Вечер пятницы обещал быть томным, как старый романс, и уютным, как растоптанные домашние тапочки. Света, сорокавосьмилетняя женщина с устойчивой психикой главного бухгалтера и жизненным опытом, который не пропьешь (да и некогда), мечтала только об одном. О тишине.
В духовке доходила курица с картошкой — блюдо банальное, но безотказное, как автомат Калашникова. Света уже мысленно наливала себе бокал красного полусухого и включала сериал про ментов, где все проблемы решаются за сорок минут, а добро всегда побеждает зло, пусть и с помощью табельного оружия.
Идиллию нарушил звук поворачивающегося в замке ключа. Вернулся Витя.
По звуку шагов мужа Света определяла его настроение с точностью сейсмографа. Сегодня шаги были шаркающими, виноватыми и какими-то предательски мягкими. Так ходят люди, которые либо разбили любимую вазу тещи, либо собираются попросить в долг без отдачи.
Витя просочился на кухню, стараясь занимать как можно меньше пространства.
— Привет, Светуль. Пахнет — отвал башки! — начал он с неуклюжего комплимента, заглядывая в духовку.
Света молча достала противень, с грохотом поставила его на деревянную подставку и вопросительно подняла бровь.
— Ну? — спросила она. — Чего мнешься, как курсистка перед экзаменом?
Витя вздохнул, сел на табуретку и, не глядя жене в глаза, выпалил:
— Там Ларка звонила. У нее форс-мажор.
При имени золовки у Светы дернулся глаз. Лариса, младшая сестра Вити, была женщиной-праздником, женщиной-катастрофой и женщиной-«дай денег» в одном флаконе. Ей было сорок, у нее было двое сыновей-погодков (десяти и одиннадцати лет), три бывших мужа и перманентный поиск себя. В последний раз она искала себя на курсах по «раскрытию женской воронки изобилия», что стоило Вите десяти тысяч рублей, которые он тайком вынул из заначки на зимнюю резину.
— И что на этот раз? — Света начала накладывать картошку, стараясь не размазывать ее по тарелке слишком агрессивно. — Ретроградный Меркурий помешал устроиться на работу? Или третий глаз зачесался?
— Да нет, Свет… Тут серьезно. Ей предложили горящую путевку. В Турцию. На неделю. Понимаешь, ей надо личную жизнь устраивать, нервы лечить. Она вся на взводе.
Витя сделал паузу, набрал в грудь воздуха и, зажмурившись, как перед прыжком в ледяную прорубь, закончил:
— В общем, она пацанов нам привезет. Завтра утром. На недельку всего.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как в холодильнике жужжит компрессор, переваривая эту новость вместе со Светой.
— Нет, — спокойно сказала Света.
— Что «нет»? — растерялся Витя.
— Я в няньки не нанималась! Это дети твоей сестры, пусть она сама с ними сидит, — отчеканила Света, садясь напротив мужа и беря вилку. Аппетит, как ни странно, не пропал. Война войной, а ужин по расписанию.
— Свет, ну ты чего? Это же племянники! Родная кровь! — Витя включил режим «сирота казанская». — Куда она их денет? Мать на даче, у нее давление, ты же знаешь. А у Ларки, может, последний шанс судьбу устроить!
— Витя, — Света говорила ласково, как психиатр с буйным пациентом. — У твоей сестры «последний шанс» случается раз в квартал. В прошлый раз, когда мы брали Артема и Дениса на выходные, они покрасили нашего кота зеленкой и пытались запустить его с балкона на самодельном парашюте. Кот до сих пор, как видит детей, под ванну уходит и шипит оттуда по-польски.
— Они повзрослели! — жалко аргументировал муж.
— Ага, и запросы выросли. Вить, давай посчитаем экономику. — Света любила цифры, они, в отличие от родственников мужа, никогда не врали. — Два растущих организма. Это пятилитровая кастрюля супа на день. Это килограммы котлет. Это горы посуды. А еще я работаю. У меня квартальный отчет на носу. Ты, я напомню, тоже не в отпуске. Кто с ними будет?
— Ну… они самостоятельные. В школу сами ходят. Вечером я пригляжу. Свет, ну пожалуйста. Ларка уже билеты взяла.
— Пусть сдает.
— Невозвратные, — убитым голосом сообщил Витя.
Света посмотрела на мужа. В его глазах читалась вся скорбь еврейского народа и панический ужас перед скандалом с сестрой. Витя был человеком хорошим, но мягким, как переваренная брокколи. Сказать «нет» наглой родне для него было физически больно.
— Значит так, — Света приняла решение. — Если ты их берешь — это твоя ответственность. Я палец о палец не ударю. Готовка, уроки, разборки, стирка их носков — всё на тебе. Я прихожу с работы, ем и отдыхаю. Договорились?
— Конечно, Светуль! — Витя просиял, не чуя подвоха. — Ты даже не заметишь, что они здесь!
«Блажен, кто верует», — подумала Света, откусывая кусок курицы. Она знала, что следующая неделя будет напоминать смесь цирка с конями и фильма-катастрофы. Но иногда, чтобы человек понял, что огонь жжется, ему надо дать сунуть руку в костер…
Лариса привезла детей в субботу в восемь утра. Сама она выглядела свежей, пахла приторными духами и предвкушением «олл-инклюзива».
— Ой, Светик, ты просто святая женщина! — прощебетала она, затаскивая в коридор два баула с вещами и скидывая с себя ответственность вместе с плащом. — Мальчики у меня золотые, только к гаджетам прилипшие, ты их гоняй. Денег я не оставила, у самой в обрез, все на тур ушло, но я вам сувенирчик привезу! Магнитик!
— Магнитик мы на хлеб не намажем, — буркнула Света, но Лариса уже упорхнула, оставив в воздухе шлейф дешевого мускуса и ощущение надвигающегося апокалипсиса.
«Золотые мальчики» Артем и Денис стояли в коридоре, уткнувшись в телефоны. Поздороваться они забыли. Видимо, эта функция не входила в базовую комплектацию.
— Так, бойцы, — гаркнул Витя, пытаясь изображать Макаренко. — Разуваемся, моем руки и завтракать. Тетя Света блинчиков напекла…
— Дядя Витя, — перебила его Света из кухни. — Тетя Света пьет кофе. А блинчики печет дядя Витя. Мы же договаривались.
Витя поперхнулся воздухом, но отступать было некуда.
— А, ну да. Сейчас, орлы, дядя Витя вам яичницу сварганит.
Выходные прошли под девизом «Спасайся, кто может». Кот Мурзик, наученный горьким опытом, эмигрировал на шкаф и оттуда наблюдал за происходящим с видом снайпера в засаде.
Пацаны ели как не в себя. Казалось, у них внутри не желудки, а черные дыры. Холодильник пустел с пугающей скоростью.
— Свет, а где сыр? Я же полкило вчера брал, — растерянно спрашивал Витя в воскресенье вечером.
— Спроси у «орлов», — невозмутимо отвечала Света, листая журнал и демонстративно не вставая с дивана.
В квартире воцарился хаос. В ванной плавали какие-то пластиковые детали, полотенца валялись комьями, в прихожей пахло чужими кроссовками так, что хотелось вызвать санэпидемстанцию. Витя бегал с тряпкой, что-то жарил, кого-то мирил (братья дрались каждые полчаса из-за зарядки), и к вечеру воскресенья выглядел так, будто разгрузил вагон угля.
— Ну как, справляешься? — с легкой ехидцей спросила Света перед сном.
— Нормально, — прохрипел Витя. — Жить можно.
«Ну-ну», — подумала Света. Наступала рабочая неделя…
Во вторник Света задержалась на работе. Квартальный отчет не сходился на три копейки, и это бесило ее больше, чем наличие племянников в квартире. Вернувшись домой в семь, она застала картину «Последний день Помпеи».
В раковине гора посуды напоминала Пизанскую башню — того и гляди рухнет. На полу в кухне липкие пятна. Витя сидел за столом, обхватив голову руками. На столе стояла коробка из-под пиццы. Пустая.
— Привет, — сказала Света. — Что на ужин?
Витя поднял на нее глаза побитой собаки.
— Свет… я не успел приготовить. С работы поздно пришел, пацаны орали, есть хотели. Пришлось пиццу заказать. Две.
— На какие шиши? — уточнила Света. Бюджет у них был общий, но строго расписанный.
— Ну… я взял из конверта «на коммуналку». Я в пятницу с зарплаты доложу!
Света медленно выдохнула. Конверт «на коммуналку» был неприкосновенным запасом. Трогать его — это как открывать ящик Пандоры.
— Витя, — ледяным тоном произнесла она. — Две большие пиццы сейчас стоят около двух тысяч. Плюс доставка. Ты понимаешь, что эти два оглоеда за три дня проели твою недельную норму трат?
— Но они же дети! — взвыл Витя. — Что мне их, голодом морить? Ларка денег не оставила!
— Это проблемы Ларки. И твои, раз ты такой добрый. Я тебя предупреждала.
В этот момент на кухню ввалился старший, Денис.
— Дядь Вить, там вай-фай тупит! Сделай что-нибудь! И есть еще кола?
Света посмотрела на мужа. Тот дернулся, как от удара током.
— Денис, выйди! — рявкнул он неожиданно для самого себя. — Воды попей из-под крана!
Света молча налила себе чаю (заварки почти не осталось, выпили всё), взяла бутерброд с сиротливым кусочком сыра и ушла в спальню. Дверь она закрыла на защелку…
Среда и четверг прошли в режиме холодной войны. Света демонстративно приходила поздно, ужинала в кафе возле работы (чего раньше себе не позволяла — экономила), а дома игнорировала горы мусора. Витя превратился в тень. Он похудел, осунулся и перестал улыбаться. Племянники, чувствуя безнаказанность и отсутствие твердой женской руки, совсем распоясались.
Апогей наступил в пятницу.
Света пришла пораньше. Голова болела, хотелось просто лечь и лежать. Открыв дверь своим ключом, она услышала странный шум из гостиной.
Зайдя в комнату, Света застыла.
«Орлы» играли в футбол. Настоящим футбольным мячом. В квартире. Воротами служил дверной проем, а препятствиями — мебель.
Но ужас был не в этом.
На полу валялись осколки. Осколки ее любимой, коллекционной фарфоровой статуэтки балерины, которую Света искала два года по антикварным сайтам и купила с премии. Это была ее вещь. Ее маленькая радость. Ее символ того, что в жизни есть место прекрасному.
Рядом с осколками стоял Витя и жалко пытался собрать их в совок. Увидев жену, он побледнел до цвета свежепостиранной простыни.
— Свет… они случайно… Рикошетом… Я склею! Клянусь, склею, не видно будет!
Света молча подошла к осколкам. Подняла отбитую голову балерины. Посмотрела на притихших племянников. Денис жевал жвачку и смотрел на нее с вызовом: мол, ну и что ты нам сделаешь? Мы же дети.
— Склеишь? — тихо переспросила Света. — Душу ты мне склеишь, Витя?
Она развернулась и пошла в спальню.
— Свет, ты куда? Не начинай! — Витя семенил сзади.
Света достала из шкафа чемодан. Тот самый, маленький, для командировок.
— Я не начинаю, Витя. Я заканчиваю.
Она кидала вещи быстро, методично. Белье, косметика, пара платьев, зарядка.
— Ты уходишь? Из-за статуэтки?! — в голосе мужа звучала паника. — Ты бросаешь меня с ними?!
— Я еду в санаторий, — спокойно сообщила Света, застегивая молнию. — В «Сосновый бор» за городом. Там как раз акция на выходные. Спа-программа, массаж, тишина.
— А как же мы? — Витя чуть не плакал. — Ларка только в воскресенье прилетает! Еще два дня! У нас еды нет! Деньги кончились!
— Витя, ты взрослый мальчик. Тебе пятьдесят лет. У тебя есть руки, ноги и кредитная карта. Вот и крутись. Почувствуй себя многодетной матерью-одиночкой. Это полезный социальный опыт.
— Светка, это предательство! — крикнул он ей в спину, когда она уже обувалась.
— Предательство, милый, это когда ты интересы своей сестры ставишь выше комфорта своей жены. И когда ты позволяешь этим вандалам громить наш дом, потому что не можешь сказать «нет». Чао, бамбино!
Дверь захлопнулась…
Света провела выходные божественно. Она спала до обеда, гуляла по лесу, дышала хвоей и не думала ни о чем. Телефон она выключила. Включила только в воскресенье вечером, когда такси везло ее домой.
Двадцать пять пропущенных от Вити. Пять от свекрови (видимо, жаловался маме). Одно сообщение от Ларисы: «Ты нормальная вообще? Бросила мужа с детьми!».
Света усмехнулась и удалила сообщение.
Дома было подозрительно тихо. Ключ повернулся в замке.
В коридоре пахло хлоркой и почему-то валерьянкой. Встречать никто не вышел.
Света прошла в кухню. Там сидел Витя. Один. Перед ним стояла чашка чая и тарелка с бутербродами.
Квартира сияла чистотой. Такой чистотой, какой не бывает после обычной уборки. Это была чистота искупления грехов.
Витя поднял глаза. Вид у него был, как у солдата, вернувшегося из горячей точки.
— Привет, — сказал он хрипло.
— Привет. Где дети? — Света поставила чемодан.
— Сдал. Ларке. Лично в руки, как только она приземлилась. Отвез в аэропорт и сдал. Вместе с чемоданами.
— А она что?
— Орала. Сказала, что мы эгоисты и черствые люди. Что она не отдохнула, потому что у нее была акклиматизация.
— И что ты ответил?
Витя помолчал, отхлебнул остывший чай.
— Я сказал, что если она еще раз попробует повесить на меня своих детей без твоего согласия, я забуду, что она моя сестра. И про долг в десять тысяч напомнил.
Света села напротив. Взяла бутерброд.
— А уборка?
— Клининг вызывал, — признался Витя. — На последние с кредитки. Сам бы я это не отмыл. Они мне ковер в зале колой залили.
Света огляделась. Статуэтки балерины не было, но на ее месте стояла ваза с цветами. Недорогими хризантемами, но свежими.
Мурзик вышел из-под дивана, подошел к Свете и громко, требовательно мяукнул.
— Кушать хоцца? — усмехнулась Света, почесывая кота за ухом. — Ладно. Живы будем — не помрем.
— Свет… — Витя взял ее за руку. Ладонь у него была влажная и теплая. — Прости дурака. Я всё понял. Правда. Ну их в баню, эти «родственные связи», если они мне семью рушат. Ты у меня одна.
Света вздохнула. Сердиться уже не было сил, да и «Сосновый бор» сделал свое дело — нервы были как канаты.
— Ладно, горе луковое. Ставь чайник. И доставай заначку… ах да, заначки же нет. Ну тогда доставай картошку. Будем драники жарить.
Витя подорвался с места с энтузиазмом человека, которого только что помиловали перед расстрелом.
За окном темнело, на кухне снова пахло едой и уютом. Жизнь продолжалась. А Лариса… Лариса пусть сама разбирается со своей кармой, воронкой изобилия и детьми. У Светы и своих дел по горло — например, выбрать новую статуэтку. Витя обещал оплатить. В тройном размере.
