Анна опустила руки в горячую воду, с остервенением оттирая сковороду. Очередной разговор со свекровью измотал её до предела. Она пыталась сдержать подступающие слёзы, когда за спиной раздался знакомый ворчливый голос:
— Ты опять не туда положила мои таблетки? Я не могу их найти.
Анна медленно выдохнула, пытаясь унять дрожь в руках.
— Людмила Петровна, ваши таблетки на прикроватной тумбочке, в синей коробочке. Я положила их туда час назад и даже напомнила вам об этом.
— Ничего ты мне не говорила! — возразила свекровь, поджимая тонкие губы. — И не было там никаких таблеток.
Анна вытерла руки кухонным полотенцем и направилась в комнату свекрови. Синяя коробочка аккуратно стояла на тумбочке, на самом видном месте. Анна молча указала на неё.
— А, — свекровь небрежно махнула рукой, — я не заметила. У меня же память плохая.
В её голосе не было ни капли раскаяния. Анна заметила странный блеск в глазах свекрови и что-то похожее на удовлетворение. Эта крошечная деталь снова заставила её усомниться в искренности болезни Людмилы Петровны.
Всё началось три месяца назад. Дима, муж Анны, в панике позвонил с работы — его мать забыла, где живёт. Её нашли растерянную в супермаркете недалеко от дома. Врачи диагностировали начальную стадию деменции. Дима, единственный сын Людмилы Петровны, настоял, чтобы мать переехала к ним.
— Родная, у нас нет выбора, — объяснял он жене, когда она выразила сомнения. — Дом престарелых стоит безумных денег, а сиделку мы тоже не потянем.
Анна понимала логику мужа, но паника накрывала её с головой. Отношения со свекровью всегда были напряжёнными. Людмила Петровна с самого начала дала понять, что считает Анну недостойной своего сына.
— На кого ты променял Оленьку? — частенько говорила она Диме при Анне. — Такая девушка была! Из приличной семьи, с квартирой в центре.
Анна терпела эти уколы, молча глотая обиду. Дима защищал её, но недостаточно решительно. «Мама просто беспокоится о тебе», — объяснял он. Анна видела, как он разрывается между ними, и не хотела усугублять ситуацию.
Теперь же Людмила Петровна должна была жить с ними постоянно. Анне пришлось перейти на удалённую работу, потеряв треть зарплаты — ведь кто-то должен был присматривать за свекровью.
— Анна! Где мой синий свитер? Ты опять всё перекладываешь!
Голос свекрови вырвал её из воспоминаний.
— В шкафу, Людмила Петровна, на второй полке.
— Нет его там!
Анна вздохнула и пошла в комнату свекрови. Открыла шкаф, достала синий свитер с той самой полки.
— Вот, пожалуйста.
— А почему он помятый? — свекровь брезгливо взяла свитер. — Ты совсем не следишь за моими вещами!
Анна почувствовала, как внутри всё закипает.
— Я вчера всё погладила, Людмила Петровна. Вы сами его сложили.
— Не выдумывай! Я бы никогда так не сложила свою одежду.
Дверь хлопнула — вернулся Дима. Анна вышла из комнаты свекрови, оставив её разглаживать несуществующие складки на свитере.
— Как у вас дела? — поцеловал жену Дима.
— Нормально, — привычно соврала Анна. — Мама твоя немного беспокоится о своих вещах.
Людмила Петровна выплыла из комнаты, моментально преображаясь.
— Димочка! Наконец-то ты пришёл! — она обняла сына. — У меня сегодня такой тяжёлый день был. Всё путается в голове.
В её голосе появились жалобные, беспомощные нотки. Анна отвернулась к плите, чтобы не видеть этот спектакль.
— Мам, как твоё самочувствие? — Дима был искренне обеспокоен.
— Ой, сыночек, плохо мне. Всё забываю. Вот Анна тебе не жаловалась? Я, наверное, ей столько хлопот доставляю.
Анна стиснула зубы. Её муж был слеп и глух ко всему, что касалось его матери.
Поздно вечером, когда Людмила Петровна уже легла спать, Анна решилась заговорить с мужем.
— Дима, мне кажется, с твоей мамой что-то не так.
— В каком смысле? — он оторвался от ноутбука.
— Я наблюдаю за ней. Она странно… избирательно забывает вещи.
— Что ты имеешь в виду? — в голосе мужа появились напряжённые нотки.
— Она никогда не забывает то, что касается её лично — где лежат её вещи, когда нужно принимать лекарства, что она любит на завтрак. Но постоянно «забывает», что я для неё сделала, — Анна нервно заламывала пальцы. — Это выглядит… нарочито.
Дима захлопнул ноутбук.
— Ты серьёзно сейчас? Ты обвиняешь мою мать в симуляции болезни?
— Я не обвиняю, я делюсь наблюдениями, — поправила его Анна. — Просто это странно, что…
— Знаешь что странно? — перебил её Дима. — Странно, что ты настолько зациклилась на неприязни к моей матери, что готова обвинить больного человека во лжи!
— Дима, я не говорю, что она притворяется! Просто…
— Достаточно, — он встал с дивана. — Моя мать страдает от деменции. У неё диагноз, поставленный врачом. Я не буду это обсуждать.
Он вышел из комнаты, а Анна осталась сидеть, чувствуя странную пустоту внутри. Она уже сомневалась в собственной адекватности.
Следующие недели превратились в изощрённую пытку. Свекровь будто почувствовала её подозрения и усилила натиск.
— Анна, ты забыла купить мой творог! — возмущалась она утром.
— Людмила Петровна, он в холодильнике, на второй полке.
— Опять придумываешь! — фыркала свекровь, но когда Анна открывала холодильник и доставала творог, делала вид, что удивлена. — Ой, а когда ты его купила? Совсем из головы вылетело.
К вечеру Дима заставал измотанную жену и внешне спокойную, но «слегка расстроенную» мать.
— Сынок, я опять всё забываю, — жаловалась она. — Наверное, я такая обуза для вас…
— Что ты, мама, ты не обуза, — уверял её Дима, косясь на молчаливую Анну.
Людмила Петровна между тем выглядела всё лучше. Куда-то делись её прежние морщины, щёки порозовели, а глаза блестели. «От хорошего ухода», — объяснял Дима. Анна видела, как свекровь расцветает, пока сама она увядает от постоянного напряжения и недосыпа.
Однажды вечером, когда они укладывались спать, Анна снова попыталась поговорить с мужем.
— Дима, я уже не могу так жить.
— Что опять не так? — устало спросил он.
— Твоя мать… Я чувствую, что она делает это намеренно.
Дима резко сел на кровати.
— Ты опять за своё? Мать больна, пойми ты наконец!
— А ты понимаешь, что я вынуждена терпеть её издевательства? — голос Анны дрожал. — Что я потеряла нормальную работу? Что я не высыпаюсь, потому что твоя мать специально устраивает истерики по ночам?
— Это не истерики, это проявления болезни! — Дима повысил голос, но тут же спохватился и заговорил тише. — Анна, если тебе так сложно, может, нам стоит обратиться к психологу? Чтобы ты научилась принимать ситуацию.
Анна опешила.
— То есть проблема во мне? Не в том, что твоя мать превратила мою жизнь в ад, а в том, что я «не принимаю ситуацию»?
— Я этого не говорил.
— Именно это ты и сказал.
Анна встала с кровати и вышла из спальни. Ей нужно было побыть одной. В голове пульсировала одна мысль: «Так дальше продолжаться не может».
Утром Дима ушёл на работу раньше обычного, даже не попрощавшись с ней. Анна почувствовала, как невидимая пропасть между ними становится всё шире. Ей казалось, что она теряет не только своё душевное равновесие, но и мужа.
После обеда она отправилась в магазин за продуктами. Свекровь осталась дома одна — обычно в это время она смотрела свои любимые сериалы. Анна намеренно задержалась, бродя по магазину дольше обычного. Ей нужно было хоть ненадолго почувствовать себя свободной.
Возвращаясь домой, она медленно поднималась по лестнице, оттягивая момент встречи со свекровью. Когда она дошла до двери квартиры, то услышала голос Людмилы Петровны. Она с кем-то разговаривала по телефону. Анна застыла, прислушиваясь.
— …да, Галочка, ты бы видела её лицо! Конечно, было сложно симулировать потерю памяти, особенно когда пришлось потеряться в супермаркете. Но оно того стоило! — свекровь рассмеялась. — Эта выскочка теперь на побегушках у меня, представляешь?
Анна почувствовала, как немеют пальцы.
— …нет, Дима ничего не подозревает. Он любит свою мамочку, верит каждому моему слову. А эта… пыталась ему что-то внушить, но он её даже слушать не стал! — в голосе свекрови звучало злорадство. — Я же говорю тебе, скоро она не выдержит и уйдёт. И тогда я познакомлю его с Верочкиной дочкой. Вот это будет партия для моего Димочки!
Анна не помнила, как отперла дверь. Только ощущение, что внутри что-то оборвалось. Она вошла в квартиру и направилась прямо в комнату свекрови.
Людмила Петровна, увидев её, мгновенно изменилась в лице и затараторила в трубку:
— Ой, Галочка, я что-то совсем запуталась, позвоню тебе позже…
Анна вырвала у неё телефон.
— Я всё слышала! — её голос звенел от напряжения. — Всё! Каждое слово!
Свекровь смотрела на неё с нескрываемой ненавистью.
— И что? — вдруг спокойно спросила она. — Что ты сделаешь? Кто тебе поверит?
— Ваш спектакль окончен, Людмила Петровна! — Анна почувствовала странное облегчение. Теперь, когда все точки были расставлены, ей стало легче дышать. — Я расскажу Диме правду.
— Он не поверит, — самодовольно усмехнулась свекровь. — Ты думаешь, он выберет тебя, а не родную мать? Наивная девочка!
— А записи вашего разговора он поверит, — Анна достала из кармана телефон. Она не записывала разговор, но свекровь этого не знала.
Лицо Людмилы Петровны исказилось.
— Отдай! — она бросилась к Анне, пытаясь выхватить телефон. В ту же секунду раздался щелчок входной двери. Обе женщины замерли.
— Анна? Мама? — голос Димы звучал встревоженно. — Что происходит?
Он ворвался в комнату и застыл, глядя на странную сцену: его мать, вцепившаяся в руку жены, пытающаяся отнять телефон.
— Дима! — воскликнула Людмила Петровна, моментально преображаясь. — Я… я просто забыла, какая кнопка отвечает за громкость… А Анна…
— Хватит! — неожиданно твёрдо сказала Анна. — Хватит лгать! Людмила Петровна, скажите сыну правду или это сделаю я.
— О чём она? — Дима перевёл взгляд на мать.
Людмила Петровна поняла, что загнана в угол. И выбрала нападение.
— Эта женщина превратила мою жизнь в ад! — воскликнула она. — Издевается надо мной, прячет мои вещи, специально путает меня!
— Что?! — Анна не верила своим ушам.
— Мама, успокойся, — Дима сделал шаг к матери.
— Я её терпела, Дима, из-за тебя терпела! Но она ненавидит меня! — Людмила Петровна разрыдалась. — Она хочет, чтобы ты отправил меня в дом престарелых!
Анна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ситуация выходила из-под контроля.
— Дима, это неправда, — она повернулась к мужу. — Я только что слышала, как твоя мать разговаривала по телефону с подругой. Она призналась, что симулирует потерю памяти! Что хочет нас поссорить! Что планирует свести тебя с дочерью какой-то Верочки!
— Какой бред! — воскликнула Людмила Петровна. — Видишь, Дима, она совсем помешалась!
Дима растерянно переводил взгляд с жены на мать.
— Я могу доказать! — Анна подняла телефон свекрови. — Давайте просто посмотрим, кому она звонила в последний раз.
Людмила Петровна побледнела.
— Не смей копаться в моём телефоне! — она попыталась выхватить аппарат, но Анна уже нажала на кнопку последних вызовов. И протянула телефон Диме.
— Галина Михайловна, — прочитал он. — И что?
— Спроси свою мать, о чём она разговаривала с Галиной Михайловной пять минут назад, — голос Анны дрожал. — Если она действительно всё забывает, она не сможет ответить.
Дима посмотрел на мать.
— Мам?
— Я… я не помню, — Людмила Петровна опустила глаза. — У меня же память плохая…
— А хотите, я расскажу? — Анна подошла вплотную к свекрови. — Вы хвастались, как ловко симулируете потерю памяти. Как специально потерялись в супермаркете. Как издеваетесь надо мной. Как хотите нас развести, чтобы познакомить Диму с «подходящей» девушкой!
— Это клевета! — Людмила Петровна снова перешла в наступление. — Дима, твоя жена сошла с ума! Она придумывает всё это, чтобы избавиться от меня!
Дима стоял, оглушённый потоком взаимных обвинений. Анна видела, как ему трудно поверить в то, что его мать могла пойти на такой обман. Но она больше не могла отступать.
— Знаешь что? — Анна пристально посмотрела в глаза свекрови. — Я позвоню Галине Михайловне сама. Прямо сейчас. И спрошу, о чём вы говорили.
Лицо Людмилы Петровны исказилось от ярости.
— Я вас содержу и обслуживаю, а вы смеете мне указывать?! — невестка в недоумением посмотрела на свекровь. Эта фраза вырвалась у неё непроизвольно, от переполнявших эмоций.
— Содержишь? — Людмила Петровна презрительно скривилась. — Да кем бы вы были без моей пенсии? Эта квартира была куплена на мои деньги! Это я помогала вам все эти годы!
— Мама! — Дима ошарашенно уставился на мать. — Ты же сама говорила, что не помнишь, откуда взялись деньги на первый взнос…
Людмила Петровна осеклась, поняв, что проговорилась. Её лицо побелело.
— Я… я запуталась, — пробормотала она. — Всё в голове перемешалось…
Но было поздно. Дима смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Мама, ты действительно всё это время… притворялась? — в его голосе звучала боль.
Людмила Петровна поняла, что загнана в угол. Она вдруг выпрямилась и расправила плечи.
— Да! — выпалила она. — Да, притворялась! И знаешь почему? Потому что твоя жена не достойна тебя! Она никогда не будет достаточно хороша для моего сына!
Анна молча наблюдала за этой сценой. Странное спокойствие охватило её. Теперь Дима всё видел сам.
— Собирай вещи, мама, — тихо сказал он. — Ты больше не будешь жить с нами.
— Что?! — Людмила Петровна не верила своим ушам. — Ты выбираешь её, а не родную мать?
— Я выбираю правду, мама, — Дима покачал головой. — И я прошу тебя уйти.
Людмила Петровна перевела полный ненависти взгляд на Анну.
— Ты ещё пожалеешь об этом! Оба пожалеете!
Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Анна и Дима остались одни. Тишина между ними была тяжёлой и неуютной.
— Прости меня, — наконец сказал Дима. — Я должен был тебе верить.
Анна молча смотрела в окно. Ей было горько от того, что потребовалось так много времени и страданий, чтобы муж увидел правду.
— Ты знаешь, что самое страшное? — она повернулась к нему. — Я почти поверила, что схожу с ума. Что придумываю всё это.
Дима обнял её, и она почувствовала, как напряжение последних месяцев начинает отпускать её. Они стояли так долго, не говоря ни слова. За окном начинало темнеть, и дневной свет медленно угасал, уступая место вечерним сумеркам.
Им ещё предстояло многое обсудить — и то, как они будут жить дальше, и как строить отношения с Людмилой Петровной, и как восстанавливать доверие друг к другу. Но сейчас они просто стояли, обнявшись, и чувствовали, что самое страшное позади.
Возможно, завтра они проснутся с ощущением новой жизни. А может быть, горечь предательства не отпустит их ещё долго. Но в эту минуту они знали одно — правда, какой бы болезненной она ни была, всегда лучше самой изощрённой лжи.
