Первый звонок раздался в семь утра в субботу.
— Алёша, сынок! Мы уже выехали, будем через три часа. Приготовте нам чего-нибудь к покушать, а?
Я открыла глаза и уставилась в потолок. Андрей сонно пробормотал что-то в трубку, положил телефон обратно на тумбочку и натянул одеяло на голову.
— Кто выехал? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Мама с Леной. И дети с ней. Приедут погостить.
— Надолго?
— Дня на два, наверное.
Я села в постели. За окном моросил октябрьский дождь, серый и унылый. Выходные обещали быть такими же серыми.
— Андрей, у нас же планы были. Мы собирались на выставку, ты билеты купил.
— Ну они же издалека едут. Сходим в другой день.
Он уже спал опять. Или делал вид.
Я встала и пошла на кухню варить кофе. Два дня. Ладно. Можно пережить Два дня.
К десяти утра я испекла шарлотку, пожарила котлеты — свекровь любила плотный завтрак, такая у неё была причуда — и выставила на стол нарезки, сыры, фрукты. Андрей проснулся, принял душ и сел пить кофе, листая телефон.
— Может, поможешь стол накрыть? — предложила я.
— Угу, — кивнул он, не отрываясь от экрана.
Я накрыла сама.
Они ворвались в квартиру как торнадо. Свекровь — Галина Михайловна — в дорогой дублёнке, с тремя сумками. Лена, сестра Андрея, с мужем Олегом и двумя детьми — Мишей восьми лет и Дашей пяти.
— Алёшенька! — Галина Михайловна расцеловала сына, оттеснив меня к холодильнику. — Как я соскучилась! Лен, смотри, как Алёша похудел, надо его лучше кормить.
— Он не похудел, — заметила я.
— Маша, привет, — Лена чмокнула меня в щёку. — Олег, ты обувь снимай сразу, не тащи грязь. Дети, куртки на вешалку!
Дети так и не сняли куртки. Они понеслись по квартире с криками, а Миша уже нашёл пульт от телевизора и включил какой-то мультик на полную громкость.
— Может, потише? — попробовала я.
— Да ладно, пусть дети веселятся! — Галина Михайловна уже осматривала стол. — Машенька, а почему котлеты холодные? Я люблю, чтоб горячие были. А детям надо блинчиков испечь, У тебя варенье есть?
Я молча пошла разогревать котлеты и доставать муку для блинчиков.
К вечеру первого дня я уже чувствовала себя официанткой в ресторане для особо привередливых клиентов. Галина Михайловна попросила чаю — но не чёрного, а зелёного, и не просто зелёного, а с жасмином. Я сбегала в магазин. Потом понадобились какие-то специальные печенья, которые она ела в последний приезд — снова пришлось бежать в магазин.
Лена устроилась на диване с телефоном, а дети громили гостиную. Они устроили барикаду из стульев и кресел и с визгом носились друг за другом.
— Лен, может, угомонишь их? — не выдержала я.
— Да что ты, пусть играют. Они у нас активные.
— Они сломали настольную лампу.
— Ну ничего страшного. Не переживай.
Я посмотрела на Андрея. Он сидел с мужем Лены на кухне и обсуждал футбол, довольный и расслабленный. Мать устроилась рядом и рассказывала про соседей.
— Андрей, может, поможешь мне? — позвала я из прихожей, собирая осколки лампы.
— Да, конечно, сейчас, — откликнулся он.
Не пришёл.
Я убрала сама, потом приготовила ужин — «что-нибудь лёгкое», как просила Галина Михайловна, но «чтоб было сытно», как уточнила Лена. Я сделала запечённую курицу с овощами, салат, поставила вино.
За ужином Галина Михайловна сказала:
— А знаешь, Алёша, было бы неплохо завтра сходить в тот ресторан, помнишь, где мы в прошлый раз были? Там такие стейки!
— Мам, это дорого, — начал Андрей.
— Ну что ты, сынок! Мы же так редко видимся. И потом, я деньги заплачу, не беспокойся.
Она не заплатила. За ресторан расплатился Андрей, и я видела, как он незаметно побледнел, когда увидел счёт.
На третий день, когда я мыла уже вторую порцию посуды за утро — Галина Михайловна решила, что нужны оладьи, и пока я пекла их, в гостиной состоялся семейный совет.
— Мы тут подумали, — начала Лена, — и решили, что надо побыть подольше. Олегу одобрили удалёнку на неделю, а у детей в школе каникулы как раз начинаются. Останемся ещё на недельку, ладно?
Я замерла с губкой в руке. Неделя. Ещё неделя.
— Здорово! — обрадовался Андрей. — Правда, Маш?
Я обернулась. Все смотрели на меня с ожиданием — и с лёгкой снисходительностью, будто мнение хозяйки квартиры было простой формальностью.
— Конечно, — выдавила я. — Чудесно.
В ту ночь я не могла уснуть. Лежала и считала: ещё семь дней готовки, уборки, беготни по магазинам. Семь дней детского крика и замечаний свекрови — «Машенька, а может, в следующий раз овощи порежешь помельче?», «Машенька, а кофе ты всегда такой крепкий делаешь?»
— Андрей, — позвала я тихо.
Он сопел во сне.
— Андрей! — громче.
— М-м-м?
— Мне тяжело. Мне нужна твоя помощь.
— Да, конечно. Завтра помогу. Спи.
Он тут же снова заснул.
А я лежала в темноте и вдруг поняла очень чётко: если я останусь, я сойду с ума. Или наговорю всем гадостей, после которых в семье начнётся война. Или просто сломаюсь, как та настольная лампа.
И тогда я приняла решение.
В пять утра я встала беззвучно. Достала из шкафа спортивную сумку и сложила туда тёплые вещи, книги, ноутбук. Написала записку — коротко, без объяснений: «Уехала на дачу». Оставила её на кухонном столе.
Взяла ключи от машины и вышла из квартиры.
Ехать до дачи было больше двух часов. Я включила радио, опустила стекло, впуская холодный осенний воздух. С каждым километром на душе становилось легче.
Дача встретила меня тишиной. Старый деревянный дом, который мы с Андреем купили три года назад и толком не успели обустроить. Летом здесь было хорошо — мы приезжали на выходные, жарили шашлыки, читали на веранде. Но сейчас, в конце октября, дом выглядел заброшенным.
Я открыла дверь. Внутри было холодно, пахло сыростью и старым деревом. Но мне было всё равно. Это было пространство без требований, без просьб, без замечаний и детского крика.
Я принялась за дело. Растопила печку — долго возилась с дровами, но в итоге огонь разгорелся, и в комнате стало теплее. Сходила к колодцу за водой — ведро тяжёлое, руки замёрзли, но это была какая-то честная, осмысленная работа, не то что бесконечное мытьё посуды для людей, которые даже спасибо не говорили.
Заварила чай в старом фарфоровом чайнике, завернулась в плед и села у печки.
Боже, как хорошо.
Как тихо.
Как спокойно.
Первый день я провела в блаженном ничегонеделании. Читала книгу, которую не могла дочитать полгода. Гуляла по опустевшему огороду. Нашла на чердаке коробки со старыми вещами — бабушкины платки, пожелтевшие фотографии, чьи-то письма. Села разбирать их, читая выцветшие строки.
Телефон я выключила сразу. Знала, что иначе не выдержу — буду проверять, звонит ли Андрей, злиться, что не звонит, или злиться, что звонит.
На второй день нашла в сарае старый топор и наколола дров. Физический труд успокаивал. Потом приготовила себе яичницу на маленькой газовой плите — самую простую, и она показалась мне вкуснее любого ресторанного ужина.
Вечером включила телефон. Тридцать два пропущенных вызова. Двадцать семь от Андрея. Десятки сообщений.
«Маша, ты где?»
«Маша, почему ты уехала?»
«Мама спрашивает, что случилось»
«Маша, это как-то неправильно, нужно было предупредить»
«Перезвони, пожалуйста»
«Маша, я волнуюсь»
«Лена обиделась»
«Мама говорит, что ты поступила эгоистично»
Я прочитала все сообщения, выключила телефон снова и легла спать.
На четвёртый день, когда я сидела на веранде, укутанная в два одеяла и допивая вторую чашку кофе, услышала как открывается калитка.
Андрей.
Он вышел из шёл усталый, осунувшийся. Поднялся на веранду и остановился, глядя на меня.
— Маш…
— Привет.
— Я сбежала из дома, чтобы не прислуживать твоей родне, — сказала я спокойно. — Решила, ты сам прекрасно справишься.
Он опустился на скамейку рядом.
— Это кошмар, — выдохнул он. — Полный кошмар.
— Расскажи.
Он провёл рукой по лицу.
— В первый день, когда ты уехала, я проснулся от того, что мама требовала завтрак. Я сделал омлет. Она сказала, что омлет неправильный, попросила были сырники. Я не умею делать сырники.
— Разве? — удивилась я.
— Потом Лена отправила меня в магазин за продуктами. Я купил не то. Пришлось идти снова. Потом Миша разлил сок на диван, и мама сказала мне, чтобы я его почистил. Я целый час его оттирал, но пятно всё равно осталось.
Я молчала, попивая кофе.
— Потом они захотели в торговый центр. Они обошли все магазины, я ждал три часа. Олег попросил денег на какую-то игру детям. Пять тысяч. Мама каждый вечер просила ужин в девять и требовала что-то особенное. Я заказывал доставку, но ей не нравилось.
— Дальше, — подбодрила я.
— Я устал, Маш. Я понял… — Он замолчал, подбирая слова. — Я понял, что ты делала всё это. Каждый день. И я не замечал.
— Не замечал, — согласилась я. — Потому что тебе было хорошо. Ты встречался с семьёй, а всю чёрную работу делала я.
— Я думал, ты справляешься. Ты всегда справляешься.
— Я не должна справляться одна, Андрей. Это твоя семья. Твоя мама, твоя сестра. Почему я должна обслуживать их, как горничная?
— Не должна, — тихо сказал он. — Ты права. Прости меня.
Мы помолчали. В печке потрескивал огонь.
— Я просил тебя помочь, — напомнила я. — Несколько раз.
— Я кивал и забывал. Потому что… — Он замялся. — Потому что знал, что ты всё равно сделаешь. Это подло с моей стороны.
— Подло, — подтвердила я.
— Может, вернёшься?
— Они ещё там?
Он покачал головой.
— Уехали вчера. Обиделись — типа раз мы не рады, раз хозяйка сбежала, то они больше не будут нас беспокоить своим присутствием.
Я фыркнула.
— Серьёзно? То есть они обиделись?
— Мама сказала, что ты испортила семейную встречу. Лена — что ты делаешь из мухи слона. Я пытался объяснить, что они перегнули, но… — Он пожал плечами. — В общем, они уехали. Обиженные и гордые.
— А ты как себя чувствуешь?
Андрей посмотрел на меня.
— Виноватым. Усталым. И… злым, если честно. На них. На себя. Я должен был защитить тебя, а вместо этого я просто устранился.
— Да, — согласилась я. — Должен был.
Он протянул руку, и я, помедлив, вложила в неё свою.
— Давай останемся здесь ещё на пару дней, — сказал он. — Мне тоже нужно прийти в себя.
Я посмотрела на него — на усталое лицо, на виноватые глаза — и кивнула.
— Ладно. Но дрова колоть будешь ты.
Он улыбнулся — первый раз за всё это время нормально улыбнулся.
— Договорились.
Мы остались на даче ещё три дня. Андрей действительно колол дрова — неумело, с проклятиями, но старательно. Мы готовили вместе, простые блюда, без претензий. Гуляли по лесу. Говорили — долго, честно, иногда больно.
Я рассказала, как чувствовала себя невидимой в собственном доме. Как с каждым часом нарастала обида — на них за неуважение, на него за слепоту. Как боялась, что если скажу всё, что думаю, то разрушу какой-то хрупкий мир, который он строил со своей семьёй.
Он рассказал, что всегда чувствовал давление — быть хорошим сыном, хорошим братом. Что привык угождать маме, потому что в детстве она была очень строгой, и её одобрение доставалось тяжело. Что не умел говорить ей «нет» и перекладывал эту тяжесть на меня, даже не понимая этого.
— Я думал, что создаю тёплую атмосферу, — признался он однажды вечером. — А на самом деле просто прятался.
— От чего?
— От конфликта. От необходимости выбирать между вами. Мне казалось, если я буду просто милым со всеми, то всё как-нибудь само рассосётся.
— Не рассасывается, — сказала я. — Так не работает.
— Теперь я это понимаю.
На четвёртый день, когда мы собирались уезжать, я стояла на крыльце и смотрела на дом. Старый, обшарпанный, с покосившейся верандой. Но он дал мне то, что было нужно — тишину, пространство, возможность остановиться и подумать.
— Спасибо тебе, — сказал Андрей, обнимая меня сзади.
— За что?
— За то, что уехала. За то, что не стерпела. За то, что заставила меня открыть глаза.
Я обернулась и посмотрела на него.
— Это не должно повториться.
— Не повторится. Обещаю. В следующий раз, когда они захотят приехать, мы обсудим это вместе. Установим правила. И я буду рядом. Реально рядом, а не просто в одной квартире.
— А если твоя мама обидится?
Он пожал плечами.
— Пусть обижается. Я взрослый человек, у меня своя семья. И мой приоритет — ты.
Я поцеловала его. Мы погрузили вещи в машину и поехали домой.
Дома было чисто, но не так, как я обычно убирала. Андрей старался — это было видно. Посуда вымыта, хоть и кое-как. Полы подметены. В холодильнике — остатки каких-то его кулинарных экспериментов и записка на магните: «Извини за бардак. Я правда старался».
Я улыбнулась.
Вечером пришло новое сообщение от Лены: «Андрей, мама очень расстроена. Может, Маша всё-таки извинится? Мы же семья».
Я спросила Андрея.
— Что ответишь?
Он взял телефон и написал: «Лен, Маша ни в чём не виновата. В следующий раз мы будем обсуждать визиты заранее. Надеюсь, ты поймёшь».
Отправил.
И я поверила ему. Потому что в его глазах я увидела то, чего не видела раньше — решимость. Он наконец-то проснулся.
А я больше не была невидимой горничной в собственном доме. И если когда-нибудь снова почувствую, что становлюсь ею — у меня есть старая дача, печка и тишина.
И я не побоюсь снова туда уехать.
Потому что иногда, чтобы сохранить семью, нужно уметь из неё сбежать.
