Тяжёлая входная дверь захлопнулась за спиной — я наконец дома. От двенадцатичасовой смены в поликлинике ныли ноги, а в висках пульсировала тупая боль. Усталость разливалась по телу свинцовой тяжестью, и казалось, что даже пальто весит тонну. Я мечтала только об одном: принять горячий душ и забраться под одеяло.
Светильник в прихожей осветил знакомое до боли лицо Алексея. Он сидел на банкетке, сгорбившись и уставившись в телефон. Не отрывая взгляда от экрана, произнёс вместо приветствия:
— Светка звонила.
Что-то внутри меня сжалось, как будто ледяная рука сдавила сердце. Я уже знала, что услышу дальше.
— Ей срочно нужны деньги. Восемьдесят тысяч.
Я молча повесила пальто на крючок, обошла Алексея и направилась в ванную. Хотелось просто исчезнуть, раствориться в горячей воде и не думать ни о чём. Особенно о деньгах, которые снова кто-то просит.
— Ира, ты слышишь? — его голос догнал меня в коридоре. — Свете нужно на лечение. Что-то с сердцем…
Я остановилась, но не обернулась. Спина напряглась, плечи поднялись, словно защищая от удара. Сколько раз я уже слышала подобное? Дочь Алексея Наташа и её ипотека, которую мы «немножко» поддержали — двести тысяч. Юбилей внука — «ну как не отметить семилетие мальчишки?». Даже его бывшая жена Вера получила от меня перевод — «на внучку, ей же нужна помощь с учебниками».
Я не ответила, просто ушла в ванную и заперла дверь. В зеркальном отражении потерялось усталое лицо с темными кругами под глазами. Я даже не сразу узнала себя — где та Ирина, которая всего два года назад светилась от счастья, выходя замуж за Алексея?
После душа, накинув халат, я прошла в спальню. Из тумбочки достала потрёпанную тетрадь в клеточку. Моя личная бухгалтерия — все расходы, приходы, долги. Листая страницы, я с горечью отмечала: на себя — почти ничего. В аптеке последний раз брала самые дешёвые витамины, отказавшись от полноценного комплекса, который прописал врач. На даче крыша протекает второй год — всё руки не доходят починить. Новые сапоги? Отложено. Поездка к подруге в Псков? Перенесено на неопределённый срок.
Я закрыла тетрадь и задала себе вопрос, который давно зрел внутри: «А мне кто поможет?»
— Алексей, я больше не могу, — сказала я на следующий вечер, когда мы сидели на кухне. — Почему ты сам не скажешь Свете «нет»?
Он отвёл глаза.
— Ну, Ириш, ты же у меня добрая. Что тебе стоит? У тебя ведь зарплата хорошая…
— Моя зарплата — это результат моего труда. Двенадцать часов на ногах, сотни пациентов, — я почувствовала, как дрожит голос. — Почему я должна отдавать заработанное твоей сестре, которая даже не работает?
— Она болеет…
— Действительно? — я горько усмехнулась. — А может, она просто привыкла, что её проблемы решают другие?
Алексей резко встал из-за стола.
— Ты становишься чёрствой, Ира. Раньше ты была другой.
Он ушёл в зал, демонстративно включив телевизор на полную громкость. Я осталась на кухне, сжимая в руках чашку. И вдруг поняла: он прав. Я стала другой. Только не чёрствой, а загнанной в угол.
Через пару дней я столкнулась в магазине с Ниной Петровной — соседкой Светы по подъезду. Разговорились о том о сём.
— А как там Светлана Михайловна поживает? Поправилась? — спросила я между делом.
Нина Петровна удивлённо подняла брови.
— Да она вроде и не болела. На юг ездила недавно, загорелая вернулась. Фотографии показывала — красота! Море, пляж, ресторанчики… Говорила, брат помог с путёвкой.
У меня перехватило дыхание. Перед глазами встала сумма из тетради — восемьдесят тысяч. «На лечение сердца». Всё вдруг встало на свои места — и частые просьбы о помощи, и новая шуба Светы этой зимой, и её рассказы о чудесных врачах, имена которых она никогда не называла.
В тот же вечер раздался звонок от сына. Максим редко звонил сам — обычно я набирала ему. А тут вдруг…
— Мам, ты как? — В его голосе слышалась неподдельная забота.
— Нормально, сынок, — привычно ответила я. — Работаю много.
— А когда заедешь? Я тебя уже месяца три не видел. Ты совсем исчезла из моей жизни, — в его словах не было обвинения, но они ударили больнее, чем если бы он кричал.
Я сглотнула комок в горле.
— Всё времени нет… То у Алексея проблемы, то у его дочери…
Повисла пауза.
— Мам, а о себе ты подумать не хочешь? — тихо спросил Максим. — Мне кажется, ты теперь живёшь только для них.
После разговора я долго сидела в кресле, глядя в темноту за окном. Сын был прав. Я растворилась в чужой семье, отдавая свои силы, время, деньги… А моя собственная жизнь проходила мимо.
Когда через неделю Алексей снова завёл разговор о деньгах, я внутренне содрогнулась, но на этот раз что-то во мне изменилось.
— Светка просит в долг, — начал он издалека. — Совсем немного…
— Нет, — тихо сказала я.
— Что? — он не расслышал или не поверил своим ушам.
— Я сказала — нет, — повторила я громче, чувствуя, как колотится сердце. — Я больше не дам ни копейки.
Алексей изменился в лице.
— Ты что, серьёзно? Сестре моей откажешь?
— Серьёзно. Твоя сестра была на море, когда якобы лечила сердце на мои деньги.
Он растерялся, но лишь на мгновение.
— Тебе кто сказал эту чушь? Сплетницы дворовые? И ты им веришь, а не мне?
— Алексей, хватит, — я встала. — Я устала быть банкоматом для твоей семьи. Я отдала вам всё, что могла. Больше — не могу. И не хочу.
Он смотрел на меня, как на предательницу.
— Значит, так ты понимаешь семью? Каждый сам за себя?
— Нет, — я покачала головой. — Не каждый сам за себя. Просто я больше не хочу быть единственной, кто всем помогает. А сама остаюсь ни с чем.
В ту ночь мой телефон разорвался от сообщений. Светлана писала: «Ты разрушила нашу семью!», «Как ты можешь быть такой жестокой?», «Алексей всегда говорил, что у тебя золотое сердце, а получилось — камень!».
Я не отвечала. Лишь смотрела на экран и думала — неужели для них я всегда была лишь источником денег?
Утром, пока Алексей спал, я собрала небольшую сумку. Положила в неё самое необходимое. Написала короткую записку: «Мне нужно побыть одной. Не звони». И поехала к сыну.
Максим встретил меня с удивлением и теплотой. Не задавал лишних вопросов, просто обнял и сказал:
— Я рад, что ты приехала, мам.
А вечером мы говорили. Долго, откровенно. Я рассказала ему всё — о днях, о чувствах вины, которые возникали каждый раз, когда я хотела отказать, о том, как постепенно теряла себя. Он слушал, не перебивая, лишь иногда сжимал мою руку.
— Знаешь, мам, — сказал он, когда я закончила. — Я всегда восхищался твоей добротой. Но сейчас я горжусь твоей смелостью.
В ту ночь я впервые за долгое время уснула без тревоги. Без мыслей о том, кому ещё нужна моя помощь. Без подсчёта денег в уме. Просто спала — глубоко и спокойно.
Через неделю Алексей позвонил. Сначала говорил раздражённо, с претензиями. Но потом, когда понял, что я не собиралась появляться на прежних условиях, голос его изменился.
— Ира, без тебя всё не так, — сказал он тихо. — Приезжай домой.
— А что Света? — спросила я.
— Заняла у кого-то ещё. Теперь жалуется на проценты…
Я почувствовала странное спокойствие. Никакого злорадства, никакого «я же говорила». Просто понимание: жизнь всё расставила по своим местам.
— Алексей, — произнесла я твёрдо. — Я вернусь. Но на других условиях. Больше никаких денег без обоснования. Никаких манипуляций. Никакой вины. Теперь ты сам решаешь, кому и как помогать из своего кармана. Я — больше нет.
Он долго молчал.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я понял. Приезжай.
Я собрала вещи, обняла сына и пообещала ему приезжать каждую неделю, несмотря ни на что.
Возвращаясь в нашу квартиру, я думала о том, что никогда не поздно изменить правила игры. Никогда не поздно сказать «нет». Никогда не поздно вспомнить о себе.
Алексей встретил меня у двери. Неловко обнял и прошептал:
— Прости.
Я кивнула. Не знаю, изменится ли что-то на самом деле. Не знаю, смогу ли я до конца простить. Но точно знаю, что больше не буду прежней Ириной — той, которая забывала о себе ради чужого благополучия.
Вечером я достала тетрадь в клетку, перечеркнула старые записи и на новой странице написала: «Расходы на себя». Подумала и добавила список:
- Витамины — хорошие, дорогие.
- Сапоги — те самые, коричневые, на устойчивом каблуке.
- Билет до Пскова — к Тамаре, она ждёт уже полгода.
- Крыша на даче — вызвать мастеров в следующие выходные.
И поставила твёрдую точку.
