Дверь в кухню была приоткрыта, и я остановилась в коридоре, чтобы поправить выбившуюся прядь волос, прежде чем войти.
Но голос свекрови, тихий и ядовитый, заставил меня замереть.
— …главное, чтобы она ничего не заподозрила. У него последний срок через месяц, Дима. Где мы еще такие деньги возьмем? Будешь и дальше ей капать на мозги, что она всё забывает, что у неё с головой не в порядке.
Я прижалась к прохладной стене, сердце пропустило удар, а потом забилось часто-часто, отдаваясь в ушах. Это Тамара Павловна говорила. Говорила с моим мужем о его долгах.
— Мам, это рискованно. А если она к врачу пойдет? Что тогда? — голос Димы был приглушенным, неуверенным. Мой Дима, который всегда казался мне таким надежным.
— К какому врачу, дурачок? Мы сначала соберём все документы, справки нужные сделаем у знакомых, а потом уже поздно будет.
Её голос сочился ледяным, расчетливым спокойствием.
— Она же у нас «больная», невменяемая. Какая разница, что она там скажет? Квартира моя, я её сыну подарила.
А жена сегодня одна, завтра другая. Не ей же за твои прогоревшие проекты расплачиваться.
Я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Вот оно что. Вот почему я постоянно теряла ключи, которые потом находились в сахарнице.
Вот почему Дима так настойчиво убеждал меня, что я забыла оплатить счета, хотя я точно помнила, что делала это. Вот почему он списал мою паническую атаку месяц назад на «усталость и мнительность».
— Она мне верит, мам. Пока верит, — в его голосе не было ни капли сожаления. Только деловой расчет и страх.
— Вот и отлично. Продолжай в том же духе. Пару недель, и она сама поверит, что сходит с ума. А там и до опекунства недалеко. Продадим ее студию, закроем долг, и заживем спокойно.
Я отшатнулась от двери, нащупывая стену спиной. Воздуха не хватало. Это был не дурной сон. Это был их план.
На секунду в голове промелькнула ужасная мысль: а может, они правы? Может, я и правда схожу с ума и все это мне только кажется? Но тут же эта мысль утонула в волне обжигающего, ясного гнева. Нет. Я не сумасшедшая.
Никаких слез. Внутри всё оборвалось, оставив после себя звенящую пустоту.
Я тихо, на цыпочках, вернулась в нашу спальню. Их спальню.
Шкаф. Верхняя полка, за стопкой постельного белья — папка. Мой паспорт, свидетельство о рождении, диплом, документы на мою маленькую студию, доставшуюся от бабушки.
Всё, что доказывало, что я — это я.
Следом — шкатулка с небольшими сбережениями и украшениями.
Они хотели забрать у меня всё. Мой дом, моё имя, мой разум.
Я сложила документы в сумку. Потом достала ноутбук.
Открыла банковское приложение и перевела все деньги с нашего общего счета на свой, который открыла год назад, когда Дима, не сказав мне, вложил крупную сумму в очередную «гениальную идею».
Тот счет я завела как подушку безопасности, даже не думая, что она когда-нибудь понадобится.
На экране высветилась круглая сумма. Мой билет.
Я оглядела комнату, в которой провела пять лет. Пять лет лжи. На тумбочке стояла наша свадебная фотография.
Я взяла её, посмотрела в улыбающееся лицо мужа и с силой швырнула на пол. Стекло разлетелось мелкими осколками.
Пусть это будет мой единственный прощальный жест.
Я надела куртку, взяла сумку и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Никаких записок. Никаких объяснений.
Для них я просто исчезну. Растворюсь. Как и положено сумасшедшей.
Но я не собиралась исчезать. Я собиралась бороться.
Таксист высадил меня у старой пятиэтажки на другом конце города. Здесь находилась бабушкина студия.
Крошечная, заставленная старой мебелью и пахнущая пылью и сухими травами. Но она была моя. Моя крепость.
Первым делом я выключила основной телефон и достала из сумки старый, кнопочный, которым давно не пользовалась. Новая сим-карта уже была куплена по дороге.
Только после этого я позволила себе сесть на диван, покрытый выцветшим пледом. Руки мелко дрожали.
Я сидела так около часа, глядя в одну точку, прокручивая в голове их разговор. Потом встала и начала действовать.
Методично, шаг за шагом. Выбросила старые газеты, протерла пыль, нашла в шкафу чистое постельное белье. Физический труд помогал отогнать панику.
Ближе к вечеру любопытство взяло верх. Я включила смартфон. Экран тут же ожил, вибрируя от потока сообщений.
Десять пропущенных от Димы. Пять от Тамары Павловны.
Я открыла сообщения от мужа.
Первое: «Кира, ты где? Я волнуюсь».
Пятое: «Любимая, что-то случилось? Почему ты не отвечаешь? Мама тоже переживает».
Десятое, отправленное минуту назад: «Кира, это уже не смешно. Ты опять что-то напридумывала себе? Возвращайся домой, не заставляй меня нервничать».
Напридумывала. Конечно. Это было их любимое слово.
А вот и сообщение от свекрови: «Девочка моя, мы все очень переживаем. Дима места себе не находит. Если что-то не так, ты скажи, мы же семья».
Семья. У меня свело скулы от этого слова.
Я снова выключила телефон. Никаких ответов. Пусть поволнуются.
Мой план был прост. Затаиться. Собрать информацию. И нанести удар. Я набрала номер, который знала наизусть.
— Светка? Привет. Это Кира.
Светлана была моей университетской подругой. Мы не так часто виделись, но я знала, что она стала одним из лучших адвокатов по семейному праву в городе.
— Кира? Какими судьбами! Сто лет тебя не слышала. Что-то стряслось?
Её бодрый голос вернул меня в реальность.
— Стряслось. Мне нужна твоя помощь. Очень.
Я, пропуская эмоции, сухо и по фактам изложила ей суть подслушанного разговора.
На том конце провода повисло молчание.
— Кира… Ты сейчас где? Ты в безопасности?
— Да. Я в своей студии. Документы и деньги со мной.
— Так. Слушай меня внимательно. Никому не отвечай. Ни ему, ни его матери. Они будут давить на жалость, обвинять, манипулировать. Это классика. Завтра в десять утра жду тебя у себя в офисе. Будем составлять план. И Кира… ты всё правильно сделала.
Повесив трубку, я впервые за весь день почувствовала что-то похожее на облегчение. Я была не одна.
Ночью мне снился Дима. Он стоял надо мной и ласково говорил: «Ты же больна, милая. Тебе нужно лечиться. Просто подпиши здесь и здесь». А я не могла пошевелиться.
Я проснулась в холодном поту. Нет. Этого не будет.
Утром я заставила себя позавтракать. Перед выходом я снова включила телефон. Новые сообщения. Теперь Дима сменил тактику.
«Кира, я обзвонил всех наших друзей. Никто не знает, где ты. Я подаю заявление в полицию о пропаже».
Это был сильный ход. Он выставлял себя любящим, убитым горем мужем. А меня — неуравновешенной истеричкой.
Но одно сообщение было не от него. От моей лучшей подруги, Лены.
«Кира, звонил Дима. Он в панике. Сказал, что ты в последнее время была сама не своя, рассеянная, что-то с памятью… Сказал, что ты ушла из дома, оставив записку со странным содержанием. Кира, что происходит? Позвони мне!»
Записку. Они уже придумали записку.
Значит, игра пошла по-крупному. Они готовили для этого почву, обрабатывая моё окружение. Я сжала телефон в руке. Ярость придала мне сил.
Что ж. Двое могут играть в эту игру.
Офис Светланы находился в центре. Высокие потолки, дорогая мебель и запах уверенности.
— Они действуют по учебнику, — сказала Света, откинувшись в кресле. — Создают образ «заботливой семьи» и «нестабильной» тебя. Их цель — лишить тебя дееспособности и забрать твое имущество, чтобы покрыть его долги.
— Что мне делать?
— Во-первых, прямо отсюда ты едешь в независимую клинику и проходишь полное психиатрическое освидетельствование. У нас должно быть на руках официальное заключение. Это наш щит.
Она подалась вперед, её взгляд стал жестким.
— Во-вторых, мы переходим в наступление. Мы подаем на развод. И на раздел имущества. Всего. Включая ту квартиру, в которой вы жили.
— Но она же оформлена на свекровь…
— Она была подарена твоему мужу. А вы в браке делали в ней дорогостоящий ремонт. У тебя есть чеки?
Я задумалась. Да. Я хранила все чеки.
— Отлично. Это наш меч. Мы будем требовать компенсацию. Тамара Павловна этого точно не ожидает.
Весь день я провела в клинике. Унизительные тесты, каверзные вопросы. Но к вечеру у меня на руках была заветная справка. Вердикт: абсолютно здорова.
Я вернулась в студию опустошенная, но с чувством выполненного долга. И тут раздался звонок на мой старый, основной телефон. Номер Димы. Я сбросила. Но он тут же прислал сообщение.
«Я знаю, где ты. Я вижу свет в твоем окне. Открой, Кира. Не заставляй меня ломать дверь».
Я бросилась к окну. Внизу, под фонарем, стоял он. А рядом с ним — его мать.
Раздался настойчивый стук в дверь.
— Кира, открой! Это я, Дима! Мы просто поговорим!
Я на ватных ногах подошла к двери и посмотрела в глазок. Дима. Тамара Павловна. И двое мужчин амбалистого вида в синей униформе. Санитары. Они привезли санитаров из какой-то частной клиники.
Это была точка невозврата. Они пришли в мой дом, чтобы насильно запереть меня в клетку безумия.
— Кирочка, доченька, не бойся! — заворковала свекровь за дверью. — Мы тебе помочь хотим!
Внутри меня что-то щелкнуло. Громко, окончательно. Та «хорошая девочка» Кира, которая боялась всех обидеть, умерла.
Всё. Хватит.
Я отошла от двери. Руки больше не дрожали. В голове была абсолютная, звенящая ясность. Я достала свой новый телефон, набрала 112.
Мой голос был спокоен до неестественности.
— Алло, полиция? Помогите. В мою квартиру ломятся неизвестные мне люди. Они угрожают выломать дверь. Я одна в квартире, я очень боюсь. Пожалуйста, поторопитесь.
Я нажала отбой и прислонилась к стене. За дверью продолжали стучать и уговаривать. Они играли роль спасителей. Но сейчас им придется примерить на себя совсем другую роль.
Полиция приехала через семь минут. Я услышала тяжелые шаги на лестнице и требовательный голос: «Полиция! Что здесь происходит?»
Стук в мою дверь прекратился. Я дождалась, когда в коридоре завяжется разговор, и только потом открыла.
На пороге стояли двое полицейских. За их спинами я увидела растерянные лица Димы и Тамары Павловны. Санитары испарились.
— Это вы вызывали? — спросил один из полицейских.
Я кивнула, изображая испуг.
— Да. Эти люди… они пытались вломиться ко мне. Угрожали.
— Кира, что ты несешь? — взвился Дима. — Это я, твой муж! Мы за тебя волнуемся!
— Муж? — я посмотрела на него так, будто видела впервые. — Мой муж не стал бы приводить под мою дверь свою мать и санитаров, чтобы силой упечь меня в больницу.
Лицо Тамары Павловны исказилось.
— Да как ты смеешь! Мы тебе помочь хотели! Ты же больная!
— Больная? — я спокойно посмотрела на полицейского. — У меня есть доказательства обратного.
Я вернулась в комнату и вынесла папку с документами. Свидетельство о собственности на студию. Мой паспорт. И заключение из клиники.
— Вот, пожалуйста. Я — Кира Дементьева, это моя квартира. А это — официальное медицинское заключение, выданное сегодня, о том, что я полностью психически здорова.
А вот мой муж, Дмитрий, уже успел подать на меня в розыск, рассказывая всем, что я не в себе. Думаю, это можно квалифицировать как клевету.
Дима побледнел. Тамара Павловна открывала и закрывала рот. Их план рушился на глазах.
— Мы проедем в отделение, — отрезал полицейский. — Будем разбираться.
Через полчаса я сидела в кабинете у Светланы.
— Они в шоке, — сказала Света, положив трубку. — Их версия развалилась. Теперь они сами под угрозой обвинения.
— Что дальше?
— А дальше — мы диктуем условия.
Переговоры были короткими, но яростными. Сначала Тамара Павловна кричала, что сотрет меня в порошок.
Но Света была непробиваема. Она выложила на стол все: иск о компенсации за ремонт, заявление о клевете, и намекнула, что звонок в налоговую по поводу «серых» доходов свекрови от сдачи других квартир может стать неприятным сюрпризом.
Они сломались через день. Дима согласился на развод без претензий и подписал обязательство вернуть свою половину денег.
Эпилог. Год спустя.
Я сидела в своем маленьком, но уже успешном цветочном магазине. Аромат пионов и эвкалипта смешивался с запахом свежесваренного кофе.
Открыть его было непросто. Первые месяцы я работала по 16 часов в сутки, были моменты, когда хотелось все бросить. Но я справилась.
Дверной колокольчик звякнул, и на пороге появилась Светлана.
— С годовщиной нас! — весело объявила она. — Год со дня твоего великого освобождения.
Мы устроились за маленьким столиком.
— Кстати, есть новости, — сказала Света. — Видела вчера твоего бывшего. Работает курьером.
Мамаша его продала ту квартиру, чтобы покрыть его долги, и теперь они вместе снимают однушку на окраине. Говорят, она его пилит с утра до ночи.
Я ничего не почувствовала. Ни злорадства, ни жалости. Пустоту.
— А знаешь, что самое смешное? — продолжила Света. — Он всем рассказывает, что ты его обобрала. Что ты оказалась аферисткой.
Я усмехнулась.
— Конечно. Это же проще, чем признать, что он сам разрушил свою жизнь.
Я поняла кое-что важное о таких людях. Их главное наказание — это они сами. Их вечная неудовлетворенность, их зависть — это и есть их персональный ад.
Моя же жизнь, наоборот, только начиналась. Я научилась доверять своей интуиции. Я собрала вокруг себя новых людей.
Иногда по ночам мне все еще снился тот коридор, тот подслушанный разговор. Но теперь он не вызывал паники.
Он стал напоминанием. Прививкой от наивности.
— Знаешь, я им даже благодарна, — сказала я, удивляя и Свету, и саму себя. — Если бы не они, я бы так и осталась той тихой, удобной Кирой. Я бы никогда не узнала, на что способна на самом деле.
Я посмотрела в окно на оживленную улицу. Я больше не боялась. Я знала, что справлюсь с чем угодно.
Потому что самая страшная битва — битва с собственными иллюзиями — была уже выиграна.
