Похороны… Серое небо, серые лица, серые мысли. Тридцать пять лет вместе, и вот – всё. Инфаркт. Мгновенно. Только вчера Павел жаловался на усталость, а сегодня я стою у могилы, сжимая руки детей. Катя плачет, Максим хмурится, пытаясь держаться. А у меня внутри – пустота. Ни слёз, ни криков. Просто оцепенение.
Дома – поминки. Соседи, родственники, сослуживцы. Все говорят шёпотом, будто Павел может проснуться. Я механически выполняю роль хозяйки – чай, закуски, салфетки.
В какой-то момент ловлю своё отражение в зеркале: «Боже, я стара». Седина, морщины, потухший взгляд. Когда это случилось? Вроде ещё вчера была молодой учительницей, а Павел – перспективным инженером с копной тёмных волос…
В дальнем углу гостиной – женщина. Стройная, в синем костюме. Красивая. Немного за пятьдесят, но так тщательно ухожена, что не дашь больше сорока пяти. Стоит одна, ни с кем не разговаривает. Кто она? Коллега? Почему-то она смотрит на меня так странно… Виновато?
— Мамуль, иди приляг, — Катюша берёт меня под локоть. — Ты на ногах второй день. Я тут сама разберусь.
— Да, наверное… — машинально отвечаю я.
Звонок в дверь раздался неделю спустя. Я только закончила мыть посуду. Руки в мыльной пене, настроение – хуже некуда.
На пороге – благообразный мужчина с дорогим портфелем.
— Валентина Сергеевна? Я Игорь Петрович, адвокат. Нам нужно поговорить о наследстве.
— Какое наследство… — растерялась я, вытирая руки о фартук. — Заходите. У нас с Павлом только квартира, дача да немного денег на книжке. Всё должно идти ко мне как к законной супруге, нет разве?
Адвокат уселся за кухонный стол, достал какие-то бумаги, ручку. Что-то в его взгляде мне не понравилось.
— Видите ли… — он прокашлялся. — Ваш муж ушел за трансляцию.
— За трансляцию? — удивился я, не понимая. — Павел никогда не упоминал об этом.
— Согласно этому документу, — адвокат выложил бумагу на стол, — все имущество: квартира, дача в Подмосковье и банковские счета переходят… — он помедлил, словно собираясь с духом, — гражданке Соколовой Лидии Андреевне.
Я плюхнулась на табуретку. В глазах потемнело.
— Это ошибка! — выдохнула я. — Какая Лидия? Я никого с таким именем не знаю!
— Запись заверено нотариально, — сухо ответил он, протягивая мне документ. — Вот подпись вашего мужа. Вы можете оспорить, но предупреждаю – сложно будет.
Я взяла листок. Руки тряслись. В горле стоял ком. Подпись… Ну конечно, его. Этот дурацкий завиток на «П», которым он так гордился. «Красиво, солидно» – говорил он. Тридцать пять лет я видела эту подпись на открытках, документах, чеках…
— Кто эта женщина? — голос прозвучал хрипло, будто чужой.
— Я только выполняю поручение, — адвокат поправил галстук. — Детали мне неизвестны. У вас есть полгода, чтобы оспорить это в суде.
Когда он ушёл, я так и осталась сидеть на кухне. Не плакала. Не кричала. Просто сидела, глядя в одну точку. «Тридцать пять лет… Тридцать пять! Кому я отдала лучшие годы? Кому родила детей? Ради кого отказалась от карьеры? И что теперь? На улицу?»
Руки сами потянулись к телефону. Катя. Максим. Они должны знать.
Я позвонила детям. Катя примчалась через полчаса, Максим подъехал к вечеру. Мы сидели на кухне, перечитывая завещание.
— Папа не мог такого сделать, — твёрдо сказала Катя. — Это какая-то афера. Мы подадим в суд.
Максим молчал, глядя в одну точку. Потом медленно произнёс:
— Я видел её. На похоронах.
— Кого? — не поняла я.
— Эту женщину, Лидию. Она стояла в углу, помнишь? В синем костюме.
Сердце болезненно сжалось. Незнакомка с красными глазами. Она знала. Пришла посмотреть на меня — законную жену, которая ничего не подозревала.
— Мы должны выяснить, кто она, — решительно сказала Катя. — Встретиться с ней.
— Нет, — отрезал Максим, поднимаясь. — Мам, может, лучше просто принять это? У папы была своя жизнь.
— Что значит «принять»? — возмутилась Катя. — Мама останется на улице! Без квартиры, без сбережений!
— У меня есть свободная комната, — пожал плечами Максим. — Или можно сдать дачу.
— Дачу, которую теперь заберёт эта… — Катя не договорила и отвернулась к окну.
А я сидела между своими повзрослевшими детьми и чувствовала, как моя жизнь рассыпается на осколки.
Информацию о Лидии Соколовой нашли быстро. Она работала в той же проектной конторе, где Павел последние годы подрабатывал консультантом после выхода на пенсию. Занимала должность заместителя директора.
— Значит, все его «командировки»… — горько произнесла я, разглядывая её фотографию на сайте компании.
— Мам, ты не виновата, — Катя обняла меня за плечи. — Ты была идеальной женой.
— Видимо, недостаточно идеальной, — выдавила я и отвернулась.
Я начала вспоминать последние годы нашей совместной жизни. Павел действительно часто уезжал на 2-3 дня, говорил про консультации, проекты. А я… я занималась внуками, хозяйством, готовила его любимые блюда, когда он возвращался, верила каждому слову. Последние десять лет я не работала — Павел настоял, сказал, что его дохода хватит. «Заботился обо мне или просто хотел, чтобы я сидела дома, пока он…» — эта мысль казалась невыносимой.
В тот же вечер я начала перебирать его вещи. В ящике стола нашла телефон, который раньше не видела — простая кнопочная модель. В записной книжке был только один номер — «Лида». И десятки сообщений. Я читала их, и с каждой строчкой становилось всё труднее дышать.
«Приеду в пятницу, привезу твои любимые конфеты».
«Лидочка, всё улажено с путёвкой. Буду говорить дома, что еду в командировку».
«Скучаю. Осталось два года до моей пенсии, и будем вместе».
Последнее сообщение было отправлено за месяц до его смерти:
«Завещание оформил. Так спокойнее. Люблю тебя».
Я швырнула телефон об стену. Десять лет… Всё это время, пока я ждала его с ужином, пока нянчилась с внуками, пока состарилась раньше времени от забот, он строил другую жизнь. С ней.
В суде я чувствовала себя не в своей тарелке. Надела старое тёмно-синее платье, выцветшее от стирок – единственное приличное, что нашлось в шкафу. Сидела, втянув голову в плечи, украдкой разглядывая Лидию на другом конце зала. Она тоже старалась на меня не смотреть. Только иногда наши взгляды пересекались, и мы тут же отворачивались.
Всё было как в тумане. Говорили адвокаты – сухим, казённым языком. Мой что-то доказывал про моральный вред, про то, что меня выбрасывают на улицу, что я даже не подозревала о существовании этой бумаги. Адвокат Лидии – холёный мужчина в дорогом костюме – парировал, что трансляция составлена по закону, что Павел был в здравоохранении и в твёрдой памяти.
— Следующее заседание через месяц, — объявил судья. — Подготовьте дополнительные материалы.
Я поплелась к выходу. Ноги ватные, голова гудит.
— Валентина Сергеевна! — окликнул меня кто-то. Обернулась – адвокат Лидии. — Моя доверительница хотела бы поговорить с вами. Без официоза.
Лидия стояла в стороне. Теребила ремешок сумочки, нервничала.
— Это ещё зачем? — спросила я устало.
— Может, договоритесь по-хорошему, — пожал плечами адвокат. — Суды – дело долгое, нервное и недешёвое.
«А у меня и так денег нет», — подумала я.
— Ладно, — вздохнула я. — Только не сейчас. Надо мысли в порядок привести.
Решили увидеться через неделю в кафе на Садовой. Всю неделю я спала урывками. Ворочалась, прокручивала в голове разговор. Что скажу этой… разлучнице. Как выплесну всю боль, всё унижение. Сотни раз я прокручивала в голове воображаемый разговор, представляла, как выплесну ей в лицо всю свою боль и гнев.
Я пришла в кафе раньше назначенного времени. Села у окна, заказала чай. Руки до сих пор дрожали. За две недели я похудела на 5 кило – не могла есть. Спать тоже. Ворочалась ночами, перебирая в голове варианты – что я скажу этой… этой женщине. Как выплесну ей в лицо всю боль, всю ярость.
И вот она входит. Стройная, в светлом костюме. Выглядит моложе меня лет на пятнадцать, хотя разница между нами – всего ничего. Озирается, замечает меня, подходит.
— Валентина Сергеевна? — лёгкий кивок. — Спасибо, что согласились…
— Давайте без светских любезностей, — перебиваю я. — Вы хотели поговорить. Я слушаю.
Лидия (странно даже мысленно называть её по имени) садится напротив. Руки сложены на сумочке – дорогой, кожаной. Обручального кольца нет. У меня – есть. До сих пор ношу, хотя надо бы снять.
— Валентина Сергеевна, — наконец произнесла Лидия. — Я понимаю, как вы должны меня ненавидеть.
— Вы не представляете, — тихо сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Тридцать пять лет я была верной женой. Родила ему детей. Создавала уют. А вы…
— Мы работали вместе, — тихо начала она. — Познакомились на проекте. Сначала просто коллеги. Потом кофе после работы, обсуждения… Он был таким умным, внимательным.
— И когда это переросло в… — не могу заставить себя произнести слово «любовь».
— Постепенно. Года через два. Мне тогда было тяжело: развод, дочь-подросток с проблемами. Он помогал, поддерживал.
«Меня он тоже когда-то поддерживал», — думаю я с горечью.
— Он боялся причинить вам боль, — продолжила Лидия. — Поэтому не уходил из семьи. Говорил, что дети не простят. Что вы слишком привязаны к нему.
— И поэтому решил оставить меня нищей? — горько усмехнулась я. — Очень заботливо.
Она покачала головой:
— Завещание было его идеей. Я никогда не просила. Он говорил, что вы сделаете потолок, а у меня ничего не будет, если с ним что-то произойдет. Он беспокоился обо мне.
Я сиделка, сжимая в руках чашку с чаем, и чувствовала, как внутри поднимается волна гнева.
— А обо мне? — прошептала я. — Кто беспокоился обо мне? Я вернулась к нему всю свою жизнь, и теперь должна выжить на мизерную долю.
— Я могу помочь, — вдруг предложила Лидия. — Финансово. Оформить на вас часть сбережений.
— Подачки? — я рассмеялась. — Нет, спасибо.
— Это не подачки, — возразила она. — Это справедливо. Я знаю, что для вас это всё было ударом.
— Вы ничего не знаете обо мне, — я поднялась. — И о том, каково просыпаться каждое утро с мыслью, что твоя жизнь была ложью. Что человек, с которым ты делила постель, смеялся над тобой за спиной.
— Он не смеялся, — тихо сказала Лидия. — Он мучился от чувства вины. Но не мог разорваться между нами.
— Теперь уже неважно, — я взяла сумку. — Мы продолжим в суде.
Я вышла из кафе с колотящимся сердцем. На улице шёл дождь, но я не раскрыла зонт, подставляя лицо холодным каплям. Мне хотелось смыть с себя весь этот разговор, всю боль последних месяцев.
В тот вечер я долго сидела дома одна, перебирая старые фотографии. Наша свадьба. Рождение Кати. Максим на выпускном. Мы с Павлом на море — последний совместный отпуск, пять лет назад. Все эти снимки словно принадлежали другой женщине, не мне. Той, что верила в любовь и верность.
Следующее заседание суда было коротким. Судья выслушал свидетелей — нашу соседку, которая рассказала, что Павел был примерным семьянином, и коллегу Лидии, подтвердившего их близкие отношения.
Через неделю должны были вынести решение. Я готовилась к худшему — мой адвокат не давал больших надежд. По закону завещание было составлено правильно.
В ночь перед финальным заседанием мне приснился Павел. Он стоял на пороге нашего дома и протягивал руку, словно звал с собой. Я проснулась в холодном поту.
Утром позвонила Лидия.
— Валентина Сергеевна, — её голос звучал напряжённо. — Я хочу отозвать иск.
— Что? — не поверила я.
— Я не могу так, — она говорила быстро, словно боялась передумать. — Всю ночь не спала. Это неправильно. Я заберу только часть сбережений, а квартира и дача должны остаться вам.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Я поговорю с моим адвокатом сегодня, — продолжила Лидия. — Мы оформим мировое соглашение.
— Почему? — только и смогла спросить я.
Пауза.
— Потому что я поняла, что поступаю так же, как Павел, — тихо ответила она. — Отнимаю у вас будущее. А это неправильно.
После этого разговора я долго сидела на кухне, глядя в окно. За эти месяцы я так привыкла видеть в Лидии врага, что её поступок выбил меня из колеи.
В суде мы подписали мировое соглашение. Квартира и дача оставались мне, а сбережения Павла делились пополам. Когда всё было завершено, мы с Лидией вышли из здания суда вместе.
— Спасибо, — сказала я, и это слово далось мне нелегко.
— Не благодарите, — покачала головой она. — Я должна была сразу так поступить.
Мы стояли друг напротив друга — две женщины, любившие одного мужчину.
— Вы знаете, — вдруг сказала Лидия, — он действительно любил вас. Просто по-другому. Говорил, что вы — его якорь, его семья. А я… я была его увлечением.
Я не ответила. Просто кивнула и пошла к остановке. Больше мы никогда не виделись.
Жизнь – удивительная штука. Год назад я думала, что всё кончено. Что дальше – только доживать. А сейчас… сейчас всё по-другому.
В квартире сделала ремонт – простенький, но свежий. Переклеила обои, поменяла шторы. Работаю в библиотеке три раза в неделю. Веду кружок для таких же, как я, «бывалых» женщин – называется «Вторая молодость». Читаем, обсуждаем, болтаем о жизни. Иногда просто молчим вместе. Это тоже важно.
Дети заходят часто. Катюша с мужем и детьми обычно на выходных приезжают, Максим – тот чаще, живёт недалеко. О Пашином предательстве уже не говорим – зажило как-то, хоть и шрам остался.
Иногда, когда тоскливо, достаю старые альбомы, перебираю фотографии. Где-то улыбаемся, где-то дети маленькие, где-то на море… Неужели всё это было со мной? Всё-таки я была счастлива тогда. Даже если конец вышел некрасивым.
А две недели назад к нам в кружок пришёл новенький. Георгий Семёныч, 67 лет, бывший учитель литературы. Седой, подтянутый. Глаза умные, живые. После встречи подошёл, спросил, не хочу ли я в театр сходить – «Вишнёвый сад» привезли. Я согласилась. Сама себе удивилась.
Вчера ходили. Потом в кафе посидели, о спектакле поговорили. Проводил до дома.
Странно, как жизнь поворачивается. Иногда в лучшую сторону, иногда – в худшую. А иногда просто… меняется.
Потому что жизнь продолжается, даже когда кажется, что она закончилась.
Я не знаю, что будет дальше. И это, наверное, самое интересное.
