— Я встретил другую женщину, Света.
Голос Вадима, ровный и почти безразличный, упал в вечернюю тишину квартиры, как камень в стоячую воду.
Он поставил на пол свою новую спортивную сумку — дорогую, кожаную, из тех, что покупают не для спортзала, а для новой жизни.
Он тщательно избегал смотреть мне в глаза, его взгляд был прикован к узору на паркете. К тому самому узору, который мы с ним с таким трудом выбирали десять лет назад, споря до хрипоты.
— Я ухожу к ней. Так будет честно, — добавил он, видимо, считая эту фразу верхом благородства.
Он наконец поднял голову. В его глазах плескалось тщательно отрепетированное, самодовольное мученичество. Великий мужчина, который не лжет, а режет правду-матку, причиняя боль ради высшей справедливости. Его справедливости.
Я молчала. Я просто смотрела на него, отмечая детали, как судебный эксперт. Новый кашемировый джемпер модного кроя. Стрижка, которую он сделал в дорогом барбершопе, а не у нашего общего мастера.
Легкий, несвойственный для этого времени года загар — явный след последней «срочной командировки». Он был чужим. Отполированным, упакованным в красивую обертку, но абсолютно чужим.
— Тебе нечего сказать? — в его голосе проскользнуло откровенное разочарование. Он ждал другой реакции. Ему были нужны слезы, упреки, крики, разбитая посуда. Ему нужна была сцена, где он, трагический герой, стоит в центре разрушенной им же вселенной.
— А что ты хочешь услышать, Вадим? — я позволила себе легкий, едва заметный изгиб губ. — Что ты подлец? Ты ведь и сам это знаешь. Что мне невыносимо больно? А тебе это действительно важно?
Мое ледяное спокойствие выбило его из колеи. Сценарий трещал по швам.
— Она… она другая. Моложе, ярче. С ней я снова живу, понимаешь?
О, я понимала. Я понимала все так отчетливо, что в горле запершил горький смех. Понимала последние пару месяцев, когда его ложь стала неуклюжей, очевидной, оскорбительной в своей примитивности.
А еще появился этот запах. Резкий, приторно-цветочный, запах дешевых духов и еще более дешевых амбиций. Он въелся в обивку его машины, в его одежду.
Он приносил этот запах в наш дом, в нашу постель, и этот чужеродный аромат разрушал привычный мир, где пахло свежим бельем, кофейными зернами и страницами старых книг.
Это была последняя капля. Не первая и даже не десятая. Были и «задержки на работе», и «встречи с друзьями», которых я не знала. Было его растущее раздражение, его придирки на пустом месте.
Все это было фоном, тихим гулом, который я старалась игнорировать. Но запах стал доказательством. Обонятельным, неопровержимым.
Я не стала устраивать скандал. Я просто открыла ноутбук. Деньги были. Наследство от бабушки, о котором Вадим благополучно забыл, считая его «копейками». Эти «копейки» я много лет держала на отдельном счету. На черный день. Кажется, он настал.
Поиск был недолгим. «Вероника Орлова. Частный детектив. Решение любых деликатных вопросов». Фото на сайте — женщина с умным, пронзительным взглядом и жесткой линией губ. То, что нужно.
Вероника в жизни оказалась еще более впечатляющей. Острый, цепкий взгляд, который, казалось, видел тебя насквозь. Полное отсутствие фальшивой жалости в голосе. Она выслушала мой сбивчивый рассказ, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте.
— Классика жанра, — заключила она, когда я замолчала. — Сбор доказательств для суда? Фото, видео неверности?
— Нет, — я твердо покачала головой. — Мне не нужны доказательства. Я хочу другого. Я хочу, чтобы он за все заплатил. Не деньгами. Я хочу, чтобы он лишился того, что ценит больше всего — своей самовлюбленности.
Вероника впервые посмотрела на меня с неподдельным профессиональным интересом. И я изложила ей свой план. Безумный, рискованный, дорогой. План, от которого у нее загорелись глаза.
— Ну что ж, — сказала она после долгой паузы, и ее губы тронула хищная улыбка. — Это будет очень интересный заказ. И очень дорогой. Вы это понимаете?
Я понимала.
И вот теперь Вадим стоял передо мной, мой муж, и с упоением рассказывал про свою «яркую» и «настоящую» любовь. Про их «случайную» встречу. Про ее «глубокое понимание» его тонкой душевной организации.
Каждое его восторженное слово было уже оплачено мной. Каждая ее «случайная» улыбка, каждый «восхищенный» взгляд, каждая фраза — все это было частью тщательно срежиссированного спектакля.
— Я оставлю тебе квартиру, машину, — бросил он с барского плеча. — Мне ничего не нужно, кроме свободы.
Он ждал, что я расплачусь от благодарности.
Я подошла к окну. Смотрела, как он, такой решительный и окрыленный, запихивает свою сумку в багажник. Когда его машина скрылась за поворотом, я достала телефон. На экране высветилось имя «Вероника».
Я набрала короткое сообщение: «Объект покинул базу. Можете начинать второй акт».
Ответ пришел почти мгновенно: «Принято. Занавес поднят».
Следующие недели превратились для меня в странный, сюрреалистичный сериал, где я была одновременно и зрителем, и продюсером.
Главным источником информации служили короткие, сухие отчеты Вероники и детализированные счета, которые она исправно присылала каждую пятницу.
«18:30. Ужин в ресторане «Палаццо». Счет: 28 000 руб. Обсуждали планы на будущее. Объект настаивает на скорейшем знакомстве с родителями. Держу оборону под предлогом «только после официального развода»».
«14:00. Поездка в аутлет-центр. Приобретены: туфли Jimmy Choo, сумка Michael Kors, два платья. Объект счастлив демонстрировать щедрость и финансовую состоятельность. Его кредитная карта издает жалобные стоны».
«22:15. «Случайно» обнаружила в его телефоне переписку с некой «Машенькой-бухгалтер». Устроила показательную сцену ревности.
Он клялся, что это все в прошлом, что только я одна ему нужна. Прощен, но с условием — в качестве компенсации морального вреда потребовала уикенд в спа-отеле».
Вероника играла свою роль с гениальностью оскароносной актрисы. Она стала идеальным воплощением мечты мужчины на пороге кризиса среднего возраста.
Она восхищалась его «острым умом и деловой хваткой», звонко смеялась над его несмешными шутками, с придыханием советовалась по «важным бизнес-вопросам». Она была зеркалом, в котором он видел себя неотразимым мачо, гением и благодетелем.
При этом она аккуратно, но неотвратимо затягивала петлю.
— Милый, я, конечно, все понимаю, но я не могу жить в этой безликой съемной квартире, где все напоминает о чужих людях. Нам нужно свое собственное, уютное гнездышко.
— Вадим, я так мечтаю познакомить тебя с моими родителями! Они у меня строгих правил. Но как я им скажу, что ты все еще официально женат? Это такой позор для нашей семьи.
Она методично создавала вокруг него вакуум, отрезая от привычного мира. Его старые друзья вдруг оказались «скучными, неинтересными стариками».
Его хобби — рыбалка — «пустой тратой драгоценного времени». Единственным светом в окошке, единственным источником радости и восхищения была она, его Ника.
Иногда Вадим звонил мне. Говорил о бумагах на развод, о каких-то бытовых мелочах. В его голосе сквозило плохо скрываемое нетерпение и раздражение, словно я была досадной бюрократической помехой на его сияющем пути к счастью.
— Света, ты не могла бы поторопиться с оценщиком квартиры? Никины родители собираются приехать в следующем месяце, а у нас до сих пор нет определенности с жильем.
— Ты случайно не видела мой старый армейский фотоальбом? Ника очень хочет посмотреть, каким я был в юности. Говорит, что я, наверное, был настоящим героем.
Я спокойно отвечала, что все в процессе. И с каменным лицом выслушивала его восторженные рассказы о том, как Ника потрясающе готовит пасту карбонара и как тонко она разбирается в современном искусстве.
Я знала, что рецепт пасты был взят с первого попавшегося кулинарного сайта, а список «любимых» художников-абстракционистов был взят из краткого досье, которое я сама же и приложила к заданию для Вероники.
Однажды вечером в мессенджер пришел короткий аудиофайл. Я нажала на play.
Голос Вадима, хриплый от нежности и плохо скрываемого вожделения: «Ника, ты просто сводишь меня с ума. Я сделаю все, что ты захочешь. Только будь моей».
И спокойный, чуть насмешливый, идеально поставленный голос Вероники: «Всему свое время, любимый. Настоящая близость — это не про тело, а про полное, абсолютное доверие. Вот когда мы станем мужем и женой, тогда и поговорим».
Я выключила запись. В ушах еще долго стоял этот приторно-сладкий голос, который сводил моего мужа с ума.
Через день Вадим позвонил снова. Голос был деловой и напряженный до предела.
— Света, нам нужно срочно продать дачу. Появился просто шикарный вариант с квартирой для нас с Никой, в новом доме. Нужно внести залог, иначе она уйдет.
Дача. Место, которое строил еще мой отец. Место, где наш сын Егор сделал первые шаги.
— Это общее имущество, Вадим. И я не даю своего согласия на продажу.
— Я все решу! Хватит цепляться за прошлое! — сорвался он на крик. — Я найду способ! Ты не сможешь помешать моему счастью!
Он бросил трубку. А я поняла, что узел затянулся достаточно туго. Пришло время для финала.
Я написала Веронике: «Пора заканчивать. Финальный аккорд. Приезжай завтра ко мне. Вдвоем».
На следующий день Вадим приехал без звонка. Он не вошел — он ворвался в квартиру, размахивая какой-то папкой с бумагами. Его лицо было красным, пятнами, глаза метали молнии.
— Я принес документы на продажу дачи. Подписывай. Я договорился с риелтором, он все устроит.
Он швырнул папку на журнальный столик.
— Я не буду это подписывать, — спокойно ответила я, отставляя чашку с уже остывшим напитком.
— Ты будешь! Ты не имеешь права стоять у меня на пути! У меня новая жизнь, новая любовь! А ты… ты просто завидуешь моему счастью!
Он метался по комнате, как зверь в клетке. Весь его столичный лоск, весь налет успешности и благородства слетел, обнажив злую, эгоистичную, мелкую натуру.
В этот момент раздался мелодичный звонок в дверь.
— Ты кого-то ждешь? — враждебно бросил Вадим.
— Да, — я позволила себе легкую улыбку. — Жду. Открой, пожалуйста. Наверное, у гостьи руки заняты.
Он смерил меня подозрительным взглядом, но инстинктивно пошел к двери. Повернул замок.
На пороге стояла Вероника. Его Ника. Яркая, эффектная, в безупречном деловом костюме цвета слоновой кости. В руках — не букет цветов или пакет с покупками, а строгий кожаный портфель.
— Ника? — Вадим остолбенел. — Милая, что ты здесь делаешь? Как…
Он обернулся ко мне. В его глазах плескалось недоумение, которое быстро сменялось тревогой.
Вероника вошла в квартиру, мягко отстранив его плечом. Она даже не посмотрела в его сторону. Ее взгляд был направлен исключительно на меня.
— Светлана Игоревна, добрый день. Я привезла финальный отчет по нашему договору и итоговый счет.
Она подошла к столику и положила рядом с папкой Вадима тонкую стопку бумаг, скрепленную фирменным зажимом своего агентства.
Вадим смотрел то на меня, то на нее. Его мозг отчаянно пытался, но не мог соединить две картинки в одну.
Его нежная, любящая, восторженная Ника и эта холодная, безупречно вежливая деловая женщина.
— Что… что здесь происходит? Ника, что все это значит? — его голос сел до шепота.
— Меня зовут Вероника Орлова, — четко, отсекая каждое слово, произнесла она. — Я частный детектив. А это, — она легонько подтолкнула к нему верхний лист, — счет за мои услуги, которые заказала и полностью оплатила ваша супруга.
Вадим тупо уставился на бумагу.
На логотип детективного агентства. На длинный, унизительный список оказанных услуг: «внедрение в окружение объекта», «психологическое моделирование поведения», «сбор компрометирующей информации», «провокация на откровенность». И на итоговую сумму с пятью нулями.
Он медленно, как в замедленной съемке, поднял глаза. Его лицо стало землисто-серым.
— Ты… наняла ее? — прошептал он, глядя на меня.
— Ты же сам сказал, что она моложе и лучше, — я развела руками. — Я просто решила проверить, так ли это. И выяснить, сколько стоит твоя «настоящая любовь». Оказалось, не так уж и дорого. По крайней мере, для меня.
— Но… наши разговоры… наши планы… наши чувства… — лепетал он, поворачиваясь к Веронике, как к последней надежде.
— Это была моя работа, Вадим, — в ее голосе звенел металл. — И, должна сказать, вы оказались довольно предсказуемым объектом. Стандартный набор мужских комплексов и возрастных желаний.
Кстати, — она с профессиональной невозмутимостью достала из портфеля еще несколько листов, — в процессе работы я обнаружила пару интересных моментов, выходящих за рамки основного задания.
Например, вашу трогательную переписку с «Машенькой-бухгалтер», которая, оказывается, совсем не в прошлом. И еще с «Леночкой-фитнес».
Вот распечатки. Думаю, Светлане Игоревне они очень пригодятся в суде при разделе имущества.
Она аккуратно положила листы поверх счета. Последний гвоздь в крышку гроба его самооценки.
Вадим пошатнулся и тяжело опустился на стул. Он смотрел в одну точку, на бумаги, которые только что аннулировали его мир. Его новую жизнь. Его мужское эго.
Он был раздавлен. Не моим уходом, не разводом. А осознанием того, что его так виртуозно, так унизительно и публично обвели вокруг пальца.
Он был не героем-любовником, покоряющим новые вершины, а жалким, обманутым простофилей, «объектом» в чужой, блестяще разыгранной партии.
— Убирайся, — прохрипел он, не поднимая головы. — Просто… убирайся отсюда.
— С превеликим удовольствием, — я взяла свою сумку. — Квартира, как ты помнишь, моя, она досталась мне от родителей.
Машина тоже записана на меня. А на дачу можешь даже не рассчитывать. Судя по этим документам, — я кивнула на распечатки Вероники, — суд будет целиком и полностью на моей стороне.
Я посмотрела на Веронику. Она чуть заметно, одними глазами, улыбнулась и кивнула.
Мы вышли из квартиры вместе. Оставив его одного с его счетами, его ложью и доказательствами его собственного ничтожества.
Мы спустились в лифте в полном безмолвии. Уже на улице, у элегантной черной машины Вероники, я остановилась. Адреналин, который держал меня в тонусе последние часы, начал отступать, оставляя после себя гулкую, звенящую пустоту.
— Спасибо, — сказала я. Слово прозвучало глухо, но искренне.
— Всего лишь хорошо выполненный контракт, — Вероника открыла дверцу, но не спешила садиться. — Должна признаться, один из самых элегантных за всю мою практику.
Обычно все заканчивается гораздо банальнее — банальной слежкой и мутными фотографиями в придорожном мотеле.
Она окинула меня своим пронзительным, оценивающим взглядом.
— Вы не жалеете? О потраченных деньгах.
Я отрицательно качнула головой.
— Я купила то, что не продается ни за какие деньги. Спокойствие. И возможность увидеть выражение его лица в тот самый момент. Это было бесценно.
Вероника хмыкнула, и уголок ее губ снова тронула та самая хищная, профессиональная улыбка.
— Если вам когда-нибудь понадобится решить другие «деликатные вопросы», вы знаете, где меня найти, — она протянула мне руку. Ее пожатие было коротким, крепким, почти мужским. — Удачи вам, Светлана Игоревна.
Ее машина бесшумно растворилась в городском потоке. А я осталась стоять на тротуаре. Одна.
Не было ни ликования, ни пьянящего чувства триумфа. Было странное ощущение, будто я только что прошла сложный, изматывающий курс химиотерапии. Опухоль удалили, но и сил в организме не осталось.
Я вернулась в квартиру. Она показалась мне огромной, пустой и незнакомой. Я медленно обошла комнаты.
Вот его кресло, в котором он любил смотреть футбол. Вот полка с его дурацкими сувенирами из «командировок». Вот крючок в прихожей, на котором больше не висит его пальто.
Я подошла к окну в спальне и распахнула его настежь. В комнату ворвался прохладный вечерний воздух, пахнущий пылью и близким дождем. Он начал выметать последние молекулы приторного цветочного запаха, который так долго меня душил.
Я не стала ничего выбрасывать. Не стала срывать шторы или бить посуду. Не стала плакать. Я просто взяла телефон и набрала номер сына.
— Привет, мам. Что-то случилось? Голос у тебя странный.
— Нет, Егор, все в порядке. Абсолютно все. Просто хотела спросить… как насчет того, чтобы в выходные поехать на дачу? Вдвоем. Поможешь мне починить старое крыльцо?
На том конце провода повисла короткая пауза.
— Конечно, мам. Без проблем. Приеду.
Я положила трубку. Моя новая жизнь не началась с фанфар и салютов. Она началась с простого, конкретного плана на выходные.
И с ясного, четкого понимания, что теперь я сама решаю, когда чинить крыльцо. И все остальное в своей жизни.
Эпилог
Прошло полгода.
Теплый сентябрьский день на даче. В воздухе стоял густой аромат антоновских яблок и сухой листвы.
Мы с Егором закончили красить веранду в насыщенный терракотовый цвет, который я выбрала сама. Цвет, который Вадим когда-то назвал «вызывающе-бабским» и категорически запретил использовать.
— Ну вот, — сказал Егор, с удовлетворением оглядывая нашу работу. — Совсем другой вид. Стало уютнее.
Он посмотрел на меня. За последние месяцы мы стали гораздо ближе. Не то чтобы мы часами обсуждали случившееся.
Просто из нашего общения исчезла необходимость постоянно фильтровать слова, обходить острые углы, недоговаривать. Исчез Вадим как вечный посредник, арбитр и центр нашей маленькой семейной вселенной.
— Отец звонил, — сказал Егор, отставляя банку с краской. — На прошлой неделе.
Я молчала, давая ему возможность выговориться.
— Жаловался. На жизнь, на тебя. Что ты его разорила, что все несправедливо. Что он теперь вынужден снимать какую-то конуру на окраине города. Он сейчас… с той самой Леночкой из фитнес-клуба. Кажется, она ему уже тоже на шею села.
— Ясно, — тихо ответила я.
— Он так ничего и не понял, мам, — Егор посмотрел мне прямо в глаза. — Он искренне считает себя жертвой. Жертвой твоего коварства и женской мстительности.
Я усмехнулась.
— Для того, чтобы что-то понять, нужно уметь смотреть на себя со стороны. А это не про него. Он всегда будет искать виноватых.
Однажды я случайно увидела их в торговом центре. Вадим выглядел постаревшим и потухшим. Дорогой кашемир сменился на что-то невнятно-серое и мятое.
Он вел под руку вульгарно-яркую девицу, которая громко и требовательно канючила купить ей «вон ту сумочку». Он что-то мямлил ей в ответ, а в его глазах плескалась до боли знакомая мне затравленность.
Спектакль начинался по новому кругу, только теперь у него не было ни денег, ни статуса для роли щедрого покровителя.
Мне не было его жаль. Не было и злорадства. Было просто… ничего. Он стал чужим, пустым местом, как случайный прохожий, на которого не обращаешь внимания.
Вечером, вернувшись в город, я зашла в свою квартиру. Теперь она действительно была моей.
Моим отражением. Вместо его коллекции уродливых сувениров на полках стояли книги по истории искусств, которые я всегда мечтала прочитать, но «не было времени». Вместо его громоздкого кресла — удобное плетеное кашпо с разросшейся, пышной монстерой.
Я избавилась не от его вещей. Я избавилась от его незримого присутствия. От давящего ощущения, что я живу на чужой территории, где нужно постоянно соответствовать, угождать и заслуживать право на хорошее настроение.
Я заварила себе ароматный травяной сбор, устроилась в кресле и открыла книгу. Воздух в квартире был чистым и свежим.
В нем больше не было лжи. Не было приторного запаха чужих духов.
Пахло деревом, бумажными страницами и, кажется, совсем немного — свободой. Не той показной, о которой кричал Вадим, а другой. Тихой. Обыденной. Настоящей. Своей.
