Галина Сергеевна несколько дней не могла найти свое обручальное кольцо.
Оно всегда лежало в старой лаковой шкатулке на комоде. Сегодня шкатулка была пуста.
Света, невестка, сидела на диване в ее, Галины, гостиной. Диван был завален ее вещами: ноутбук на зарядке, стопка глянцевых журналов, чашка с недопитым напитком.
Света красила ногти, и резкий, химический запах лака въелся в воздух, перебивая слабый аромат сухих трав из саше, который Галина всегда держала в комнате.
— Света, ты не видела мое кольцо? Обручальное.
Невестка не обернулась. Она с силой дунула на ярко-алый ноготь.
— А, это. Я его продала.
Галина замерла. Она, должно быть, не расслышала.
— Что ты сказала?
Света наконец повернула голову. Ее гладкое, молодое лицо было совершенно спокойным, почти скучающим.
— Продала, говорю. Вам оно уже без надобности, — она нагло, открыто рассмеялась.
Смех был легкий, почти девичий. Он ударил Галину похлеще пощечины.
Вам. Без надобности.
Это кольцо Олег, ее покойный муж, надел ей на палец сорок лет назад. Тонкий ободок золота, стертый от времени. Оно было частью ее руки. Частью ее самой.
Света снова отвернулась к своим ногтям.
— Светлана. Ты понимаешь, что ты сделала? — голос Галины был на удивление ровным.
— Ой, да что я такого сделала? — невестка фыркнула. — Лежало и лежало, пыль собирало. А нам с Вадиком на кредит не хватало. Все в семью, мам.
Она назвала ее «мам». Это слово прозвучало как издевательство.
Галина посмотрела на руки невестки. На ее пальцах не было ни одного кольца. Зато на запястье красовался новый фитнес-браслет.
— Где оно? — Галина подошла ближе.
— В ломбарде, где. Я же не сумасшедшая его на улице продавать, — Света начала красить ноготь на другой руке, полностью погрузившись в процесс.
Она вела себя так, будто продала старый мамин сервиз, а не чужую память.
— Ты взяла его без спроса.
— А вы бы не дали! — Света вскинула голову, в ее глазах мелькнуло раздражение. — Начали бы вот это свое: «Память, память…» Жить надо сейчас, Галина Сергеевна! А не прошлым.
Она демонстративно помахала в воздухе рукой, разгоняя запах ацетона.
В этот момент в комнату вошел Вадим. Ее сын. Он выглядел уставшим и, как всегда, немного виноватым.
— О, вы не спите еще? — он попытался улыбнуться.
— Вадим, — Галина посмотрела ему прямо в глаза. — Твоя жена продала мое обручальное кольцо.
Вадим застыл. Его улыбка медленно сползла с лица. Он перевел взгляд со Светы на мать.
— Свет… это правда?
— Да, милый, правда! — Света тут же подскочила. — Нам не хватало двадцати тысяч на первый взнос! Я тебе говорила! А оно просто лежало. Мы же договорились, что все общее!
Вадим мучительно потер лоб.
— Мам… ну… — он шагнул к ней. — Мам, ну что ты так… Это же… ну, вещь.
Галина Сергеевна отшатнулась. Не от него. От его слов.
— Вещь?
Ее мир, который и так трещал по швам, в этот момент раскололся. Невестка была чужой. Но сын…
— Ну да… Мы тебе новое купим! Лучше купим! Потолще, с камушком! — он отчаянно пытался замять скандал, его глаза забегали, не в силах выдержать ее взгляд.
Она посмотрела на своего сына. На этого взрослого, уставшего мужчину, который прятал глаза. И она поняла.
Он знал.
Может, не заранее. Может, Света сказала ему потом. Но он знал. И он промолчал. Он позволил этому случиться.
Для него это тоже была просто вещь.
— Ясно, — тихо сказала Галина.
Она развернулась и пошла в свою комнату. Ту маленькую комнату, куда они ее «временно» переселили, когда переехали, потому что им «нужна была спальня побольше».
— Мам, ну ты чего? Обиделась, что ли? — крикнул ей в спину Вадим.
Света ему что-то сердито зашептала.
Галина закрыла за собой дверь. Замок она врезать так и не позволила. Все надеялась, что это и правда временно.
Она села на кровать. Запах ацетона и чужого резкого парфюма, казалось, просочился и сюда.
Она не плакала. Она смотрела в одну точку.
«Вам оно уже без надобности».
Она медленно кивнула своим мыслям.
Может, и так. Может, ей действительно уже ничего от них не надобно.
Галина Сергеевна достала из шкафа старую записную книжку. Ту, где были записаны телефоны, которых давно нет в смартфонах.
Она найдет этот ломбард. Она вернет свое кольцо.
А потом…
Потом она сделает так, чтобы «жить сейчас» им пришлось в другом месте.
Утро было невыносимым.
Воздух в квартире казался плотным и липким. Пахло не утренней свежестью, а вчерашним скандалом и дешевым шампунем с ароматом дыни — Света мыла голову.
Галина Сергеевна вышла на кухню.
Невестка уже хозяйничала у плиты, делая себе и Вадиму тосты. На столе стояла банка растворимого кофе, который Галина не пила.
— О, завтракать будете? — Света бросила на нее быстрый, оценивающий взгляд.
Она вела себя так, будто вчера ничего не произошло. Будто она не украла и не продала.
— Нет, спасибо, — ровно ответила Галина.
Вадим сидел за столом, уставившись в телефон. Он даже не поднял головы. Ему было стыдно, но не настолько, чтобы что-то изменить.
Он выбрал сторону.
Они ждали, что она смирится. Что она, как обычно, простит, поворчит и простит. Так было всегда.
Галина Сергеевна молча налила себе стакан воды.
— Мам, ты это… Ты не сердись, — вдруг пробубнил Вадим, не отрываясь от экрана. — Мы же правда новое купим. Прямо с зарплаты.
— Конечно, купим! — тут же подхватила Света. — Я уже и модель присмотрела. Современную!
Галина Сергеевна сделала глоток. Вода была безвкусной, но отрезвляющей.
Она посмотрела на них. На сына, который прятался за телефоном, и на невестку, которая уже мысленно тратила ее, Галины, зарплату на «новое кольцо».
Она ничего не ответила.
Это молчание было страшнее крика. Света перестала улыбаться. Вадим наконец поднял глаза. В них была тревога.
Галина ушла в свою комнату.
Она знала, что должна делать. Ей нужно было дождаться, когда они уйдут на работу.
Света и Вадим ушли через полчаса, громко обсуждая в прихожей какие-то планы на вечер. Они собирались в кино.
Как только за ними захлопнулась входная дверь, Галина Сергеевна приступила к делу.
Она не знала, в какой ломбард Света отнесла кольцо. Но у нее была догадка. Света была ленива и предсказуема. Она бы не поехала на другой конец города.
Значит, ломбард где-то рядом.
Но Галина не собиралась тратить день, обходя их все. Ей нужна была квитанция. Залоговый билет.
Она вошла в их спальню. В свою бывшую спальню.
Здесь тоже стоял этот приторный, дынный запах. На туалетном столике, где раньше стояли ее с Олегом фотографии, теперь теснились батареи Светиных кремов, лаков и каких-то блестящих флаконов.
Галина чувствовала себя осквернителем. Ей было физически противно рыться в чужих вещах.
Но она искала свое.
Она открыла ящик комода. Белье, колготки… Мимо.
Стопка бумаг на столе. Счета за кредит, квитанции ЖКХ…
Она посмотрела на кожаную куртку Светы, небрежно брошенную на стул.
В кармане. Конечно.
Она сунула руку во внутренний карман куртки. Пальцы наткнулись на сложенный вчетверо листок.
Это он. «Залоговый билет».
ООО «Быстрые деньги». Адрес был в соседнем квартале.
Галина развернула листок. И у нее перехватило дыхание.
Сумма залога: пятьдесят тысяч рублей.
А не двадцать, как Света вчера кричала Вадиму.
Она соврала. Соврала сыну. Или они оба ей врали?
Пятьдесят тысяч. За тонкий золотой ободок. Оценщик, видимо, попался сентиментальный. Или Света устроила там спектакль.
Галина Сергеевна посмотрела на дату. Кольцо сдали три дня назад. Проценты уже капали.
Она спрятала квитанцию в карман халата.
У нее не было пятидесяти тысяч наличными. Все ее сбережения, «гробовые», как она их мрачно называла, лежали на сберегательной книжке.
Она быстро оделась. Взяла сумку, паспорт, книжку и вышла из квартиры, которая больше не казалась ей домом.
Пока она шла до банка, холодный ветер пробирал до костей. Она прижимала к себе сумку, в которой лежала сберкнижка. Эти деньги были ее страховкой. Ее правом на достойный уход, чтобы не быть обузой. Она откладывала с каждой пенсии.
А теперь она шла тратить их, чтобы выкупить то, что у нее и так было. Выкупить свою память у воров.
Дорога до банка, потом до ломбарда…
Ломбард оказался крошечной душной комнаткой, пахнущей пылью и чужими бедами. За мутным стеклом сидел скучающий парень.
— Я хочу выкупить залог, — Галина Сергеевна протянула ему квитанцию и паспорт.
Парень молча взял бумаги. Постучал по клавишам.
— Пятьдесят две тысячи триста.
Две тысячи триста рублей. Проценты за три дня.
Галина отсчитала деньги. Ее руки слегка дрожали. Вот они, ее похоронные.
Парень нехотя встал, ушел вглубь помещения и вернулся через минуту. Он бросил на прилавок маленький, запечатанный пластиковый пакетик.
Внутри тускло блеснуло золото.
Оно.
Галина схватила пакетик и вышла на улицу.
Она разорвала пластик там же, на крыльце.
Кольцо было теплым от ее пальцев. Она надела его на привычное место.
Оно было дома.
Она вернулась в квартиру задолго до прихода Вадима и Светы.
Она прошла на кухню и впервые за много месяцев достала свою старую, тяжелую чугунную сковороду.
Сегодня на ужин будет ее фирменная жареная картошка. Та, которую Вадим в детстве обожал.
Она не будет есть с ними.
Но она накроет на стол. К ужину. К последнему ужину в этом составе.
Она будет ждать их. Со своим кольцом на пальце.
И теперь говорить будет она.
К семи вечера вся квартира наполнилась густым, дразнящим ароматом жареной картошки с луком.
Галина Сергеевна добавила к ней соленых огурцов из банки, которую берегла с лета, и нарезала крупными ломтями черный хлеб. Простая, сытная еда. Еда из прошлого.
Она накрыла стол в гостиной. Не на кухне.
Она достала лучшую скатерть, которую Света считала «мещанством», и поставила три тарелки.
Ровно в семь пятнадцать щелкнул замок.
— Ох, ну и фильмец, — раздался в прихожей звонкий голос Светы. — А чем это пахнет так?
— Картошкой, что ли? — Вадим вошел первым. Он замер на пороге гостиной.
Он увидел накрытый стол. Увидел сковороду, которую не видел, кажется, целую вечность.
— Ого, мам… — он растерянно улыбнулся. — Ты… решила нас побаловать?
Света вошла за ним. У нее на лице была ухмылка. Наверное, решила, что старуха смирилась и пытается извиниться.
— Жареная картошка на ночь? Галина Сергеевна, вы же знаете, я на диете. Да еще и скатерть эту…
— Садитесь, — сказала Галина.
Она сидела во главе стола. Прямая, спокойная, в своем старом, но чистом домашнем платье.
Ее голос прозвучал так, что Света осеклась. А Вадим поспешно сел.
Невестка, помедлив, села напротив.
Они смотрели на нее. На ее лицо.
Галина Сергеевна взяла вилку и демонстративно положила себе немного картошки.
Она сделала это левой рукой.
Рукой, на безымянном пальце которой сияло ее старое, тонкое обручальное кольцо.
Света увидела его первой.
Ее глаза расширились, лицо медленно пошло красными пятнами. Она открыла рот.
— Откуда?!
Вадим проследил за ее взглядом. Он тоже увидел кольцо.
Он втянул голову в плечи.
— Мам… ты… ты что? Ты… — он не мог подобрать слов.
— Я выкупила его, Вадик, — спокойно ответила Галина.
Она положила вилку.
— Ты же… откуда у тебя… — Света задохнулась от ярости. — Вы что, копили?! Вы от нас деньги прятали?!
— Я сняла свои, — Галина Сергеевна посмотрела на нее в упор. — Те, что откладывала себе на похороны.
Вадим вздрогнул и опустил глаза.
— Пятьдесят две тысячи триста рублей, Света.
Лицо Светы стало бледным. Она бросила на мужа быстрый, злой взгляд.
— Вы… вы рылись в моих вещах! — взвизгнула она.
— Я искала свою вещь, — отрезала Галина. — Но нашла твою квитанцию. Ты сказала Вадиму, что не хватало двадцати тысяч. А в ломбард его отнесла за пятьдесят. Интересная арифметика, не правда ли?
Вадим резко поднял голову. Он смотрел не на мать, а на жену.
— Света? Какие пятьдесят тысяч? Ты же сказала…
— А тебе-то что?! — заорала Света, срываясь. — Это вообще не твое дело! Я в семью! Нам на кредит! А ты бы все равно матери разболтал!
— Так, значит, я «мать», — Галина Сергеевна медленно кивнула. — А когда кольцо мое брала, я была «Галина Сергеевна, которой оно без надобности».
Она перевела взгляд на сына.
Он сидел, раздавленный.
— Ты, Вадик, сказал, что это «просто вещь».
— Мам, я не…
— Вещь, — повторила она, не давая ему вставить слово. — И ты, сынок, тоже стал для меня «просто вещью». Составной частью твоей жены.
— Галина Сергеевна, вы что себе позволяете?! — Света вскочила.
— Я у себя дома, Светлана. И я говорю.
Она не повышала голоса. Эта ледяная ровность действовала на невестку, как ушат воды. Та снова села, хотя и продолжала испепелять ее взглядом.
— Когда вы сюда переезжали, вы говорили, что это «временно». Что вы «только на ноги встанете». Вы «встаете на ноги» уже третий год. В моей квартире.
— Эта квартира и Вадика тоже! — выкрикнула Света.
— Нет. Эта квартира — моя. Я получила ее от завода еще до брака с твоим отцом. Вадим здесь только прописан. Но квартира не его.
Это был удар под дых. Судя по лицу Светы, она этого не знала.
Вадим знал. И сейчас ему стало еще хуже.
— Вы… вы… вы нас выгоняете?! — прошипела Света.
— Я сняла свои «гробовые», Света. Пятьдесят две тысячи триста рублей. На эти деньги я могла бы жить два месяца. Вы забрали у меня не кольцо. Вы забрали у меня эти два месяца.
Галина Сергеевна встала.
— Я хочу, чтобы завтра вас здесь не было.
— Да куда мы пойдем?! Ночь на дворе! — Вадим в отчаянии посмотрел на мать.
— Вы сегодня пошли в кино. У вас были на это деньги. Вы вчера обсуждали покупку нового телефона. У вас были на это деньги. Ты носишь фит-нес-браслет, Света.
Она взяла со стола залоговый билет.
— А еще у вас были пятьдесят тысяч. Которые ты, Света, получила за мою память. И которые ты, Вадим, позволил ей украсть.
Она бросила квитанцию на стол.
— Ищите. Снимайте. Берите кредит. Вы же любите «жить сейчас». Вот и поживите.
Она взяла свою тарелку.
— Я не сяду с вами за один стол. Никогда больше.
Она повернулась и ушла в свою маленькую комнату.
Она слышала, как за ее спиной сначала воцарилось оцепенение, а потом начался взрыв.
Света завизжала на Вадима, обвиняя его, что он «маменькин сынок» и что он ее обманул насчет квартиры.
Вадим что-то глухо бубнил в ответ.
Галина закрыла дверь. Она села на кровать и доела свою картошку.
Впервые за три года она чувствовала себя хозяйкой в своем доме.
Ночь была долгой.
Галина Сергеевна почти не спала. Она сидела в кресле, прислушиваясь к звукам.
За стенкой долго ругались. Света то срывалась на визг, то шипела. Вадим что-то отвечал ей — устало и безвольно.
Потом, глубоко за полночь, в их спальне начали греметь ящиками.
Звук выдвигаемого ящика комода. Злой, резкий. Сбор вещей.
Галина кивнула своим мыслям. Поняли.
Она задремала только под утро.
Проснулась она от звука захлопнувшейся входной двери. Громкого, последнего.
В квартире стало пусто.
Галина Сергеевна не спешила. Она умылась, оделась. Она дала им время уйти. Уехать.
Только через час она вышла из своей комнаты.
В прихожей было пусто. На полу валялись какие-то бумажки, фантики.
Она прошла в гостиную. Стол так и стоял нетронутым. Сковорода с остатками картошки, соленые огурцы.
Она зашла в их, теперь уже бывшую, спальню.
Комната выглядела так, будто в ней взорвалась бомба.
Шкаф был распахнут. Вешалки валялись на полу. Постельное белье было сбито в комок и брошено.
И запах.
Резкий, приторный запах дынного шампуня, лака для волос и Светиного парфюма стоял в воздухе. Он въелся в шторы, в ковер.
Галина подошла к окну.
Она распахнула обе створки.
В комнату хлынул холодный, свежий октябрьский воздух. Он пах дождем и прелой листвой.
Она стояла и дышала этим воздухом.
Потом она начала уборку.
Она собрала все постельное белье в большой мешок. В стирку. Нет, лучше в химчистку. А лучше — выбросить.
Она открыла туалетный столик.
Света, в спешке и злости, не стала забирать все. Она забрала только дорогое.
Дешевые лаки, просроченные кремы, пустые флаконы — все это осталось.
Галина Сергеевна взяла большой мусорный пакет. Она сгребала все это в пакет с какой-то брезгливой радостью. Весь этот мусор, который Света называла «жить сейчас». На самом деле это было просто «брать сейчас».
В самом дальнем углу ящика она наткнулась на что-то твердое.
Это была ее старая лаковая шкатулка. Та, из которой все началось. Света, видимо, просто смахнула ее со стола в ящик, чтобы освободить место.
Галина Сергеевна открыла ее. Пусто.
Она закрыла ее и поставила на место. На комод. Туда, где она и должна была стоять.
Вечером позвонил Вадим.
Галина смотрела на экран телефона. «Сынок».
Она не взяла трубку.
Он позвонил еще раз. И еще. Потом пришла смс.
«Мам, мы у друзей. Ты не можешь так. Куда нам идти?»
Галина Сергеевна посмотрела на свое кольцо.
Она набрала ответ.
«Ты взрослый мальчик, Вадим. Ты сделал свой выбор. Теперь живи с ним».
Она отложила телефон.
Она прошла на кухню, заварила себе настоящий, крупнолистовой чай в старом заварнике.
Квартира была пустой, проветренной. Пахло пылью и свободой.
Она отпила горячий, терпкий чай.
Ее «гробовые» были потрачены по назначению.
Она потратила их на то, чтобы вернуть себе жизнь.
Прошло полгода.
Стоял апрель. Неласковый, но уже обещающий тепло.
Галина Сергеевна вернулась в свою спальню. Она переставила мебель так, как любила — кровать у окна, комод напротив.
Она отдала старый диван, на котором красила ногти Света, в благотворительный фонд. Вместо него купила два удобных кресла и маленький столик.
Запахи дынного шампуня и резкого лака выветрились давно. Теперь в квартире пахло чистотой, воском для натирки мебели и, по утрам, ее собственным кофе.
Она снова стала спать.
Телефонные звонки от Вадима прекратились к Новому году. Он прислал несколько виноватых, коротких сообщений с поздравлениями. Она отвечала так же коротко.
Он пришел в середине апреля. Один.
Галина Сергеевна открыла дверь и на мгновение не узнала его.
Он похудел, осунулся. Был одет в ту же куртку, что и осенью, но она казалась поношенной, с грязными обшлагами. Под глазами залегли тени.
— Мам…
Она отступила, давая ему войти. Не обняла.
Он вошел в прихожую и растерянно огляделся. Квартира стала другой. Более светлой и просторной.
— Ты… перестановку сделала, — пробормотал он.
— Проходи на кухню.
Она поставила перед ним тарелку супа. Того самого, с фрикадельками, который он любил в десять лет. Она не готовила его специально, просто сегодня был такой суп.
Вадим ел жадно, обжигаясь. Он давно так не ел.
— Мы… мы разошлись со Светой, — сказал он, не поднимая глаз от тарелки.
Галина молча кивнула. Она это и так поняла.
— Она… она сказала, что я неудачник. Что я не могу обеспечить семью. Что ты… что ты меня против нее настроила.
— А ты что сказал? — тихо спросила Галина.
Вадим поднял на нее тяжелый взгляд.
— А что я мог сказать? Она была права. В одном. Я не смог. Ни ее обеспечить, ни тебя защитить.
Он отодвинул тарелку.
— Мам. Я знаю, что ты… Я знаю, что я… Я просто хотел сказать, что понял. Поздно, наверное. Но понял.
— Что ты понял, Вадик?
— Что «просто вещь»… это я. — Он горько усмехнулся. — Я был для нее просто вещью. Удобной. А потом сломался. Как и для тебя.
Галина Сергеевна посмотрела на его руки. На них не было нового фитнес-браслета. Только заусенцы и въевшаяся грязь под ногтями.
— Ты не вещь, Вадик, — сказала она. — Ты мой сын.
Он вскинул голову. В глазах мелькнула надежда.
— Но жить ты здесь не будешь.
Надежда погасла. Он опустил голову.
— Я так и думал.
— Я не для того выкупала свою жизнь, чтобы отдать ее снова, — она коснулась кольца на пальце. — Даже тебе.
Она встала, взяла из шкафчика пачку печенья и положила перед ним.
— У тебя есть руки, ноги, голова. Ты работал. Найди снова работу. Сними комнату. Не квартиру, комнату. И живи.
Он молчал.
— И не для Светы живи. И не для меня. Для себя. Попробуй.
Он сидел еще минут десять. Потом встал.
— Спасибо за суп, мам.
В прихожей он обернулся.
— Оно тебе идет. Кольцо. Папе бы…
— Твой папа гордился бы, что я смогла его отстоять, — твердо сказала она.
Он кивнул и вышел.
Галина Сергеевна закрыла за ним дверь. На этот раз она не плакала.
Она убрала тарелку, вымыла ее.
Она подошла к окну. На улице пробивалась первая, отчаянно-зеленая трава.
Она потратила свои «гробовые». Но она, черт возьми, впервые за много лет чувствовала себя живой. И это была только ее жизнь.
