— Вот молодежь нынче совсем не такая, как в наши дни! – вещала полная рыхлая тетка неопределенного возраста, активно махая руками, словно в попытках доказать собеседнику свою правоту.
Собеседник этот, высокий жилистый мужчина около пятидесяти лет на вид, никаких попыток опровергнуть теорию женщины не делал. Только осторожно схватил подстаканник и передвинул поближе к себе. Чтобы не дай боже собеседница не разлила горячий чай и не ошпарилась.
— Вот разве бы в наше время было такое, чтобы мужчины дверь не придержали? А транспорт? Везде сказано, даже по радио постоянно передают во время поездок просьбы уступать беременным, пожилым и инвалидам. А у нас что, уступили бы хоть раз? «Я за это место заплатил, имею право на нем ехать».
За диалогом сидящих за столом людей пристально наблюдали две пары глаз с верхней полки. Одни принадлежали маленькому мальчишке лет четырех на вид, вторые – молодой девушке, которой по виду нельзя было дать и двадцати.
— Женщина, уступите нижнюю полку, видите, я с ребенком, — попросила Татьяна попутчицу, стараясь не показывать своего веселья. Впрочем, мужчина, сидящий напротив женщины, уже заметил пляшущих в глазах девушки чертей.
— Ага, прямо сейчас, разбежалась. Я за это место, между прочим, больше заплатила.
— Не вопрос, я готова вам компенсировать разницу. Так что, поменяемся? – снова улыбнулась Татьяна.
— Не обязана меняться. И вообще – раньше билеты надо было покупать. Сама о своем ребенке заботиться должна, а если уж не можешь вовремя все сделать – не надо было и рожать. Ноги раздвигать научились, а все остальное – нет.
— Ну вы бы постеснялись хоть при ребенке, — укоризненно вздохнул мужчина. И предложил девушке. – Если хотите, я с вами могу поменяться, мне несложно.
— Да не хочу я. Просто вот она сама только что жаловалась, что никто не уступает и не помогает, а как ее попросили – сразу слилась. Занятно ведь, да? – фыркнула она. После чего потянулась и легко спрыгнула в проход с той стороны, что была ближе к двери. – Витька, тебе пожурчать не надо?
— Нет, — тут же отказался малыш.
— Тогда смотри, лежи и крепко держись за поручень, пока я не приду. Все понял? Будем играть в маленьких обезьянок, ты же не хочешь проиграть взрослой тете?
— Нет! – чуть повысив голос, просигналил ребенок, послушно хватаясь рукой за находящийся чуть выше него вертикальный поручень.
— Вот же молодежь пошла, — пробурчала тетка. – На старших огрызаются, людей вокруг не уважают. Эх, Витя-Витя, чему тебя твоя мама научит?
— Тетя Таня нам не мама. Мама умерла, а тетя Таня нас к себе забрала. Она мамина двоюродная сестра. Все говорят, что она получается нам троюродная тетя. А бывают троюродные сестры? – тут же принялся болтать без умолку малыш. Мужчина заметил, как изменилось выражение лица женщины. Прикрыв ладонью рот, она с трудом сдерживала слезы. И едва слышно пробормотала через полминуты, кое-как справившись с эмоциями.
— Бедные деточки…
***
Данька не спал. Лежа на верхней полке, отвернувшись к стене, он раз за разом крутил в голове события прошлых месяцев. Было ощущение, что он — герой приключенческих романов. Только совсем не на коне и ни разу ему не нравились такие вот приключения. С момента смерти матери прошло слишком мало времени, чтобы просто осознать все произошедшее, а тем временем события шли одно за другим.
Плакала бабушка, когда Даньку и Витю забирали в приемник-распределитель. Жаловалась, что больная стала и не сможет ухаживать за внуками, а так бы она, конечно, забрала. Плакали все, даже старшая родная сестра Виктория, приехавшая на похороны и поминки, после чего – улетевшая обратно в ставшую родной Москву.
Жизнь в детском доме поначалу казалась адом. Там не было плохо в прямом понимании этого слова: хорошо кормили, приносили красивую одежду и даже подарили братьем по планшету, которых они отродясь в руках не держали. Но при этом все равно складывалось ощущение, что место вот это вот… Неправильное какое-то.
Как будто ты ушел в школу и остался там жить, навсегда. А Данька не хотел жить постоянно в школе. Да и Витя не хотел. Они уже жил как-то в приемнике во время одного из особо сильных запоев матери. Давно, еще когда Витьки не было. Не понравилось там тогда Даньке. Совсем.
Над братьями висела угроза разлуки. Витю через несколько недель должны были перевести в дом для сирот-дошкольников, в то время как Даня бы поехал в учреждение для детей своего возраста.
А там возможное усыновление брата (в распределителе постоянно говорили о том, что Витю с высокой вероятностью заберут – четыре года не его четырнадцать, малыш совсем, таких часто разбирают) – и они навсегда потеряются. Последняя часть их с мамой семьи исчезнет, оставив незаживающую дыру.
И тут неожиданно появилась Танька. Когда Даньке сказали, что к нему пришел для знакомства потенциальный опекун, подросток поначалу не поверил своим ушам. Он уже знал, что таких как он не берут. Никогда.
Ни при каких обстоятельствах. Даже если нет других детей – потенциальные опекуны или усыновители никогда не возьмут подростка, потому что они считаются «проблемными».
Хотя в чем Данька проблемный – он не понимал. Учился хорошо, не на круглые пятерки, конечно, но троек не было. Учителя в школе их поселка говорили, что у него светлая голова и что он далеко пойдет. Мать не ценила, конечно. Да и остальные родственники тоже.
«Эка невидаль, — говорили они, — пятерки! Вот ты попробуй, как настоящий мужик, один на один против Васьки, кореша твоего, выйти – вот это будет настоящее дело! А пятерки – это так…»
То, что «выйти против Васьки-кореша пахнет уголовным делом, Даньке своевременно объяснили на стороне. Поэтому на подобные провокации мальчик не велся и старался больше слушать школьных учителей. Они плохого не советовали. Говорили дальше учиться, поступать в институт, уезжать в большой город и там работать, чтобы получать хорошие деньги.
Мать при слове «город» тут же припоминала свою непутевую двоюродную сестру Таньку, которая стояла на какой-то панели. Что именно имела в виду мать, Данька узнал только около двух лет назад, а Витька пока что и вовсе не понимал.
Таньку в их семье вообще не любили. Она должна была выйти замуж за какого-то богатого парня из соседней деревни по договоренности. Но в последний момент, наплевав на семью и собственное благополучие, усвистела в Питер, чтобы заниматься всякими непотребствами.
Зная все перечисленное об этой тетке, Данька чувствовал острое желание отказаться от ее попечительства, но в то же время понимал: Витьку ей уже отдают в любом случае. Он маленький, его согласия спрашивать не надо.
Да и не знает он всего, что знает Данька про Таню, поэтому радуется тому, что его могут забрать из приемника в нормальный дом. Они там, в младших группах, тоже мечтают о нормальных домах. О семьях, пусть и приемных. Некоторые нет, конечно, но многие рады будут, если их хоть кто-нибудь заберет.
Данька написал согласие на нахождение под Танькиной опекой. Не сразу понял он, что его и брата собираются увозить в Питер. Сначала даже не видел в этом трагедии, но потом бабушка объяснила, что к чему.
— Ой, бедненькие, пропадете вы там, — причитала она. – Она же вас ради этих пособий копеечных, что на вас дают, решила забрать. А эти мордовороты из опеки нашей ей и поверили! Да им-то все равно, дети для них, что зверюшки, лишь бы кому всучить.
Ой, что же она с вами делать будет! Сама по мужикам шастать примется, как приедете, а то и в один дом с вами их водить будет, а вы… А если они вас… Ой, бедные вы мои!!! – пожилая женщина ревела белугой, умудряясь орошать слезами макушки одновременно обоих внуков. Витька, не понимая, почему баба плачет, разревелся следом за ней.
— В чем причина горьких слез? – уточнила тогда Танька. Он отходила в магазин, когда бабушка начала плакать. И, вернувшись, застала эту сцену.
— С внучеками любимыми прощаюсь, а что, запретишь мне это, опекунша? – встала в позу бабушка. – Забираешь у меня их, родимых, оставляешь в старости лет без отрады глаз. Так бы они хоть рядышком были, был шанс, что свидимся.
— У вас был шанс свидеться с ними в приемнике. Часы посещений есть каждый день. А даже если в них не успеваете – сотрудники учреждения идут навстречу родственникам и позволяют видеться с подопечными во внеурочное время, — нахмурилась Танька.
— Ой, бедная я несчастная, старая стала. Ну куда мне в такую даль каждый день кататься! – принялась стыдить Татьяну бабушка. Даня был на стороне бабушки, конечно. Она ведь и правда старенькая. Тяжело.
Хотя, наверное, он был бы рад, если бы она приехала или позвонила, но хоть так. – Да ты сама не лучше, Танька. На похороны сестрички двоюродной не приехала, памятник оплатить не помогала, а как прознала, что дети… что они… что на них… — бабушка снова разразилась слезами.
Неприятно было Даньке. Он даже попробовал спорить с Таней, что не надо им никуда уезжать. У него школа, друзья, семья в конце концов.
— Даниил, я все понимаю, но у меня там – высокооплачиваемая работа. Аналогичной здесь я не найду, тут просто нет ставок по моей специальности.
— Знаю я твою специальность, — не выдержал Данька. – Ноги перед мужиками раздвигать!
Таня нахмурилась. Даже показалось Даньке, что та сейчас его ударит, но нет – сдержалась тетка. Лишь выдохнула сквозь зубы.
— Я тебя не оскорбляла и делать этого не собираюсь – не хватало еще опускаться до твоего уровня. Но если тебя не устраивает моя опека – всегда можешь заявить о желании вернуться обратно в приют. На основании отсутствия взаимопонимания с опекуном.
Прикусил язык Данька. Витю ведь Таня все равно заберет. Увезет, неизвестно что с ним делать будет, а он, старший брат, даже защитить мелкого не сможет. Так-то, находясь рядом, хоть что-то придумает, случись что, а если будут на разных концах страны?
Не разговаривала с тех пор Таня с ним. Только если по делу что. Но и не наказывала, как мать делала. Еду не отбирала, не кричала, не замахивалась и не кидалась драться.
Скрипнула дверь купе. Таня вернулась. Какое-то время было тихо, а потом соседка с полки под Таней и Витей принялась собираться, сообщая мужчине, что сейчас ее станция. Слышит Данька шелест какой-то и голос этой тетки.
— Девонька, уж прости меня, дуру старую. Вот, возьми, не побрезгуй. Это тебе, а это вот детишечкам. Бедные ребятки… — снова всхлипы.
— Спасибо вам, — Таня, судя по всему, не стала отказываться от презента. Стоило тетке собраться и скрыться в дверях, зашуршала обертка. – Мелкий, держи твою долю. Даня, ты шоколад будешь?
Парень решил притвориться спящим.
— Ладно, потом съест, — судя по шороху, Таня убрала его часть шоколадки в рюкзак.
— Простите, а можно нескромный вопрос? – включился в разговор до этого почти молчащий мужчина. Видно, отсутствие разговорчивой тетки рядом заставило его вспомнить, что сам он тоже способен вести диалог, а не просто слушать чужую речь.
— Да, конечно. Мелкий, давай внизу посидим, пока никого нет.
— Хочу тут, — заспорил Витя. Таня силком мальчишку вниз тащить не стала, напомнила еще раз, чтобы держался и близко к краю не двигался. После чего сама перебралась на нижнюю полку.
— Как супруг-то ваш отнесся к детям? Я вот со второй женой развелся из-за того, что ей дочь от первого брака мешала. Сразу ведь сказал, что ребенок живет у меня, так нет – думала, что девочка возьмет – и куда-то исчезнет. Эх, баба… Так и живу с тех пор один.
— У меня нет супруга. Не нашла пока. Теперь, может, и не найду. Как там у вас, мужчин, говорят, баба с детьми – второй сорт? А если детей двое – это уже третий получается, или еще второй?
— Ох, слушали бы вы больше всяких… Если женщина хорошая, так и с двумя, и с пятью возьмут, не надо тут вот так вот сразу крест на себе ставить. Да разве ж отдают под опеку детишек незамужним-то? Семья-то полной должна быть.
— Не совсем. Приоритет отдают полным семьям, все так, но это только если есть выбор среди кандидатов на опекунство. За здоровыми младенцами очередь километровая, так там да – женщине без мужа взять такого ребенка шансов нет. У усыновителей приоритет перед опекунами, у близких родственников перед дальними.
Или вот с жильем ситуация: если есть своя квартира, то выше шансы получить опеку, чем у человека, живущего в съеме по договору. С материальным достатком та же история. Официально по закону надо доказать, что в семье доход превышает прожиточный минимум на человека с учетом возможных детей.
То есть, в моем случае это должно быть три минимума. А на деле я в приемнике, когда к племянникам пришла в первый раз, познакомилась с бабушкой, у которой пенсия чуть выше прожиточного минимума и других доходов нет, но ей все равно отдали внучку под опеку, поскольку лучше пусть близкий родственник на пособие растит, чем на то же пособие ребенок в детском доме продолжает жить. В общем, стараются ребенку сделать, как лучше.
— Тяжеловато-то бабушке с внучкой будет, небось.
— Ну, по закону она может ее взять. Восьмидесяти нет, инвалидности нет, ну а дети разные бывают. Кто-то спокойный, кто-то не очень. Там уже по ситуации смотреть будут и в семье, и в опеке.
— Что, уже готовитесь к тому, что у вас каждые выходные будут проверки по холодильникам и шкафам шерудить?
— Пусть шерудят. Мне скрывать нечего. Чеки за траты на детей сохраняю, к делу прикладываю. Пенсию по потере кормильца на специальный счет перечисляют, к которому у них доступ будет с восемнадцати лет. Если, конечно, вдруг что-то срочное будет, что деньги вот прямо позарез им понадобятся, то их можно будет получить и с этого счета, но надо будет через опеку вопрос решать.
Одно дело, когда ребенок, допустим, после девятого класса пошел на платное в хороший колледж и деньги нужны на оплату образования, а совсем другое – если опекун решил, что ему хочется новую машину. Второй вариант, сами понимаете, никто не одобрит.
— Понимаю. Далеко ехать хоть?
— Нам в Питер. Пересадка в Москве, там почти двенадцать часов, еще по городу погулять успеем. Малого хочу в зоопарк сводить, все спрашивает у меня, правда ли у жирафов такая длинная шея, как на картинках.
— Ох, ему точно понравятся жирафы, — рассмеялся мужчина.
Они с Таней еще о чем-то болтали, но Данька не слушал. Широко открытыми глазами он смотрел на стену перед собой, чувствуя, как по лицу бегут злые слезы. Бабушка говорила, что не сможет их взять из-за тяжелого финансового положения.
Что она больная и старая. Но у нее нет инвалидности, Даня это хорошо знал! Да и на огороде она работала получше молодых. И ведь она близкий родственник получается! Почему их с Даней тогда отдали почти чужой Таньке?! Неужели бабушка их на самом деле бросила?! И не появись Таня – они бы просто остались в детском доме…
— А по поводу школы приемных родителей – там вообще гуглить надо, кого заставляют проходить, кого нет, — донесся до его ушей голос Тани. – Двоюродных сестер, например, не заставляют, а меня уже прогнали три месяца по всему курсу, так сказать.
«А почему это Танька не сразу после похорон сестры своей двоюродной за вами явилась, как думаешь?! Небось КАМАЗ пустых бутылок и резинок использованных у себя из дома выносила…» — снова всплыло в голове.
Данька с трудом удержался, чтобы не начать ею трясти. Вместо этого, осторожно вытащив из-под подушки смартфон, он принялся делать то, что следовало бы, на самом деле, проверить еще раньше.
Подъезжали к Москве. Интернет работал стабильно, так что мальчик оставшиеся три часа пути перерывал десятки страниц с информацией и понимал, что в его истории злобный дракон совсем не Таня. А он ее… И бабушка… Как могла так поступить бабушка?!
Он же верил ей! Он же надеялся… думал… А она его не любит… И Витьку… Только рыдать горазда. И в приемнике не навестила, хотя там соседний поселок и автобус ходит каждый день, а проезд у бабушки бесплатный (он только сейчас это вспомнил, защелкали в голове кусочки головоломки).
— Данила, просыпа… — Таня потрусила его за плечо. Когда мальчишка повернулся к ней заплаканным лицом, совсем тихо произнесла. – Мы подъезжаем, собирайся. И там тебе белочка полшоколадки принесла, а я героически спасла ее от Витиных зубов, а самого Витю – от слипания известной части тела.
Он собирался молча. Молча ехал с Таней в такси, молча смотрел, как она отправляет брата в игровую комнату торгового центра, пока они ждут свой заказ. Только когда перед ним на столе оказывается салат и сэндвич, рискует спросить.
— Бабушка от меня отказалась, да? И тетя Тамара? И все… Все остальные тоже?
Таня нахмурилась. Внимательно посмотрела на его лицо, потом вздохнула и полезла в сумку. Положила перед ним на стол пачку документов – ксерокопии различных заявлений, бланков, просто какие-то бумажки, смысл которых Данька пока не понимал.
Среди всей этой кипы он без труда нашел отказы от опекунства над ним и Витькой всех, кого можно было назвать ближайшими родственниками. Родные тетки, бабушка, старшая сестра… Да, на последнюю надежды не было изначально, не те у них отношения были с Данькой, но она могла хотя бы Витю забрать, а уж Данька бы не пропал…
— Почему они так… За что… — он с трудом сдерживал слезы. Прежде, чем его сорвало в полноценную истерику, по плечу раздался хлопок.
— Значит так, повторяю один раз, внимай моей мудрости, заработанной собственным жизненным опытом в аналогичной ситуации, мой юный падаван. Проблема не в тебе. Проблемы вообще нет. Просто люди не хотят брать на себя ответственность за тебя и брата, ты им не упал.
Любят там тебя они, или нет – ты уж сам реши, как проще считать: что они тебя не любили изначально, или что любили, но испугались сложностей и решили предать таким вот образом. Или что они вообще любить не умеют, такое, кстати, тоже бывает, и мы тут ничего не сделаем.
— Почему ты меня забрала? Я тебе наговорил всякого, Тань, прости, я…
— Я знаю, откуда ноги растут у этого «всякого». Если хочешь, могу вкратце рассказать мою версию событий. – Данька кивнул. Таня сделала глоток кофе и продолжила. – Когда мне было тринадцать, мы с моей сестрой Тоней попали в детский дом. Ей было чуть больше полугода, поэтому она сразу ушла на удочерение.
Кому – мне, сам понимаешь, не сказали. Многочисленные родственники меня в этом детском доме за пять лет жизни ни разу не навестили. Но когда я вернулась домой — сразу решили выдать меня замуж за «подходящего человека». Рулила всем вопросом моя родная тетка, твоя бабушка, ну и родня моего биологического отца. Он, кстати, был лишен родительских прав через полгода после смерти моей матери. Родня отобрала у меня документы и книжку с накопленной пенсией по смерти матери. Но я оказалась похитрей: сразу сообразила, что если буду брыкаться – меня числом задавят, поэтому деланно согласилась.
Только попросила, чтобы мне книжку отдали на момент брачной церемонии. Сказала, что хочу деньги эти предоставить как приданое, чтобы по обычаям было, а то что я, как голытьба какая-то, что люди подумают. Последнее, как понимаешь, тетке было особо важно. Ну а дальше был эпичный побег из окна туалета в местном поселковом ЗАГСе буквально за час до свадьбы.
Догнать меня никто не успел – все уже были в состоянии нестояния, так что я благополучно добралась сначала до города, а потом и вовсе очутилась в Питере. Там и живу с тех пор, а с родней все связи оборвала и если бы не ваша ситуация – глаза мои бы их всех не видели.
— А я ведь… Ну, тоже родня, и если они тебя…
— Ты – не они. Когда все это разворачивалось, ты еще соску грыз, какой с тебя спрос?
— А Тоня? Ты не пыталась ее искать?
— Нет. Это было бесполезно. Тайна усыновления, чтоб ее. Но знаешь, лучше так, чем вдвоем в детдоме. Она меня сама нашла, пару лет назад. Случайно у родителей своих приемных документы нашла, когда прибиралась. Так себе сюрприз человеку вышел для подростка, конечно, но сейчас у них все хорошо.
Она сама меня нашла через соцсети. Оказалось, что живет тоже в Питере. Даже в одном районе со мной. Забавно, мы могли встречаться в магазинах или торговых центрах и даже не знать, что рядом. Так вот, почему взяла… Не хотела, чтобы кто-то, хоть немного мне близкий, прошел через подобное. Если могу что-то изменить – я это делаю, тут все просто.
Все просто, — от этих слов на сердце у Даньки стало легче. Что же, он может кое-что изменить уж точно. Одним движением подросток открыл телефонную книгу и принялся набирать одно и то же сообщение:
«Я знаю про твой отказ от опеки надо мной и братом. Больше не хочу поддерживать какие-либо отношения с людьми, которые меня предали. Забудь о нас. Впрочем – у тебя и так это прекрасно получилось».
Массовая рассылка некоторым контактам – и внесение этих контактов в черный список подарили ощущение некой завершенности жизненного этапа. Что же, он больше не чувствовал себя героем плохой книги. Скорей, человеком, который начнет новую жизнь рядом братом и человеком, которому их судьбы небезразличны. А он уж сделает все возможное со своей стороны, чтобы жизнь эта была прекрасной.
