— Мам, ну что ты начинаешь опять? Мне только до зарплаты дотянуть! — Слава стоял посреди кухни, переминаясь с ноги на ногу. Его мятая рубашка с пятнами от еды на груди, отросшая щетина и запах перегара, который ощущался даже с противоположного конца стола, вызывали у Виктории Александровны уже привычное отвращение.
— Какой зарплаты, Слава? Какой? — Виктория Александровна даже не повернулась от плиты, где помешивала суп. — Ты уже третий месяц песни поёшь про какую-то работу. На какой стройке ты там работаешь? Может, адрес скажешь? Я приду, посмотрю!
Вячеслав поморщился, словно от зубной боли. Его одутловатое лицо с покрасневшими белками глаз выражало смесь досады и затаённой злости.
— Не строй из себя дурочку, мам! Я же объяснял! Мы сейчас на объекте в Южном районе! Там коттеджный посёлок строится… Дай хоть тысячу пока! Мне бы только на проезд и обед!
— Обед? — Виктория Александровна резко развернулась, держа в руке поварёшку. Несколько капель супа упали на пол. — Обед он говорит! А это что? — она указала на кастрюлю. — Я, по-твоему, для кого готовлю? Для животных бездомных?
Вячеслав тяжело вздохнул и плюхнулся на шаткий табурет. Кухня в старой двушке была маленькой, и двоим взрослым людям здесь было тесно. Особенно если один из них — грузный мужчина под два метра ростом.
— Мам, ну что ты… Я же не об этом… Суп — это понятно… Я про деньги на завтра и послезавтра!
— И позавчера, и неделю назад, и месяц! — Виктория Александровна вернулась к своей кастрюле. Ей шёл шестьдесят седьмой год, но держалась она прямо, двигалась быстро. Только глубокие морщины вокруг глаз и плотно сжатые губы выдавали постоянное внутреннее напряжение, в котором она жила последние годы. — Последний раз спрашиваю: куда делись деньги, которые я тебе давала три дня назад?!
— Так это… — Слава замялся, его взгляд забегал по кухне, останавливаясь где угодно, только не на лице матери. — Долг отдал! Петровичу с пятого этажа! Я у него перехватил, когда в прошлый раз на работу устраивался, на костюм!
Виктория Александровна хмыкнула. Не было никакого Петровича, как не было и костюма. Три месяца назад Слава действительно пытался устроиться охранником в торговый центр, но его не взяли — то ли из-за внешнего вида, то ли из-за запаха. Правда была в том, что любые деньги, попадавшие в его руки, превращались в самую дешёвую водку и пиво. Иногда — в более дорогую водку, если сумма была приличной.
— Я тебе сказала уже! Ты ни копейки не получишь из моей пенсии, алкаш ты проклятый, весь в своего папочку!!!
— Да, мам! Опять ты…
— Проваливай с моей кухни, дай спокойно приготовить! — отрезала Виктория Александровна, возвращаясь к своему вареву.
Вячеслав вскочил, опрокинув табурет. Его лицо злобно исказилось.
— Ах так? Опять папу вспомнила? Тебе всё неймётся, да? — он угрожающе навис над маленькой худощавой матерью. — А что мне делать, если ты зажимаешь каждую копейку? Может, мне пойти ограбить кого-нибудь? Этого ты хочешь?
— Работать иди! Вон, Зинкин сын младше тебя на десять лет, а уже старшим мастером на заводе стал! Машину купил, мать в отпуска возит! А ты? Сорок пять лет мужику, а как был нахлебником, так и остался!
Эти разговоры повторялись из раза в раз, словно заевшая пластинка. Виктория Александровна уже знала все отговорки сына наизусть, как и он знал все её упрёки. В молодости она надеялась, что Слава перерастёт отцовские привычки, выучится, обзаведётся семьёй. Потом, что, хотя бы научится себя обеспечивать. Теперь надежд почти не осталось.
Вячеслав ещё несколько минут крутился по кухне, то угрожая, то канюча, но Виктория Александровна была непреклонна. Наконец он ушёл, громко хлопнув дверью в свою комнату. Квартира погрузилась в тяжёлую тишину, нарушаемую только бульканьем супа и тиканьем настенных часов.
Виктория Александровна медленно опустилась на стул и прикрыла глаза. Перед внутренним взором проплывали картины прошлого: вот маленький Славик идёт в первый класс, такой красивый в новой форме; вот он, уже подросток, получает грамоту за победу в соревнованиях по бегу; вот его выпускной, где он, уже слегка навеселе, обещает поступить в институт…
А потом в памяти всплыло и другое: первая пьяная драка, отчисление из техникума, первая потерянная работа. Годы шли, а Слава всё больше становился похожим на своего отца — не только внешне, но и повадками, привычками, даже интонациями. Юрий, её бывший муж, так же клянчил деньги, так же изворачивался, так же мог быть обаятельным, когда что-то нужно. И также легко превращался в агрессивное животное, когда получал отказ.
«Господи, за что мне это наказание?» — подумала Виктория Александровна, глядя на семейную фотографию на стене в гостиной. На ней они втроём: она, Юра и маленький Славик. Все улыбаются, счастливые. Это было за год до того, как муж спился окончательно и ушёл к собутыльнице с соседней улицы, оставив её одну с восьмилетним сыном.
Виктория Александровна проснулась от неприятного ощущения. Что-то было не так. Она медленно села на кровати, вглядываясь в полумрак спальни. Часы показывали четыре с чем-то утра. Из комнаты сына доносились приглушённые голоса — значит, Слава опять привёл своих собутыльников.
Она тяжело вздохнула и опустила ноги на прохладный пол. Сон всё равно ушёл. Накинув старенький халат, Виктория Александровна прошла на кухню, стараясь не шуметь. Включив чайник, она машинально открыла буфет, где хранила свой «неприкосновенный запас» — коробку с серебряными ложками, доставшимися ей ещё её от бабушки. Шесть тонких изящных ложечек с витиеватыми монограммами. Виктория Александровна берегла их как память, доставая только по большим праздникам.
Коробка оказалась пустой.
— Не может быть! — пробормотала женщина, судорожно перебирая полотенца на полке. — Я же их сюда убирала…
Но в глубине души она уже знала ответ. Ложки исчезли так же, как исчезали другие вещи из дома в последние месяцы: старый перламутровый браслет, который она не носила, но хранила; фарфоровая статуэтка балерины; отрез дорогого шёлка, купленный ещё в советские времена. Виктория Александровна списывала пропажи на свою забывчивость, на беспорядок при уборке, на что угодно — только не на очевидное.
Дрожащими руками она начала перебирать содержимое в других своих тайниках. Пропал и фотоаппарат «Зенит» — память о муже. Несмотря на все его недостатки, Юрий был хорошим фотографом, даже подрабатывал на свадьбах. Этот фотоаппарат был его любимой вещью, и почему-то Виктория Александровна сохранила его после ухода мужа. Может, для Славы. Может, в память о лучших временах.
Внезапная ярость охватила женщину. Она решительно направилась к комнате сына. Прислушалась — голоса стихли, лишь раздавался храп. Без стука она распахнула дверь.
В затхлом, прокуренном воздухе комнаты она различила две фигуры. Вячеслав храпел на диване, а в кресле, свернувшись калачиком, спал незнакомый мужчина примерно тех же лет — всклокоченный, небритый, в грязной футболке. Пустые бутылки валялись повсюду. На столе тускло поблёскивали монеты и какие-то бумажки — видимо, остатки от пропитых денег.
— Вставай! — Виктория Александровна подошла к сыну и тряхнула его за плечо. — Где мои ложки? И фотоаппарат отца, тоже ты взял?
Вячеслав с трудом разлепил опухшие веки. Сфокусировать взгляд ему удалось не сразу.
— Чего? Ты о чём? — прохрипел он, пытаясь сесть.
— О серебряных ложечках бабушкиных! И о фотоаппарате! Куда ты их дел? — Виктория Александровна чувствовала, как дрожит от гнева. — Ты совсем страх потерял? Это же память, реликвии!
В кресле зашевелился собутыльник Славы, но, разглядев разгневанную женщину, предпочёл притвориться спящим.
— А-а, это… — Вячеслав попытался изобразить беззаботную улыбку, но вышла лишь кривая гримаса. — Так я только временно, мам… Занял у знакомого ломбардщика немного денег! Выкуплю всё, как получку получу! Там хорошие проценты, не волнуйся!
— Какой ломбард? Какие проценты? — Виктория Александровна сжала кулаки. — Ты же пропил всё, как обычно! Признайся!
— Да нет же! — Вячеслав неуклюже поднялся с дивана. Его повело в сторону, и он ухватился за спинку стула. — Правда, мам! Мне на работу надо было прилично выглядеть! Я костюм купил, ботинки новые…
— Какой костюм? Где он? — Виктория Александровна распахнула шкаф. Среди вороха мятой одежды не было ничего нового. — Ты опять врёшь! Когда ты перестанешь врать?
— Не ори на меня!!! — неожиданно рявкнул Вячеслав, и его лицо исказилось от злости. — Ну продал я твои ложки! Подумаешь, великая ценность! Старое барахло, кому оно нужно? А за фотоаппарат этот древний вообще копейки дали!
Виктория Александровна словно окаменела. Она смотрела на сына и не узнавала его. Перед ней стоял чужой человек, похожий на её бывшего мужа в его худшие дни.
— И ты вот так спокойно говоришь об этом? — тихо спросила она. — О вещах, которые для меня дороги? Которые я берегла всю жизнь?
— Да что ты заладила? — огрызнулся Вячеслав. — «Дорогие, берегла»! На кой они сдались? Лежат, пылятся! А мне жить на что-то надо!
— Тебе надо было работать, а не пить! — Виктория Александровна повысила голос. — Убирайся из моего дома! Сейчас же!
— Твоего дома? — Вячеслав презрительно ухмыльнулся. — А ты не забыла, что половина квартиры на меня оформлена? После смерти отца? Так что никуда я не уйду! Это и мой дом тоже!
Прошла неделя после скандала с ложками, но напряжение в квартире только нарастало. Виктория Александровна перестала готовить для сына, запирала свою комнату на ключ перед уходом и старалась как можно меньше пересекаться с ним. Вячеслав же, словно назло, стал приводить собутыльников почти каждый день.
В воскресенье утром, выйдя на кухню, Виктория Александровна обнаружила следы очередной попойки: горы немытой посуды, окурки везде, пятна на скатерти. На полу валялась разбитая тарелка. Пока она механически убирала бардак, в дверях появился сын — опухший, с красными глазами, в той же футболке, что и три дня назад.
— Мам, дай денег! — без предисловий начал он. — Мне надо отдать долг! Там серьезные люди, шутить не будут!
Виктория Александровна продолжила молча вытирать стол, словно не слыша его.
— Мам, ты что, оглохла? — повысил голос Вячеслав. — Я с тобой разговариваю! Мне срочно нужны деньги!
— Нет у меня денег! — отрезала женщина, не поднимая глаз.
— Как нет? А пенсия? Ты же на днях получила!
— Заплатила за квартиру, купила продукты, лекарства! Всё!
Вячеслав подошел ближе, нависая над ней.
— Не ври мне! Я знаю, что ты откладываешь! Давай деньги по-хорошему!
— Я тебе сказала уже! Ты ни копейки не получишь из моей пенсии, алкаш ты проклятый, весь в своего папочку! — Виктория Александровна наконец подняла глаза на сына, и в них читалась решимость. — Хватит! Сколько можно? Ты уже всё ценное из дома вынес! Мою брошь, которую я на последние деньги себе купила десять лет назад, тоже пропил! Теперь за пенсию взялся? Не дам!
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать? — взревел Вячеслав, и на миг Виктория Александровна вздрогнула — настолько он стал похож на своего отца в минуты гнева. — Я твой сын! Ты обязана мне помогать!
— Ничего я тебе не обязана! — холодно ответила она. — Ты уже не ребенок, Слава! Тебе сорок пять лет! Я вырастила, выучила тебя, а теперь живи сам! Хочешь пить — пей, но на свои деньги!
Вячеслав ударил кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнули баночка с сахаром и ваза с конфетами.
— Жаба старая! Думаешь, я не найду, где ты деньги прячешь?
Он ринулся в комнату матери, но обнаружил, что дверь заперта.
— Открывай! — он забарабанил в дверь. — Я всё равно найду! Ты у меня попляшешь!
Виктория Александровна стояла на кухне, слушая, как сын бушует в коридоре. Внезапно она почувствовала странное спокойствие. Будто что-то перегорело внутри. Страх, который она испытывала все эти годы, уступил место решимости.
Она подошла к телефону и набрала номер, который давно хранила в записной книжке, но ни разу не использовала.
— Алло, Володя? — сказала она, когда на другом конце подняли трубку. — Это Вика! Слушай, мне нужна помощь… Со Славой совсем беда…
Владимир, её младший брат, жил в соседнем районе. Они нечасто виделись — сначала из-за его работы дальнобойщиком, потом из-за собственной гордости Виктории Александровны, не желавшей признавать проблемы с сыном. Но сейчас выбора не было.
— Приеду через час! — коротко ответил Владимир, выслушав историю сестры. — Не беспокойся! Мой Игорь сейчас как раз выходной! Приедем вместе, поговорим с твоим охламоном!
Игорь, сын Владимира, работал в полиции, в отделе по борьбе с наркотиками. Рослый, подтянутый, с цепким взглядом серых глаз и жестким характером. Они со Славой были двоюродными братьями, но виделись всего несколько раз — на семейных торжествах, где Вячеслав обычно появлялся уже навеселе и начинал задираться ко всем подряд.
К тому времени, как Владимир с Игорем прибыли, Вячеслав уже успокоился и снова пытался уговорить мать «одолжить» ему денег.
— Мам, ну что ты как не родная? — канючил он, меряя шагами кухню. — Мне правда надо! Я верну в следующем месяце, клянусь!
Звонок в дверь прервал его монолог. Виктория Александровна пошла открывать, и через минуту на пороге кухни стояли двое мужчин. Владимир — коренастый, с проседью в волосах, в простой рубашке и джинсах. И Игорь — высокий, широкоплечий, с военной выправкой, в футболке, обтягивающей мускулистый торс.
— Здравствуй, племянничек! — без улыбки поздоровался Владимир. — Давно не виделись!
Слава побледнел и отступил к окну, словно загнанный зверь.
— Вы чего приперлись? — пробормотал он. — У нас тут семейный разговор!
— Вот и мы с тобой по-семейному поговорим! — спокойно ответил Игорь, проходя на кухню и без приглашения садясь за стол. — Присаживайся, братец! Разговор будет долгим!
Вячеслав нервно переводил взгляд с одного родственника на другого. Его прежняя самоуверенность улетучилась, и теперь он выглядел жалко — сгорбленный, с бегающими глазами, машинально потирающий костяшки пальцев.
— У меня нет времени на ваши нравоучения! — пробурчал он и остался стоять у окна, не решаясь уйти. — Я взрослый человек, сам разберусь!
— Нет, Слава, не разберёшься! — Игорь спокойно достал пачку сигарет, но курить не стал, просто положил её на стол. — Мы с тобой уже проходили это! Помнишь, пять лет назад, на дне рождения дедушки? Тогда ты обещал завязать! И что?
— Я пытался! — огрызнулся Вячеслав. — Но вы все только и делаете, что давите на меня! Никакой поддержки!
Владимир хмыкнул и покачал головой.
— Поддержки? Твоя мать всю жизнь тебя поддерживает! А ты в благодарность тащишь из дома всё, что не приколочено! В том числе и дорогие ей вещи!
— Да что там дорогого?! — взорвался Вячеслав. — Старьё никому не нужное! Я хоть какие-то деньги за них получил!
Виктория Александровна сидела молча, глядя в окно. Солнечный свет заливал кухню, высвечивая каждую трещинку на старенькой мебели, каждое пятно на скатерти. Этот дневной беспощадный свет словно обнажал и всю её жизнь — потраченную на сына, который превратился в копию своего никчёмного отца.
— Где ты спускаешь деньги? — внезапно спросил Игорь, резко меняя тему. — Только пьянками не объяснишь! Ты где-то играешь? Или что похуже?
Вячеслав дёрнулся, как от удара.
— Не твоё дело!
— Моё! — отрезал Игорь. — Я каждый день вижу таких, как ты! Начинают с пивка, заканчивают передозом в подворотне! И я не хочу, чтобы ты пополнил их ряды! Тебе нужна помощь, Слав!
— Какая ещё помощь? Я нормальный! — Вячеслав попытался выпрямиться, но его качнуло. — Просто дайте мне денег, и я от вас отстану!
— Ты всё-таки тупой! — вздохнул Владимир. — Мы с Игорем приехали предложить тебе реальный выход! У меня есть знакомый в реабилитационном центре! Хорошее место, без всяких сектантских заморочек! Три месяца — и ты выйдешь другим человеком!
— Да пошли вы! — рявкнул Вячеслав. — Вы меня за психа держите? Выйдешь другим человеком… Я и так в норме!
Он подошёл к матери и угрожающе навис над ней.
— Мам, что ты молчишь? Это всё они тебя настроили, да? Ты мне родная мать или кто?
Виктория Александровна повернулась к сыну. В её взгляде не было ни страха, ни смятения — только усталость и твёрдая решимость.
— Я давно перестала быть тебе матерью, Слава! Я превратилась в банкомат и домработницу! Но больше этого не будет! Или ты идёшь на лечение, или собирай вещи и выметайся!
— Да ты… — Вячеслав задохнулся от гнева. — Да ты не посмеешь меня выгнать!!! Я имею право на эту квартиру!!!
— После смерти отца тебе отошла четверть квартиры, а не половина, как ты любишь врать! — спокойно возразила Виктория Александровна. — И если ты не прекратишь, я подам в суд на принудительный обмен! Разделим жилплощадь, и будешь жить в какой-нибудь комнатушке где-нибудь в коммуналке на окраине!
Вячеслав с перекошенным от злости лицом замахнулся на мать, но его руку перехватили в воздухе сильные пальцы Игоря.
— Даже не думай! — тихо сказал двоюродный брат, и в его голосе прозвучала такая угроза, что Слава невольно отшатнулся.
— Пусти! — он попытался вырваться, но Игорь держал крепко. — Вы все против меня! Всю жизнь! Я вас ненавижу!
Воспользовавшись тем, что Игорь ослабил хватку, Вячеслав рванулся к двери и выскочил из квартиры.
— Вернётся! — устало сказала Виктория Александровна. — Куда ему деваться?
— Вернётся! — согласился Владимир. — Но мы будем готовы! Игорь, сгоняй в магазин, купи новый замок сюда! Сегодня же меняем его!
Поздним вечером Вячеслав действительно вернулся — пьяный, агрессивный, но обнаружил, что ключ не подходит к замку.
— Открывай! — он начал колотить в дверь. — Это моя квартира! Я вызову полицию!
Дверь открылась, но на пороге стоял не кто иной, как Игорь.
— Полиция уже здесь! — сказал он, демонстрируя удостоверение. — Ты шумишь, нарушаешь общественный порядок, беспокоишь соседей! Хочешь в отделение прокатиться?
Вячеслав отступил, споткнулся о ступеньку и едва не упал.
— Я просто хочу домой… — пробормотал он уже без прежнего запала.
— Домой можно будет через три месяца! — ответил Игорь. — После реабилитации. Выбирай: или едешь в центр добровольно, или я сейчас вызываю наряд, и тебя забирают с последствиями! У тебя пять минут на размышление!
Виктория Александровна наблюдала эту сцену, стоя в глубине коридора. Её сердце разрывалось от боли, но она понимала, что другого выхода нет. Либо она спасёт сына сейчас, либо потеряет его навсегда.
Когда Вячеслав, сопровождаемый Игорем, нехотя побрёл к машине, Виктория Александровна тихо прикрыла дверь. Впервые за много лет она почувствовала, что в квартире стало легче дышать…
Но через три месяца, Слава всё же вернулся домой. Виктория Александровна думала, что всё, сын стал нормальным, сейчас устроится на работу, настанет совсем другая жизнь. Но нет… В первый же её поход в магазин, пока Слава был дома, он подговорил каких-то своих дружков и вынес из квартиры всё, что можно было продать, вплоть до электрического чайника.
Вернувшись домой, Виктория Александровна не поверила своим глазам, и звонить брату было уже бесполезно.
Вечером этого же дня Слава пришёл домой, точнее приполз. Ключей новых у него не было пока, так что он начал просто скрестись в двери, а мать в ответ вызвала полицию, позвонила племяннику и написала заявление на кражу. Только она приписала в это заявление ещё много чего, чтобы её сына уже точно посадили, раз ничего не помогает больше исправить этого алкоголика.
И да, Славу в итоге посадили. Часть квартиры, конечно, так и осталась числиться за ним, но в своём завещании Виктория Александровна завещала свою долю Игорю, племяннику. Он сделал для неё в этой жизни больше, чем родной сын. А так, хоть квартира после её ухода в мир иной останется достойному человеку, а как выйдет Слава, Игорь и с ним придумает, что делать…
