— Я тебе не прислуга, чтобы убирать за тобой и твоими дружками! Ты превратил нашу гостиную в свинарник после своего футбола, ты и будешь это разгребать!
Голос Марины был ровным и лишённым всяких эмоций, словно она зачитывала сводку погоды. Он не дрогнул, не сорвался на крик, и от этого холодного спокойствия слова резали слух острее любого скандала. Она стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и обводила взглядом поле вчерашней битвы. Гостиная, ещё вчера бывшая образцом уюта, теперь напоминала место археологических раскопок после внезапного извержения вулкана.
Воздух, тяжёлый и липкий на ощупь, был пропитан сложным букетом из запахов прокисшего пива, остывшего жира от пиццы и несвежего табачного дыма, который, казалось, въелся в саму штукатурку. На журнальном столике, словно руины древнего города, громоздились пустые пивные бутылки, некоторые из которых лежали на боку в лужицах недопитой мутной жидкости. Рядом высилась башня из коробок из-под пиццы, с одной из которых свисал одинокий, окаменевший кусок пепперони. На светлом ковре расплылось тёмное, жирное пятно, по форме напоминающее географическую карту неизвестного континента.
Эпицентром этого хаоса был он. Максим спал на диване, раскинув руки и ноги, словно морская звезда. Одна его нога была в носке, другая — босая. Футболка задралась, обнажая живот. На лице застыла блаженная, абсолютно безмятежная улыбка спящего праведника. Глухой, прерывистый храп, доносившийся из его полуоткрытого рта, был единственным звуком, нарушавшим утреннюю тишину. Он был королём этого свинарника, его создателем и главным экспонатом.
Марина сделала несколько шагов вперёд, брезгливо обходя липкое пятно на полу. Она не стала его трясти или кричать ему в ухо. Она просто наклонилась и с силой ткнула его пальцем в бок. Раз, другой.
— М-м-м, чего? — пробормотал Максим, не открывая глаз. Он недовольно поморщился и попытался перевернуться на другой бок, но упёрся спиной в гору пустых бутылок, которые с громким звоном посыпались на пол. Этот звук наконец заставил его разлепить веки. Он мутным взглядом обвёл комнату, потом сфокусировался на жене.
— Марин, ты чего так рано? Дай поспать, — прохрипел он, пытаясь сесть.
— Вставай, — повторила она тем же бесцветным тоном. — И убирай.
Максим наконец сел, потёр лицо руками, огляделся ещё раз. В его взгляде не было ни капли стыда или раскаяния. Только лёгкое раздражение от того, что его разбудили, и снисходительное удивление. Он фыркнул, словно она сказала какую-то очевидную глупость.
— Ой, да ладно тебе. Нормально же посидели. Сейчас кофе выпью, и всё уберёшь. Это же женская работа.
Он произнёс это так просто и буднично, будто констатировал факт, что солнце встаёт на востоке. Эта фраза не была оскорблением, брошенным в пылу ссоры. Это была его незыблемая жизненная позиция, его символ веры. Он улыбнулся ей, как маленькому неразумному ребёнку, и уже собрался снова прилечь.
Марина молчала. Она просто смотрела на него. Секунду, другую, третью. Её лицо не изменилось, но что-то во взгляде стало твёрдым, как сталь. Она не стала спорить, доказывать, взывать к совести. Всё было сказано. Он вынес себе приговор одним этим ленивым фырканьем. Она молча развернулась и вышла из комнаты.
Максим проводил её недоумевающим взглядом и, пожав плечами, снова откинулся на подушки. «Обиделась, — лениво подумал он. — Ну ничего, остынет и примется за уборку. Куда она денется». Он закрыл глаза, уже проваливаясь обратно в сладкую похмельную дрёму. Он не слышал, как в коридоре щёлкнул замок шкафа, как тихо шуршала куртка, как в замке провернулся ключ. Он просто спал, не подозревая, что война уже началась. Без единого выстрела.
Звонок в дверь прозвучал резко и настойчиво, выдернув Максима из вязкой похмельной дремоты, в которую он снова погрузился. Он сел на диване, поморщился от тупой боли, гудевшей в висках, и с трудом поднялся. «Вернулась, — лениво подумал он, направляясь в прихожую. — Подулась и вернулась. Сейчас начнётся вторая серия лекции о вреде пива». Он был готов выслушать её, снисходительно кивнуть и даже, может быть, пообещать впредь быть аккуратнее.
Он распахнул дверь, уже приготовив усталую, примирительную улыбку, но она застыла у него на губах. На пороге стояла Марина. А за её спиной, словно два молчаливых телохранителя, возвышались двое мужчин в одинаковых синих комбинезонах с логотипом какой-то клининговой компании на груди. Они держали в руках объёмные ящики с оборудованием, а с их поясов свисали пульверизаторы и щётки. Их лица были абсолютно бесстрастны, как у хирургов перед сложной операцией.
— Это ещё что такое? — Максим растерянно переводил взгляд с жены на этих двух незваных гостей. — Ты что, цирк устроила?
Марина не удостоила его ответом. Она шагнула в сторону, пропуская мужчин в квартиру, и махнула рукой в сторону гостиной.
— Вот фронт работ, — её голос был таким же ровным и деловым, как если бы она показывала подрядчикам объект для ремонта. — Особое внимание ковру и поверхности стола. Нужно убрать весь мусор, вымыть все поверхности, устранить запахи.
Мужчины молча кивнули и, не обращая на ошарашенного Максима никакого внимания, проследовали в гостиную. Они двигались слаженно и эффективно. Один тут же достал большие и плотные мусорные мешки и начал с хирургической точностью собирать в них бутылки и коробки. Звон стекла, сбрасываемого в мешок, отдавался в гудящей голове Максима похоронным колоколом. Второй тем временем разматывал шнур от чего-то, похожего на промышленный пылесос, готовясь к атаке на ковёр.
— Марина, я не понял, ты что творишь? — Максим наконец обрёл дар речи и последовал за ней на кухню, куда она направилась, сняв куртку. — Зачем ты привела в дом чужих людей? Я бы сам всё убрал!
Она молча поставила чайник, достала из шкафа свою любимую чашку, но даже не посмотрела в его сторону. Она вела себя так, будто его просто не существовало в этой квартире. Будто он был призраком, бестелесным голосом, не заслуживающим внимания. Это игнорирование бесило гораздо сильнее, чем любой крик.
Из гостиной донёсся оглушительный рёв. Это заработал их аппарат. Мощный, утробный гул заполнил всю квартиру, вибрируя в стенах и, казалось, в самой грудной клетке. Максим дёрнулся. Марина же, не моргнув, открыла ноутбук, который стоял на кухонном столе, и погрузилась в работу. Она сидела за столом, идеально прямая, постукивая по клавишам, в то время как всего в нескольких метрах от неё двое незнакомых мужчин методично уничтожали следы его веселья.
Он стоял в дверях кухни, беспомощно наблюдая за происходящим. Он чувствовал себя идиотом. Посторонним в собственном доме. Вот один из клинеров распылил на ковёр какую-то едкую пену, и в воздухе запахло химией, перебивающей вчерашний перегар. Вот второй скребком счищает со стола присохший сыр. Они не убирали. Они проводили дезинфекцию. Они ликвидировали последствия биологического заражения. И источником этого заражения был он.
Его попытки что-то сказать тонули в рёве пылесоса. Он был унижен, раздавлен и абсолютно бессилен. Марина, его жена, превратила их общую квартиру в сцену для показательного выступления, где он был главным отрицательным персонажем. Она не просто решила проблему с мусором. Она наняла профессионалов, чтобы продемонстрировать ему всю ничтожность его «мужского» мира и его «женской» работы. Он смотрел на её сосредоточенный профиль, на то, как она, не отрываясь от экрана, сделала глоток чая, и понимал: это не импульсивный поступок обиженной женщины. Это был первый ход в тщательно продуманной партии. И он понятия не имел, каким будет следующий.
Рёв профессионального пылесоса оборвался так же внезапно, как и начался. В наступившей тишине зазвенело. Это была не та умиротворяющая тишина чистого дома, а звенящая, напряжённая пустота, какая бывает в операционной после того, как отключают аппаратуру. Гостиная преобразилась. Она сияла холодной, безжизненной чистотой. Ковёр, избавленный от пятен, казался неестественно ярким. Журнальный столик блестел лакированной поверхностью, на которой не осталось ни единого отпечатка. Всё выглядело безупречно, как на рекламной фотографии, и от этого становилось жутко.
Воздух был густым от острого, стерильного запаха химии — едкая смесь хлорки и какого-то лимонного концентрата, которая щипала ноздри и вытеснила из квартиры все живые, домашние запахи. Этот аромат был чужим, агрессивным. Он не создавал уют, а констатировал факт: здесь была проведена полная санитарная обработка.
Один из мужчин в синем комбинезоне подошёл к кухне, где за ноутбуком сидела Марина. Максим, всё это время топтавшийся в коридоре, замер, наблюдая за сценой.
— Мы закончили, — безэмоционально доложил клинер.
Марина подняла голову, окинула его спокойным взглядом, затем встала и прошла в гостиную. Она не просто бросила взгляд, а провела настоящую инспекцию. Провела пальцем по столешнице, придирчиво осмотрела ворс ковра, заглянула за диван. Максим ожидал, что она найдёт к чему придраться, устроит скандал ещё и им. Но она лишь удовлетворённо кивнула.
— Хорошо. Сколько с меня?
Мужчина назвал сумму. Марина молча достала из сумки кошелёк, извлекла банковскую карту и протянула её. Клинер достал мобильный терминал. Прозвучал короткий писк — транзакция одобрена. Он протянул ей карту и чек. Марина внимательно изучила цифры на бумажке, аккуратно сложила её вдвое и положила в карман. Мужчины, так же молча и слаженно, собрали своё оборудование и направились к выходу. Дверь за ними закрылась с тихим щелчком.
Вот теперь, думал Максим, начнётся. Сейчас она взорвётся. Он уже приготовился к потоку обвинений, к крикам, к ссоре, которая должна была неминуемо последовать за этим унизительным спектаклем.
Но Марина не кричала. Она вернулась на кухню, подошла к столу, за которым он так и остался сидеть, и посмотрела на него сверху вниз. Затем она достала из кармана сложенный чек и положила его на стол прямо перед ним. Белая бумажка с напечатанными на ней цифрами лежала между ними, как официальный документ, свидетельствующий о его проступке.
— Вот. Это стоимость уборки.
Максим презрительно хмыкнул, даже не взглянув на цифры. Он ждал продолжения. Но то, что она сделала дальше, выбило у него почву из-под ног. Она взяла со стола блокнот для записей и дорогую перьевую ручку, которую он подарил ей на годовщину. Открыла чистую страницу. И на его глазах, медленным, каллиграфическим почерком, который он так хорошо знал, начала выводить буквы. Шуршание пера по бумаге было единственным звуком в квартире. Она написала заголовок: «Счёт». Ниже, в графе «Услуга», она вывела: «Компенсация за терпимость к хамству и свинству». А напротив, в графе «Стоимость», она написала цифру. Ровно в два раза превышающую ту, что была в чеке клининговой компании.
Она аккуратно вырвала лист из блокнота и положила его рядом с первым счётом.
— А это, — её голос был таким же холодным и ровным, как её почерк, — счёт за мои услуги. За то, что я всё это терплю. Он в два раза больше. У тебя есть час, чтобы перевести обе суммы мне на карту.
Она постучала ногтем по экрану своего телефона, на котором светился запущенный таймер.
— Если через час денег не будет, клининг приедет ещё раз. Убирать уже твои вещи с моей жилплощади.
Тишина, пропитанная запахом хлорки, давила на уши. Максим смотрел на два листа бумаги на столе — один казённый, напечатанный, другой исписанный аккуратным почерком Марины. Он почувствовал, как кровь приливает к его лицу, горячей, колючей волной. Это был уже не спектакль, не женский каприз. Это было объявление войны, проведённое по всем правилам делопроизводства. Холодное, расчётливое унижение.
— Ты… ты в своём уме? — выдохнул он. Смех, который он попытался из себя выдавить, получился больше похожим на кашель. — Ты что, совсем с катушек съехала? Какие ещё «счета»? Ты за кого меня принимаешь? Я тебе платить за твои заскоки не собираюсь!
Он сгрёб оба листка и со злостью скомкал их в кулаке. Плотная бумага сопротивлялась, хрустела, но он сжал её со всей силы.
— Вот твой счёт! — он швырнул скомканный шар в её сторону. Шарик отскочил от её плеча и бесшумно упал на идеально чистый пол.
Марина не шелохнулась. Она даже не посмотрела на скомканную бумагу. Её взгляд был прикован к экрану телефона, на котором неумолимо утекали секунды. 59:12, 59:11, 59:10… Это ледяное спокойствие выводило из себя больше, чем любой крик. Он почувствовал, как его заводит это молчаливое пренебрежение.
— Ты меня слышишь? Я сказал, я не буду платить! Можешь вызывать свой клининг сколько угодно, может, они тебе заодно и мозги прочистят! — Он повысил голос, пытаясь пробить эту стену безразличия. — Ты живёшь в моей квартире, забыла?
Она медленно подняла на него глаза. В них не было ни гнева, ни обиды. Только холодная констатация факта. — Квартира моей матери, Максим. Ты здесь прописан. Пока.
И она снова опустила взгляд на таймер. 43:28, 43:27…
Он задохнулся от ярости. Каждое её слово, каждое движение было выверено, чтобы ударить как можно больнее. Он ходил по кухне, как тигр в клетке, извергая проклятия, угрозы, оскорбления, но всё это было похоже на стрельбу по броне. Пули отскакивали, не оставляя даже царапин. А она просто сидела и смотрела на свой телефон.
Время шло. Его ярость сменилась растерянностью, потом — глухим, подступающим к горлу страхом. Он видел, что она не шутит. Час, отведённый ему, был не для того, чтобы он нашёл деньги. Он был для того, чтобы он осознал необратимость происходящего.
И вот телефон издал тихий, но настойчивый электронный писк. Время вышло.
Марина встала. Ни слова не говоря, она прошла мимо него в коридор. Он услышал, как открылась и закрылась дверь кладовки. Через мгновение она вернулась. В руках она держала стопку больших, плотных чёрных мусорных мешков. Из тех, что используют для строительного мусора. Шорох толстого полиэтилена прозвучал в тишине квартиры оглушительно.
Она направилась в гостиную. Прямиком к его святилищу — тумбе под телевизором. На глазах у ошеломлённого Максима она аккуратно, без спешки, отсоединила провода его игровой приставки. Сложила их в аккуратный моток. Взяла саму консоль, его любимицу, и, не колеблясь, опустила её в первый чёрный мешок. Затем она взяла его два геймпада, гарнитуру и тоже отправила их туда. Она не швыряла, не ломала. Она методично упаковывала. Словно сортировала мусор.
— Ты что делаешь? Прекрати! — крикнул он, бросаясь к ней.
Она выставила перед собой руку, останавливая его.
— Не трогай меня.
Её голос был так же спокоен, но в нём появилась новая, угрожающая нотка. Максим замер. Он смотрел, как она открыла ящик с дисками. Его коллекция, которую он собирал годами. Она взяла стопку, выровняла её и просто опустила в мешок. Пластиковые коробки глухо стукнулись друг о друга.
Дальше она направилась в прихожую. Его любимые кроссовки, которые он чистил специальной щёткой. Она взяла их и без малейшей брезгливости бросила в тот же мешок. Его спортивная форма с логотипом любимой команды. Его коллекция бейсболок. Всё, что было частью его «я», его досуга, его маленьких радостей, одна за другой исчезало в чёрной пасти мусорного мешка.
Она завязала первый мешок тугим узлом. Взяла второй. Наполнила его его одеждой из шкафа. Третий. Его ноутбук, его дорогие наушники, его книги. Она работала быстро, эффективно, как те самые клинеры час назад. Она просто убирала из квартиры всё, что принадлежало ему.
Когда последний, четвёртый мешок был завязан, она, слегка кряхтя от тяжести, потащила их один за другим к входной двери. Максим просто стоял и смотрел, не в силах пошевелиться. Унижение было настолько полным и всеобъемлющим, что парализовало волю.
Она открыла входную дверь. И выставила все четыре чёрных мешка на лестничную площадку. Они стояли там, уродливые и бесформенные, как четыре чёрных надгробия.
Она посмотрела на него. В её взгляде не было злорадства. Только усталость и окончательность.
— Я же сказала, что буду убирать. Вот, я убрала весь мусор.
Максим открыл рот, но не смог произнести ни слова. Он смотрел на мешки, в которых была упакована его жизнь, и только сейчас до него дошёл весь масштаб катастрофы. Это был конец. Не ссора, не скандал. Это была аннигиляция.
Она не стала дожидаться его ответа. Она просто взялась за ручку двери и начала её закрывать.
— Марина… — прохрипел он единственное, что смог.
Дверь с тихим, финальным щелчком закрылась прямо перед его носом. Щёлкнул замок. Он остался один в стерильно чистой квартире, пахнущей химией и пустотой…
