Первый раз Людмила Петровна приехала через месяц после свадьбы. Я ещё не успела толком обжиться в квартире, которую мы с Димой снимали на окраине. Коробки с вещами стояли в углу спальни, на кухне не хватало половины нужной утвари, а я металась между работой и попытками создать хоть какое-то подобие уюта.
— Ой, Леночка, — протянула свекровь, переступая порог, — ты бы хоть тапочки гостевые купила. А то неудобно как-то.
Я улыбнулась виноватой улыбкой и кинулась искать свои запасные шлёпанцы. Дима обнял мать, взял её сумку, усадил на диван. Людмила Петровна огляделась с видом инспектора и поджала губы.
— Ну что ж, для начала неплохо, — вынесла она вердикт. — Правда, шторы бы я другие повесила. Эти какие-то мрачные.
Я заварила чай, достала печенье, которое купила специально к её приезду. Мы сидели на кухне, и я старалась поддерживать разговор, но Людмила Петровна всё больше увлекалась перечислением того, что нужно изменить в нашей квартире. Дима кивал, соглашался, обещал всё учесть.
— Мам, не переживай, мы ещё обустроимся, — говорил он, и я чувствовала, как во мне растёт странное чувство, похожее на обиду, но не совсем.
Тогда мне показалось, что это просто забота. Что Людмила Петровна хочет нам помочь, поделиться опытом. Я ведь действительно не очень разбиралась в интерьерах, да и готовила не так хорошо, как хотелось бы.
Второй её визит состоялся месяца через три. К этому времени мы уже разобрали все коробки, я купила новые шторы — правда, не те, что советовала свекровь, а те, что понравились мне самой. Повесила картины, расставила книги на полках. Квартира стала похожа на наш дом.
Людмила Петровна приехала с пирогами. Это было мило, и я искренне обрадовалась. Но едва переступив порог, она опять начала своё:
— Ой, Лен, ты шторы всё-таки не те купила. Я же говорила, что светлые нужны, они визуально расширяют пространство.
— Мне эти нравятся, — осторожно возразила я.
— Ну нравятся и нравятся, дело хозяйское, — отмахнулась она тоном, который ясно давал понять: выбор неправильный, но спорить она не будет из вежливости.
За обедом свекровь попробовала моё жаркое и задумчиво прожевала первый кусок.
— М-м-м, неплохо. Правда, я бы мяса поменьше положила, а картошки побольше. И соли, кажется, маловато. Дима, тебе не кажется?
Дима жевал с аппетитом и пожал плечами:
— Мне нормально.
— Ну, мужчины не разбираются в таких тонкостях, — усмехнулась Людмила Петровна. — Это нам, женщинам, виднее.
Я промолчала. Сказала себе, что это не страшно. Что она просто привыкла всё контролировать, ведь Дима — её единственный сын. Что со временем мы притрёмся, и она примет меня.
Но время шло, а визиты свекрови становились всё более напряжёнными для меня. Она приезжала раз в два-три месяца, обычно без приглашения — просто звонила Диме утром и говорила, что будет вечером. И каждый раз я готовилась как к экзамену.
Убирала квартиру до блеска. Продумывала меню. Старалась надеть что-то нейтральное, чтобы не было повода для критики. Но Людмила Петровна всегда находила, к чему придраться.
— Леночка, ты опять пыль на книжной полке не протёрла. Вот сюда посмотри.
— Лен, у тебя суп пересолен. Димочка, скажи жене, что мужчины не любят пересоленную еду.
— Ой, какая кофточка странная. Дима, ты разве не можешь жене нормальные вещи купить?
Я сжимала зубы и улыбалась. Говорила «спасибо за совет» и «обязательно учту». А внутри у меня всё сжималось в тугой, горячий комок.
Дима не замечал. Или делал вид, что не замечает.
— Лен, ну она же не со зла, — говорил он, когда я пыталась поделиться своими чувствами. — Просто такая уж мама. Привыкла всех учить. Она приезжает не так часто, можно и потерпеть.
Можно потерпеть. Эта фраза стала мантрой в нашей семье.
Через год ситуация только ухудшилась. Людмила Петровна как будто почувствовала, что я не дам отпор, и раскрепостилась окончательно.
Она начала высказываться по поводу моей работы:
— Лен, ну какая из тебя менеджер, если ты дома порядок навести не можешь?
По поводу моей внешности:
— Ты бы к парикмахеру сходила, что-то ты какая-то затюканная стала. Дима, мужчина должен следить, чтобы жена выглядела прилично.
По поводу того, что у нас до сих пор нет детей:
— Лен, когда же вы меня бабушкой сделаете? Или ты карьеристка, детей не хочешь рожать? Знаешь, в наше время женщины и работали, и детей растили.
Эта тема стала особенно болезненной. Мы с Димой пытались завести ребёнка, но пока не получалось. Я ходила по врачам, сдавала анализы, пила витамины. Это был непростой период, и замечания свекрови впивались в меня как осколки стекла.
Но Дима продолжал повторять: «Можно и потерпеть».
Однажды я случайно узнала маленький секрет Людмилы Петровны.
Она приехала к нам в середине недели, когда Дима был в командировке. Позвонила утром и сказала, что будет через час — ей нужно было забрать какие-то документы, которые Дима оставил у нас.
Я была на удалённой работе, сидела дома в старых джинсах и растянутой футболке. Услышав звонок в дверь, я открыла, впустила свекровь, извинилась за свой вид и сказала, что сейчас оденусь.
— Да не надо, Лен, я на минутку, — отмахнулась та.
Она прошла в комнату, взяла папку с документами, потом задержалась, посмотрела в окно.
— Можно я покурю на балконе? — неожиданно спросила она.
Я опешила. Людмила Петровна всегда презрительно отзывалась о курящих женщинах. Называла их «опустившимися».
— Вы… курите? — не удержалась я.
Она смутилась, покраснела.
— Ну, изредка. Когда нервничаю. Только никому не говори, особенно Диме. Он же меня не поймёт.
Я кивнула. Пообещала молчать. И действительно молчала. Это была не моя тайна, чтобы её раскрывать.
Но с тех пор я стала замечать и другие мелочи. Как Людмила Петровна, критикуя мою квартиру, сама забывала вытереть ноги, входя с улицы. Как она могла налить себе чай и оставить пакетик прямо на столе, хотя меня ругала за «неряшливость». Как она говорила по телефону не своим голосом — сладким, вкрадчивым, — явно с каким-то мужчиной, хотя была вдовой уже много лет и всегда рассказывала, как предана памяти покойного мужа.
Людмила Петровна была обычным человеком со своими слабостями. Но себе она эти слабости прощала, а мне — нет.
Мой тридцатый день рождения я готовила тщательно. Пригласила родителей, своих подруг, Диминых друзей. Убрала квартиру, накрыла стол. Испекла торт — медовик по рецепту моей бабушки, мой коронный номер.
Людмила Петровна приехала с букетом и коробкой конфет. Поздравила меня сухо, оглядела стол критическим взглядом.
— Ой, как много всего, — протянула она. — Лена, ты бы проще делала, зачем так стол перегружать? Всё равно половина останется.
Я улыбнулась и пошла встречать других гостей.
Вечер начался хорошо. Все смеялись, ели, пили шампанское. Мои подруги хвалили торт, мама гордилась мной, Димины друзья шутили и поздравляли. Я чувствовала себя счастливой.
А потом настало время разрезать торт.
Я принесла его из кухни, поставила на стол. Он получился красивым — ровные коржи, кремовая прослойка, украшение из ягод. Гости зашумели, заулыбались.
— Ого, Лен, ты настоящая хозяйка! — сказала моя подруга Катя.
— Дима, тебе повезло с женой, — добавил его друг Серёга.
Дима обнял меня за плечи, и я видела, что он гордится. Я резала торт, раскладывала по тарелкам, и в этот момент прозвучал голос свекрови:
— Ой, Леночка, а ты случайно не переборщила с мёдом? Что-то он какой-то приторный. И коржи суховаты. Надо было масла побольше добавить.
В комнате повисла тишина. Все посмотрели на Людмилу Петровну, потом на меня.
И тут всё, что копилось все эти два года. Все замечания, все укоры, все «можно и потерпеть». Это, наконец, достигло края.
Я медленно отложила нож. Посмотрела свекрови в глаза.
— Людмила Петровна, — сказала я спокойно, — спасибо за мнение. Но, знаете, мне кажется, что у всех нас есть свои недостатки. Я, например, могу приготовить не идеальный торт. А вы, например, курите на балконе, когда думаете, что никто не видит. И оставляете грязные следы на полу. И забываете выключать свет в ванной. И слишком уж ласково разговариваете по телефону с незнакомыми мужчинами, хотя всем рассказываете, как верны памяти мужа.
Я не повышала голоса. Я просто перечисляла факты. Но каждое слово падало в тишину как камень в воду.
Лицо Людмилы Петровны из белого стало красным, потом багровым. Она открыла рот, закрыла, снова открыла.
— Ты… как ты смеешь! — наконец выдавила она. — Дима! Ты слышишь, как твоя жена со мной разговаривает?!
Дима стоял рядом, и я чувствовала, как напрягся его хватка на моём плече. Но я не отводила взгляда от свекрови.
— Я просто ответила вам на вашу критику при гостях, — сказала я. — Вы считаете возможным указывать мне на недостатки при всех. Почему я не могу ответить тем же?
— Это… это неуважение! — Людмила Петровна схватила свою сумку. — Я твоя свекровь! Я старше! Я имею право!..
— Имеете право на что? — перебила я. — На то, чтобы два года унижать меня в моём собственном доме? На то, чтобы критиковать каждый мой шаг, каждое моё решение? На то, чтобы говорить мне, что я плохая жена, плохая хозяйка, что я неправильно одеваюсь, неправильно готовлю, неправильно живу?
Голос мой дрожал, но я продолжала:
— Я терпела. Потому что Дима просил. Потому что думала, что вы привыкнете, примете меня. Но вы не принимаете. Вы просто пользуетесь тем, что я не отвечаю. Так вот, знаете что? Хватит.
Людмила Петровна схватила со стола свой букет — тот самый, который принесла мне в подарок.
— Я не останусь в этом доме ни минуты! — заявила она. — Дима, ты поедешь со мной!
Она посмотрела на сына с вызовом. Дима стоял молча. Я видела, как он борется с собой, видела напряжение в его лице. А потом он медленно покачал головой.
— Нет, мам. Я остаюсь. Это наш дом. И Лена права.
Людмила Петровна побледнела ещё больше. Секунду она стояла неподвижно, потом развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
Гости разошлись раньше, чем планировалось. Атмосфера была испорчена, и, хотя все делали вид, что ничего страшного не произошло, чувствовалась неловкость.
Когда последний гость ушёл, мы с Димой остались наедине. Он сидел на диване, обхватив голову руками. Я убирала со стола, не зная, что сказать.
— Лен, — позвал он наконец. — Подойди.
Я подошла. Он взял меня за руку, посадил рядом.
— Прости, — сказал он. — Я был слепым идиотом.
— Дим…
— Нет, послушай. Я правда не понимал, как тебе тяжело. Думал, что мама просто заботится. Что её замечания — это… ну, такая форма любви. Но я видел твоё лицо сегодня. И понял, как ты натерпелась.
Он обнял меня, и я прижалась к нему, чувствуя, как уходит напряжение.
— Я не хотела ссориться с ней, — прошептала я. — Но это было выше моих сил.
— Ты поступила правильно, — сказал он. — Я должен был защитить тебя раньше. Это моя вина, что дошло до этого.
Мы сидели в тишине, среди недоеденных салатов и остатков торта. И впервые за долгое время я чувствовала, что мы по-настоящему вместе.
Людмила Петровна не звонила три дня. Потом позвонила Диме — коротко, сухо. Сказала, что она обижена и больше не придёт к нам в дом, пока я не извинюсь.
Дима ответил, что извиняться должна она. Что Лена терпела два года, а она переступила все границы.
Разговор был короткий. Людмила Петровна повесила трубку.
Прошло две недели. Потом месяц. Дима пытался помириться с матерью, звонил ей, предлагал встретиться где-нибудь нейтральной территории. Но она упорно отказывалась, каждый раз повторяя, что невестка должна первая попросить прощения.
Я не собиралась извиняться. Не за то, что сказала правду. Не за то, что наконец защитила себя.
Ещё через месяц Дима поехал к матери сам. Вернулся поздно вечером, усталый.
— Ну как? — спросила я.
— Она не хочет идти на контакт, — вздохнул он. — Считает, что ты её унизила. Что теперь она не может смотреть мне в глаза.
— Дим, я не хотела её унижать, — сказала я. — Я просто хотела, чтобы она поняла, каково мне было все это время.
— Я знаю. И я ей это объяснял. Но она… она не готова это принять. По крайней мере, пока.
Он обнял меня, поцеловал в щёку.
— Знаешь, может, это и к лучшему. Пусть пауза будет. Может, за это время она одумается.
Прошёл год. Людмила Петровна так и не появилась у нас в доме. Дима виделся с ней изредка — заезжал к ней, иногда они встречались в кафе. Она спрашивала о его жизни, но никогда не интересовалась мной. Делала вид, что меня просто не существует.
Поначалу мне было тяжело. Я чувствовала вину, хотя понимала, что не должна. Думала, не слишком ли резко я поступила, не стоило ли найти другие слова.
Но со временем я поняла: я сделала то, что должна была сделать. Я защитила своё достоинство. Своё право жить в своём доме так, как я считаю нужным. Своё право быть несовершенной, не идеальной, не соответствовать чьим-то стандартам.
А Дима изменился. Он стал внимательнее, нежнее. Научился видеть меня, слышать меня. Мы стали по-настоящему командой.
Иногда, убирая квартиру, я думала о том вечере. О лице Людмилы Петровны, когда я ответила на её критику. О тишине в комнате. О том, как легко стало дышать после того, как я наконец выговорилась.
Я просто ответила свекрови на её критику при гостях. Больше она у нас в доме не появлялась.
И знаете что? Я не жалела. Ни капли.
