— Стасик, ты уже дома? А я на таком потрясающем занятии была, просто… — голос Лены, звонкий и переливающийся, как ручей, влетел в квартиру раньше неё самой. — Мы сегодня работали с родовыми программами, представляешь? Оказывается, все наши финансовые блоки идут оттуда! Я теперь знаю, как это проработать, как открыть денежный поток! Ты не представляешь, какая это мощь!
Стас не ответил. Он сидел за кухонным столом в полумраке, освещённый только одинокой лампочкой над головой. Он даже не снял рабочую куртку, от которой всё ещё исходил въедливый запах сырого картона и дешёвого скотча — аромат его второй работы на складе. Он сидел неподвижно, как каменное изваяние, положив на стол свои большие, исцарапанные руки. Между ладонями лежал тонкий, сложенный вчетверо лист дешёвой бумаги.
Лена вошла на кухню, всё ещё сияя, и осеклась. Её щебетание завяло на полуслове. Она увидела его позу, выражение его лица, которое было похоже на застывшую маску, и тот самый белый листок на столешнице. Её улыбка медленно сползла, а глаза забегали, словно ища путь к отступлению там, где его не было. Она поставила на пол свою модную тканевую сумку, на которой было вышито слово «Manifest».
Он молчал. Эта тишина была густой и тяжёлой, как непромешанный бетон. Она давила на уши, заставляла сердце колотиться где-то в горле. Он просто смотрел на неё. Не со злостью, не с упрёком, а с каким-то мёртвым, исследовательским интересом, с каким энтомолог разглядывает насекомое, пришпиленное к картону. Наконец, он медленно, с усилием, будто сдвигая с места огромный валун, подвинул листок по столу в её сторону.
— Что это?
Его голос был хриплым и низким, лишённым всяких эмоций. Просто четыре слога, которые прозвучали как выстрел в этой звенящей пустоте.
Она сделала вид, что не поняла. Наклонилась, посмотрела на бумагу, будто видела её впервые. На яркой шапке документа уродливым шрифтом было выведено: «БыстроДеньги», а ниже — её имя и сумма. Сумма была небольшой, почти смешной. Но именно её незначительность делала всю ситуацию ещё более отвратительной.
— А, это… — она засуетилась, нервно поправляя волосы. — Это ерунда, милый, правда. Просто небольшая формальность.
— Лена, — повторил он, не повышая голоса, но теперь в нём прорезался металл. — Что. Это. Такое.
— Ну, Стас, не начинай, пожалуйста! Это инвестиция! Инвестиция в себя, в наше будущее! — она перешла на свой привычный, немного снисходительный тон, который использовала, когда объясняла ему прописные истины из своих вебинаров. — Я же тебе говорила про продвинутый курс по раскрытию женской энергии! Его ведёт потрясающий коуч, у неё сто тысяч подписчиков! После него я смогу…
Он не дал ей договорить. Он просто рассмеялся. Это был не смех радости или веселья. Это был страшный, холодный, скрипучий звук, похожий на скрежет ржавого железа. Он смеялся беззвучно, одними плечами, откинув голову назад и глядя в потолок. Смех сотрясал его уставшее тело, но на лице не дрогнул ни один мускул. Это был смех человека, который перешёл черту, за которой уже нет ни обиды, ни боли, ни любви. Только выжженная дотла пустыня. И в этой пустыне сейчас должен был начаться ураган.
Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Стас выпрямился, и его взгляд, до этого блуждавший по потолку, сфокусировался на ней. В нём больше не было ничего человеческого, ничего знакомого. Это были глаза уставшего хищника, который наконец загнал жертву в угол и больше не видел смысла в погоне. Он медленно, с расстановкой, начал говорить, и его спокойный, ровный тон был страшнее любого крика.
— Энергии, Лена? Нам жрать скоро будет нечего из-за твоей энергии! Ты хоть понимаешь, что происходит? Или в вашей секте успешного успеха об этом не рассказывают?
Он наклонился вперёд, опираясь на свои большие, стёртые до мозолей руки.
— Я вкалываю на двух работах, чтобы закрыть наши долги, а ты втихаря берёшь микрозаймы на «новые курсы по саморазвитию», которые тебе не помогают?! Ты не развиваешься, Лена, ты просто прожигаешь мои деньги и моё время!
Она вздрогнула, будто её ударили. Маска просветлённости треснула, и из-под неё выглянуло озлобленное, обиженное лицо. Она перешла в наступление, используя свой единственный, заученный до автоматизма арсенал.
— Вот оно! Вот оно, твоё мышление бедности! Я знала, что ты так отреагируешь! — её голос зазвенел от праведного гнева. — Ты не видишь дальше своего носа, дальше своего склада и своей баранки! Я пытаюсь пробить наш финансовый потолок, я работаю с энергией изобилия, а ты своим негативом, своей этой приземлённостью тянешь меня назад! Ты мой якорь, Стас! Я пытаюсь взлететь, а ты висишь на моих ногах!
— Взлететь? — он криво усмехнулся. — Ты летишь в долговую яму, Лена! Какой, к чёрту, потолок? У нас кредит за машину не закрыт! У нас хвост по ипотеке, который я пытаюсь добить, работая по ночам! Я сплю по четыре часа, чтобы ты могла сидеть дома и «открывать потоки»?
Я в последний раз покупал себе новые джинсы два года назад, потому что каждый рубль уходил на твои «инвестиции»! Курсы кройки и шитья, которые ты бросила. Курсы SMM, с которых ты ушла через три недели. Курсы астрологии, таро, нумерологии… Что дальше? Курсы по общению с мёртвыми? Они тебе расскажут, как заработать?
Его голос набирал силу, но не срывался на визг. Он становился плотнее, тяжелее, наполняя собой всё пространство кухни. Он не обвинял — он констатировал факты, и эта сухая, безжалостная правда была для неё невыносима.
— Ты ничего не понимаешь! Это разные вещи! Это всё были ступени! Я искала себя, своё предназначение! — защищалась она. — А этот курс — он другой! Он про женскую суть! Про то, как женщина своей энергией создаёт для мужчины реальность, в которой он добивается успеха! Я это для нас делаю, для тебя! А ты… ты просто неблагодарный!
— Для меня? — он снова рассмеялся, но на этот раз коротко и зло. — Не ври хотя бы себе, Лена. Ты делаешь это для себя. Ты создала себе уютный мирок, где ты не бездарная бездельница, а «женщина в поиске». Где ты не транжиришь последние деньги, а «инвестируешь в ресурс». Ты живёшь в выдуманном мире, который оплачиваю я. Своим здоровьем, своим временем, своими нервами. Я всё это время пытался спасти наш корабль, затыкая пробоины, а ты в это время сверлила новые дыры в днище, потому что тебе так «подсказала вселенная».
— Ты просто не веришь в меня! — её голос сорвался, в нём зазвенела последняя, отчаянная нота обиды. — Ты никогда не верил! Тебе было проще, чтобы я сидела дома, варила тебе борщи и была просто удобной! А как только я захотела чего-то большего, стать кем-то, ты сразу испугался! Испугался, что я стану успешнее тебя!
Она стояла посреди кухни, красивая, ухоженная, в дорогом (купленном в кредит) спортивном костюме, и смотрела на него сверху вниз, хотя он сидел, а она стояла. Это была её последняя линия обороны — перевернуть всё с ног на голову, сделать его виноватым в собственном бездействии. Раньше это работало.
Он начинал сомневаться, извиняться, обещать поддержку. Но сейчас он слушал её слова, и они были для него просто шумом, как гул неисправного холодильника. Он смотрел сквозь неё. Он видел не свою жену, а проект. Провальный, убыточный проект, в который он вложил всего себя и который теперь нужно было срочно ликвидировать, чтобы не обанкротиться окончательно.
Он медленно поднялся со стула. Его крупная, уставшая фигура заполнила собой всё пространство. Лена инстинктивно отшатнулась.
— Я верил, — произнёс он глухо, и в этом голосе не было ничего, кроме пепла. — Раньше. Когда ты хотела стать дизайнером, я купил тебе самый дорогой графический планшет. Он до сих пор пылится в коробке. Когда ты решила стать фотографом, я влез в долги, чтобы купить тебе профессиональную камеру. Ты сделала три фотосессии для подружек и забросила. Я верил в каждую твою идею, Лена. Я тащил на себе всё, чтобы у тебя было время и возможность «искать себя». А теперь я вижу перед собой инфантильную дуру, которая живёт в мире иллюзий за мой счёт. Так вот, спонсорская программа закрыта. Развивайся дальше сама. За свои деньги.
Она застыла, открыв рот, как будто воздух внезапно стал твёрдым и его нельзя было вдохнуть. Она ждала продолжения скандала, криков, упрёков. Но он больше ничего не сказал. Он молча развернулся и вышел из кухни. Его шаги были тяжёлыми, размеренными. Лена услышала, как на кухне открылся шкафчик под раковиной, раздался громкий, шелестящий звук разматываемого рулона.
Стас вернулся в коридор. В руках у него был рулон больших, плотных мусорных пакетов чёрного цвета. Он оторвал один, резким движением расправил его, и тот открылся с хищным шуршанием. Не глядя на застывшую жену, он прошёл в спальню.
Её туалетный столик был алтарём её новой религии. Десятки баночек, флаконов, тюбиков — кремы за пять тысяч, сыворотки за семь, духи, название которых он даже не пытался запомнить. Он одним движением руки сгрёб всё это в раскрытый пакет. Стеклянные флаконы глухо стукнулись друг о друга, дорогие кремы перемешались с дешёвым пластиком. Он не разбирал, не выбирал. Он действовал как санитар, зачищающий заражённую территорию.
Затем он подошёл к шкафу. Распахнул дверцу с её стороны. И начал запихивать в пакет одежду. Шёлковые блузки, кашемировые свитера, платья, которые надевались один раз на «встречу с ресурсными женщинами». Он не складывал их. Он комкал их и утрамбовывал в чёрную пасть пакета, как мусор. Его движения были лишёнными злости, они были механическими и оттого ещё более жуткими. Он просто выполнял работу. Грязную, неприятную, но необходимую.
Оцепенение Лены схлынуло в тот момент, когда Стас, наполнив первый пакет, оторвал от рулона второй. Звук разрываемого пластика хлестнул её по лицу, как пощёчина, вырывая из ступора. Она бросилась в спальню, налетев на него сзади, вцепившись пальцами в его плечо.
— Ты что делаешь? Ты с ума сошёл?! Прекрати сейчас же! — её голос, обычно воркующий и мелодичный, стал резким и визгливым. Она попыталась вырвать у него из рук чёрный пакет, набитый её вещами.
Стас не отреагировал. Он был похож на огромный, бездушный механизм. Он даже не посмотрел на неё. Словно её просто не было в комнате. Он спокойно, без всякого усилия, разжал её пальцы, вцепившиеся в его куртку, отцепил её от себя, как надоедливый репей, и продолжил своё дело. Второй пакет стал наполняться её обувью — туфли на шпильках, кроссовки для «энергетических пробежек», дорогие босоножки. Он небрежно швырял их внутрь, не заботясь о том, что каблуки рвут тонкую ткань лежащих рядом блузок.
— Стас! Я с тобой разговариваю! Ты меня слышишь?! Это же мои вещи! Ты не имеешь права! — она забегала вокруг него, как маленькая собачонка вокруг медведя. Её слова отскакивали от его молчания, не оставляя на нём ни единой царапины.
Он наполнил и второй пакет. Потом третий, запихнув туда её сумки, ремни и остатки одежды. На комоде лежал её ноутбук, на котором она проходила все свои курсы, и стопка документов в файле — паспорт, диплом, какие-то сертификаты. Он взял всё это — ноутбук, документы, зарядные устройства, лежавшие рядом, — и без разбора сгрёб в четвёртый, последний пакет, сверху на какие-то джинсы. Звук, с которым дорогой ультрабук ударился о пряжку ремня, заставил Лену вскрикнуть.
— Мой компьютер! Там вся моя работа! Мои проекты! Ты… ты просто варвар! Это животная агрессия! Это твоя подавленная энергия так выходит! Тебе нужно к психологу, срочно!
Он наконец закончил. Четыре огромных, туго набитых чёрных мешка стояли посреди спальни, как уродливые надгробия на могиле их брака. Он не сказал ни слова. Он просто взял два самых тяжёлых пакета и потащил их к выходу. Пластик скрежетал по ламинату, оставляя на нём грязные полосы.
Лена бежала за ним по коридору, её речь превратилась в бессвязный поток обвинений, угроз и обрывков психологических терминов.
— Я этого так не оставлю! Ты думаешь, это конец?! Ты пожалеешь об этом! Вселенная видит твою жестокость, она тебе этого не простит! Ты создаёшь себе такую ужасную карму, ты даже не представляешь! Ты разрушаешь свой собственный денежный канал!
Стас молча дотащил мешки до входной двери, открыл её и выставил их на лестничную клетку. Потом вернулся за оставшимися двумя. Он двигался как грузчик, выполняющий свою смену. На его лице не было ни злости, ни удовлетворения. Только бездонная, мертвенная усталость. Он выставил последние два мешка рядом с первыми. Теперь вся её жизнь, упакованная в четыре мусорных пакета, стояла в подъезде.
Он не выталкивал её. Он не говорил «уходи». Он просто стоял в дверном проёме, отступив на шаг назад в квартиру. Он смотрел на неё, а потом перевёл взгляд на гору чёрных мешков. Этот взгляд был красноречивее любых слов. Он указывал ей её новое место. Там, рядом с этим мусором.
Она замолчала, глядя то на него, то на пакеты. До неё наконец начала доходить вся чудовищная необратимость происходящего. Это был не очередной скандал, после которого можно будет помириться. Это была ампутация.
— Стас… — прошептала она, но он не отреагировал.
Он просто смотрел, как она стоит на пороге, не решаясь ни войти обратно, ни выйти к своим вещам. Он дал ей несколько секунд. А потом, не изменив выражения лица, медленно закрыл перед ней дверь.
Он не хлопнул ею. Он просто привёл её в исходное положение, и тяжёлое дерево с глухим стуком вошло в дверную коробку. Он повернул ключ в замке, потом второй. Щелчки механизмов прозвучали в тишине квартиры как два выстрела.
И только тогда он позволил себе выдохнуть. Он прислонился лбом к холодной, твёрдой поверхности двери, закрыв глаза. За дверью не было слышно ни звука. Буря закончилась. Он остался один посреди разгромленной квартиры, в оглушающей, вязкой тишине. Победитель, у которого не осталось ничего…
