватило…
— Мама, иди в комнату, — глухо сказал Вадим, не глядя на неё.
— Я всё слышала, — свекровь скрестила руки на груди, её образ слабой больной женщины мгновенно испарился. — А что такого? Сын помог матери. А ты, неблагодарная, ещё и недовольна! Он ради тебя на всё готов, а ты нос воротишь.
— Ради меня? — Алина рассмеялась холодным, звенящим смехом. — Он продал вашу квартиру, чтобы закрыть свои долги, о которых я даже не знала. Он притащил вас сюда, выселив меня из собственной спальни. Он за моей спиной готовил продажу нашего единственного жилья. И всё это ради меня? Вы в своём уме?
Она смотрела то на мужа, который сидел, вжав голову в плечи, то на его мать, чьё лицо исказилось от злости. И в этот момент она почувствовала не боль, не обиду, а огромное, всепоглощающее облегчение. Будто с плеч свалился неподъемный груз.
— Знаете что, — сказала она, вставая из-за стола. — Живите здесь. Оба. Продавайте эту квартиру, покупайте другую, делайте что хотите.
Она спокойно пошла в гостиную. Взяла свою сумку, в которую уже давно были сложены самые необходимые вещи. Оделась. Вадим и его мать так и остались сидеть на кухне, ошарашенно глядя ей вслед.
Когда она уже открывала входную дверь, Вадим очнулся и бросился за ней.
— Алина, постой! Ты куда? Куда ты пойдешь на ночь глядя?
Она обернулась. В свете лампочки в прихожей его лицо выглядело растерянным и жалким. В нём не было ни раскаяния, ни сожаления. Только страх. Страх остаться одному и разбираться со всем этим самому.
— Не волнуйся за меня, Вадим, — сказала она так же спокойно. — Я сняла квартиру. Уже неделю назад. Как раз после того, как Тамара Петровна посоветовала мне быть с тобой поласковее, чтобы ты не ушел. Спасибо ей за мудрый совет.
Она вышла на лестничную площадку и закрыла за собой дверь. Она не слышала, кричал ли он ей что-то вслед. Она вызвала лифт, спустилась вниз и вышла на улицу. Ночной город встретил её огнями и шумом машин. Она вдохнула холодный, влажный воздух полной грудью. Впервые за много недель она дышала свободно.
На её счете в банке лежали деньги — её личные накопления, о которых муж не знал. Их было достаточно, чтобы прожить несколько месяцев и начать новую жизнь. Свою жизнь. Без лжи, без манипуляций и без необходимости освобождать спальню по первому требованию.
